Анна, одетая в кровь (ЛП) - Блейк Кендари. Страница 49

Я нежно толкаю мать в спину, чтобы она спустилась с лестницы. Если она сможет добраться до Анны, будет в безопасности. Внезапно у меня зарождается некий оттенок храбрости, навевая воспоминания о прошлом Касе.

Затем я понимаю, в каком нахожусь дерьме, потому что он поворачивается и смотрит на меня. Нет, не так. Я перефразирую свою мысль. Сказать по правде, не могу с уверенностью определить, куда он точно смотрит. Потому что никто не может быть совершенно уверенным, что при рассмотрении его глаз они будут наглухо зашиты.

Они закрыты и сшиты. Здесь не может быть ошибки. Черно-струнные веки пересекают большие крестообразные стежки. А вот теперь не может быть сомнений, что он смотрит именно на меня. Моя мама говорит за нас двоих, когда неожиданно вскрикивает:

— Ох!

— Добро пожаловать! — говорит он похожим голосом из моих ночных кошмаров, словно грызя пораженные ржавчиной ногти.

— Не знаю, за что благодарить тебя, — шиплю я, а он поднимает голову. Не спрашивайте, откуда мне известно, но я просто знаю, что сейчас он смотрит на мой нож. Затем он бесстрашно направляется к нам.

— Может, тогда мне следует поблагодарить тебя, — отвечает он. По акценту сложно понять: «благодарность» звучит как «потерпевший поражение», а «тогда» слышится как «логово».

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я. — Как ты сюда попал? Как прошел через дверь?

— Я находился здесь все это время, — отвечает он.

Он скалит ярко-белые зубы. Рот у него такой же, как и у всех мужчин. Тогда как он мог оставлять на ранах такие следы?

Он улыбается с приподнятым подбородком и неуклюже перемещается, как это присуще настоящим призракам, словно их конечности деревенеют, а сухожилья выгнивают. Вы даже не подумаете, что это призраки, пока они не начнут двигаться, и тогда вы по-настоящему осознаете это. Поэтому такое их поведение меня не вводит в заблуждение.

— Это невозможно, — говорю я. — Заклинание никогда бы не смогло выпустить тебя.

Оказывается, что все это время я спал вместе с убийцей моего отца в одном доме. Это означает, что он обитал на этаж выше меня, наблюдая и слушая меня.

— Заклинание становится бесполезным, если мертвый уже внутри, — отвечает он. — Я прихожу и ухожу, когда мне вздумается, и возвращаю назад вещи, которые теряют глупые мальчики. С тех пор я обитаю на чердаке, поедая кошек.

«Обитаю на чердаке, поедая кошек». Я присматриваюсь к черной змее у него в руках. Это хвост Тибальта.

— Ты, сучара, сожрал моего кота! — кричу я, и спасибо Тибальту за последнюю услугу, подаренную мне в качестве прилива адреналина от злости. Тишина вдруг наполнилась стучащим звуком. Анна услышала мой крик и теперь стучит в дверь, интересуясь, все ли у меня в порядке. Голова призрака вертится вокруг своей оси, словно змея, в неестественном, будоражащем движении.

Мама не знает, что происходит. Она не знает, что Анна ждет меня снаружи, поэтому цепляется за меня, не вполне уверенная, чего же собственно ей бояться в первую очередь.

— Кас, что это? — интересуется она. — Как же нам выбраться?

— Не беспокойся, мам, — отвечаю я. — Не нужно бояться.

— Девушка, которую мы все так ждем, находится прямо снаружи дома, — говорит он и шаркает вперед.

Мы с мамой делаем шаг назад. Я обхватываю рукой перила. Мерцающий атаме я подношу на уровне своих глаз.

— Держись от нее подальше.

— Она та, из-за кого мы все сюда пришли, — при движении он издает мягкое полое шуршание, словно его тело это иллюзия, не включающая осязаемой одежды.

— Мы не просто так приехали сюда, — шиплю я. — Я пришел, чтобы убить призрака, и собираюсь воспользоваться этим шансом.

Я делаю выпад вперед, чувствуя, как лезвие рассекает воздух, а его серебряный конец задевает пуговицы жакета.

— Кас, не надо! — кричит мама, пытаясь оттянуть меня за руку. Она хочет сбить мне весь настрой. Как она думает, чем я занимался все это время? Установкой сложных ловушек с использованием пружин, фанеры и колесиков для мыши? Сейчас есть только мы: один на один. Это все, что я знаю.

Тем временем Анна стала сильнее стучать в двери. Скорее всего, у нее разболелась голова от того, что находится так близко к ней.

— Это из-за того, что ты здесь, мальчик, — шипит он и колеблется. Он выглядит равнодушным; он прослушал, что я сказал. Но все же не думаю, что он пропустил все из-за полных наглухо сшитых глаз. Он просто играет со мной. Доказательством является его смех.

— Мне интересно, как ты покинешь это место, — продолжаю я. — Ты ссохнешься, либо же растаешь?

— Меня не постигнет эта участь, — отвечает он, все еще улыбаясь.

— А что будет, если я отрежу тебе руки? — спрашиваю я, когда подпрыгиваю вверх по лестнице, затем отвожу нож и очеркиваю им четкую дугу.

— Он также убьет и тебя.

Он бьет меня в грудь, и мы с мамой падаем с высоты лестницы, съезжая задницами по ступенькам. Больно. Немного. По крайней мере, он больше не улыбается. На самом деле, думаю, мне удалось его разозлить. Я помогаю маме встать.

— С тобой все в порядке? Ничего не сломала себе? — допытываюсь я.

Она качает головой.

— Идем к двери.

Пока она несется прочь, я встаю. Тем временем он спускается вниз по ступенькам без какого-либо признака древней призрачной плотности, обычно свойственной всем духам. Сейчас он выглядит таким же гибким, как и любой другой человек.

— Знаешь, я могу превратить тебя в пар, — сообщаю я, потому что никогда не умел держать свой чертов рот на замке. — Но лично я надеюсь, что ты разлетишься на куски.

Он глубоко вдыхает. А затем еще раз. И еще, тем самым не позволяя себе выдохнуть. Его грудь надувается, словно воздушный шар, растягивая еще больше грудную клетку. Я слышу, как сухожилие вот-вот лопнет. Затем, не понимая, что собственно происходит, как его руки тянутся прямо к моему лицу. Все произошло так быстро, что я едва ли успел заметить. Он схватил меня за воротник, а нож прижал к стене. Я со всей силы бью его по шее и плечам, но для него я всего лишь котенок, играющий с ниткой.

Затем он выдыхает, выпуская воздух через толстые губы, сладкий дым, окутывающий мои глаза и ноздри так крепко и приторно, что у меня подкашиваются коленки. Откуда-то сзади я чувствую руку матери. Она выкрикивает мое имя и тянет подальше от него.

— Ты отдашь ее мне, мой сынок, либо же умрешь, — и он отпускает меня в объятия матери. — В твоем теле будет гнить скверна, а разум вытекать через уши.

Я не двигаюсь. Не говорю. Лишь дышу, не более того, и ощущаю себя не здесь, а где-то очень далеко. Я стою в оцепенении. Немного сбитый с толку. Я слышу визг матери, и, как она склоняется надо мной, пока, наконец, Анна не вырывает дверь с петель.

— Почему ты не взял меня с собой? — я слышу ее голос.

Анна, моя сильная и устрашающая Анна. Я хочу предупредить ее об опасности, что это существо с гниющими рукавами может обмануть ее, но не в состоянии этого сделать. Так что теперь мы с мамой съеживаемся между двумя одинаково шипящими, самыми сильными духами, что мы когда-либо видели прежде.

— Переступи порог, красотка, — говорит он.

— Лучше ты, — отвечает она.

Она напряженно борется с барьерным заклинанием; ее голова, должно быть, раскалывается, как и моя. Ее черная кровь тонким ручейком бежит с носа и окрашивает губы.

— Возьми нож и выходи, трус, — кричит Анна. — Выходи и сними с меня эту цепь!

Он закипает в ярости. Теперь он смотрит на нее со скалящими зубами.

— Либо же твоя кровь окажется на моем лезвии, либо же к утру мальчик присоединится к нам.

Я хочу ухватиться за нож. Только не чувствую свою руку. Анна выкрикивает что-то еще, но я уже не слышу ее. Мне кажется, что мои уши набиты ватой. Я действительно больше ничего не слышу.

Глава 22

Мне казалось, что я очень долго находился под водой. Я сдуру исчерпал весь свой кислород и, даже если знаю, что поверхность находится в каких-то двух прыжках отсюда, едва ли могу прорваться к ней сквозь удушающую панику. Перед глазами все расплывается, когда я их открываю и делаю первый вдох. Не помню, задыхался ли я прежде. Чувствовалось, будто это все еще я.