Медицинская академия им. Макоши. Спецкурс (СИ) - Кутузова Елена. Страница 55
И я пропустила момент, когда Кирилл отступил от стола, стягивая маску:
— Всем спасибо. Мы справились.
Он выглядел ужасно. Нос заострился, глаза ввалились, лицо посерела. Артем и Даша выглядели не лучше. Даже неутомимая Майя со стоном упала на ближайший стул. Знахарка добралась до лавки, не в силах сказать ни слова.
— Закончили? Вот и ладушки. Забирайте!
В комнату стремительно вошла Баба Яга, а за ней — врачи.
— Надеюсь, эти охламоны его не убили.
Всемила тем временем переложили на носилки. Но лишь подняли, он вцепился здоровой рукой в ближайшего человека:
— Смердит! Лихоманки… Смердит!
Бездонный взгляд еще не вернувшегося из небытия человека шарили по комнате. А, найдя меня, потянули в омут:
— Смердит!
20
— Он не в себе! — заслонила меня Майя. — Не понимает…
— Отойди, — велела Баба Яга. От ее тихого голоса кровь стыла, но Майя не отступила. Напротив, еще сильнее отодвинула меня за спину.
— Тоня здесь ни при чем!
Между мной и Бабой Ягой выстраивалась стена. Артем. Кирилл. Даша. Майя. От благодарности выступили слезы, но подводить ребят я не имела права.
— Отойдите. Мы разберемся.
— Разберемся, — кивнула Баба Яга. — Или, думаешь, тот кто с того света вернулся, не учуял вонь той, что его туда отправила?
— Степанида Петровка! — воскликнул Артем.
— Это еще надо доказать, — попытался воззвать к разуму Кирилл, но меня уж схватили за руку и вытащили на улицу.
Здесь было светлее. А мороз усилился, так что меня колотила дрожь; хотя, может быть, это было от страха.
— Ах я, дура старая, — Баба Яга всмотрелась во что-то над моей головой. — Не могла сама додуматься! Ну, Всемил, ну, спасибо за подарочек! Помог!
Руки, ставшие вмиг похожими на скрюченные птичьи лапы, задвигались над головой. Я скосила глаза — Баба Яга что-то сматывала в клубок что-то невидимое. А потом потащила меня в баню, кинув в сторону любопытной толпы:
— Туесок мне, березовый. И нож их чистого железа!
Стало страшно. Так страшно, что сердце заколотилось часто-часто, где-то у горла, а еще затошнило.
— Не трусь. Не помрешь. Руку дай!
Острое лезвие полоснуло по запястью. Я вскрикнуть не успела, а рана уже затянулась, оставив на дне туеска несколько капель крови.
Не медля, Баба Яга вспорола собственное запястье. Заживлять не спешила, пока туесок не наполнился на треть.
— Магия крови — самая сильная. Мне бы сразу догадаться, что именно ее использовали. Ну, попробуем!
Протянув руки, она стала «разматывать» то, что «смотала» до того. Кровь в туеске закипела, а в руках Бабы Яги появилась толстая игла, отливающая багровым.
— Нравится? Вот эту дрянь ты с собой все время и таскала… И вот это…
Теперь я видела, что она сматывает. Тончайшую нить, скорее — паутинку. Кроваво красная от нашей крови, она туго обхватывала иголку, постепенно превращаясь в клубок.
— Пойдем.
Оборотни отшатнулись от входа, когда мы вышли. Но ребята не отступили ни на шаг:
— Мы хотим знать, что происходит! Тоня не могла…
— Надо же, какие защитнички! А давно ли друг другу глотки рвали? Ладно, расскажу. Вот вернусь, и все расскажу. А пока принесите мне чугунную сковородку. Не хотела так колдовать, да придется. Ну, чего встала? — рыкнула на меня. — Залазь в ступу! Иначе не успеем.
Спрашивать, куда, я не решилась.
Выполнить приказ было не так просто: выдолбленная из целого ствола ступа зависла в воздухе, а лестницы не было. Подошедшие Артем с Кириллом легко подсадили, успев шепнуть:
— Не бойся. Поможем, все будет хорошо!
Это было приятно до слез, потому что я уже сама себе не верила.
Нитка оставляла на снегу кровавый росчерк. Ступа мчалась так, что ветер сдирал с головы капюшон, закладывал уши. Похоже, отит мне обеспечен, и ладно, если всего лишь отит!
А Баба Яга словно ничего не чувствовала: ни мороза, ни ветра, ни норовящих вцепиться в волосы веток. Вперила взгляд в клубочек, словно в этом мире ничего важнее не было.
Хотя, может, и не было. Я же в колдовстве не разбираюсь.
Он становился все меньше, бледнел и, наконец, на снегу осталась лежать едва заметная в наступивших сумерках иголка.
— Приехали!
Ступа, проламывая наст, опустилась в снег.
— Чего расселась? Вылезай! — велела мне Баба Яга. — Ничего не замечаешь?
Я огляделась. Из сугробов выглядывали какие-то палки и клочки почерневшей соломы.
— Гнилушки не узнала?
Неужели…
Я всмотрелась внимательнее.
Вон там из снега торчит кусок покосившейся ограды. Можно угадать и колодец с обрушившейся крышей. А те сугробы очень уж напоминают дома…
— Что тут случилось?
— А что могло случиться? Уехали люди. В другое место перебрались, поприветливее. Кому охота про напасти вспоминать? Эй, подь сюда, не обижу!
Я вздрогнула, и только потом поняла, что это было не мне.
Из-под кустов вылез… пенек. Темно-коричневый, с отливающими зеленью боками. Перебирая корнями, он направился к нам, часто моргая огромными блестящими глазами.
— Чего не спишь?
Лешак вздохнул:
— Поспишь тут. To один наговоры поет, то другой… Лихоманки крутят… Теперь вот ты человека притащила…
— Лихоманки, говоришь? И что им здесь понадобилось?
— Так, позвали, вот и явились…
— Прозвали, значит? А ну-ка, притащи мне хворосту посуше! Будем этих негодниц успокаивать!
— Да как их успокоишь…
Лешак вздыхал и ныл, но хворост принес отменный. И отпрянул, когда Баба Яга ударила кресалом:
— Пожжешь!
Та не ответила. Она старательно калила на огне сковородку, а когда та разогрелась, кинула в нее иголку:
— Как думаете, долго ждать?
— Долго! — лешак даже не сомневался. — Места тут глухие, дикие, враз не добраться…
— А ежели дорожку выпрямить? От опушки да до нашего костра? Что скажешь?
— Можно и выправить, — он зашевелил корнями, сплетая их в странные узоры и расплетая.
От этих движений веяло чем-то древним и жутким. Показалось даже, что деревья за спиной задвигались, поползли куда-то. Но стоило оглянуться, как все прекратилось.
— Сиди-сиди, не дергайся. И смотри! — велела мне баба Яга.
Лешак притаскивал новые веточки, сковородка раскалилась докрасна, иголка тоже, я успела согреться и даже начала клевать носом.
Из дремы вырвал крик возницы, лошадиный хрип и громкий скрип снега — кто-то мчался прямо на нас.
20.1
Баба Яга смотрела с интересом. И когда возок остановился у самого костра, встряхнула сковородку и поинтересовалась:
— Какими судьбами, Богдана Желановна?
Что?
Я глазам своим не верила: укутанная в медвежью полость, в расписных санях сидела кормилица князя Зареслава!
Но как она изменилась! Куда делась дородность и важный вид! Пере до мной была уставшая, измученная женщина, почти старуха: похудевшая, седая — нечесаные пряди выбивались из-под шерстяного платка.
— Ты! — зашипела, увидев меня. И тут же застонала Бабе Яге: — Перестань! Жжет! Насквозь жжет!
— А думать надо было! — та поставила сковородку в мгновенно оплавившийся снег. — За что девку погубить хотела? И не испугала же!
— Мне бояться больше нечего, — как только иголка остыла, дыхание Богданы Желановны выровнялось, но голос остался таким же шипящим. — Как князюшки не стало…
— Князь твой в честной битве голову сложил! Антонина тут ни при чем!
— Из-за нее все! Из-за змеи подколодной! Голову вскружила, опоила, увела на смерть неминучую!
— Да что же это… Я не… Не виновата я в его смерти!
— Зареславушка-а-а, — взвыла кормилица и одним прыжком выкинулась из саней. Я едва успела отшатнуться, иначе бы лишилась половины волос.
— Угомонись!
Я не думала, что в Бабе Яге столько сил. Она скрутила бесноватую одним движением, швырнула в снег, где та и осталась лежать, спутанная чарами по рукам и ногам. Но плеваться и проклинать меня не перестала.