Возвращение (СИ) - Штиль Жанна. Страница 27

Да ещё отлежала ногу. При смене её положения, словно миллионы острых колючек впились в ступню. Поглаживала её, массируя, разгоняя застоявшуюся кровь, облизывая губы, кажущиеся невероятно объёмными. Распущенные спутавшиеся волосы упали на лицо. Перекинув их на грудь, расчесала пальцами, скрутила жгутом на затылке, завязав узлом.

Она не помнила, как провалилась в забытьё. А вот ощущения от неспешно скользивших по её телу рук араба — помнила отлично. Она, готовая кинуться в истерику, не устояла против прикосновений, снявших эмоциональное напряжение и принёсших успокоение. Графиня ди Терзи тоже не устояла перед темнокожим Бондом. Он делал ей массаж, ублажал, а потом по его наводке ей отрубили голову. Или повесили.

Как же всё паршиво! От очнувшегося в душе страха, дыхание участилось, вырываясь из лёгких рваными выдохами. Было ли тревожное состояние результатом стресса или проявилось действие капельки яда, теперь не имело значения. Она жива.

Яд! Господи, она убила Шамси! Завертела головой, всматриваясь в неясные очертания крупных складок одеяла. Абассинец, укрытый по грудь, лежал на спине у противоположной спинки кровати. Валетом. Из-под одеяла выглядывала подогнутая нога, тёмными очертаниями выделяясь на светлом фоне.

Наташа, сглотнув, чувствуя подступающую тошноту, подползла к мужчине, прислушиваясь. Облегчённо выдохнула. Глубоко дыша, он безмятежно спал. Расслабленный, выглядел мирно и не вызывал неприязни. Сердце невольно сжалось. Сколько раз он мог перейти грань дозволенного, поставив перед собой цель — овладеть ею? Для него нет преград. Есть только внутренние границы, обозначенные им самим. Он физически силён. Она по сравнению с ним… Посмотрела на подрагивающие руки с расчёсанными комариными укусами. Букашка она… Он обмолвился, что она не в его вкусе. Сколько мужчин, свершая насилие, руководствуются собственным вкусом? Он за всё время их нелёгкого пути не сделал ей ничего дурного, не считая сам факт вынужденного путешествия с ним. Но и она не сделала ему ничего плохого. Пока не сделала.

Словно ощутив над собой мятущиеся мысли, мужчина шевельнулся. Пожевав губами, от чего его усы, топорщась, смешно задвигались, перевернулся на бок, уложив руку на плечо. На пальце блеснул золотой перстень. Девушка уставилась на него. Вот и случай проверить свою догадку. Осторожно коснулась его, ощупывая выпуклую верхушку, надавливая. Отковырнуть не удалось. Такая крупная вещь не может быть не полой внутри! Рассмотреть бы.

Фонарик! Он где-то в складках его кафтана, а кафтан… Нашёлся на стуле в углу для умывания. В прикреплённом с внутренней стороны кошеле — паспорт, деньги… Забрать? Чревато. Обернулась на сундук в изножье. На его крышке её сумочка, пояс, кинжал. Отвела безразличный взгляд. Разве сейчас это важно? Бездушные вещи, ледяная сталь, бесполезные в этом времени клочки бумаги…

Верхушка перстня сдвинулась в сторону, открывая углубление со следами тонкомолотого серого порошка. Так открываются две половинки, свободно насаженные на неподвижную смещённую к краю ось. Итак, порошок. Без запаха. Снотворное?

Наташа тронула супершпиона за плечо. Он хвалился, что спит чутко. Потрясла его. Как же! Рыбак угодил в собственные сети.

— Ну вот, а говорил, что разгадал мою суть. — Качала головой, посмеиваясь. — Спи, Шамси, спи. — Склонившись к уху, уловив исходящий от него сладковатый дымный запах, прошептала: — Tempo al tempo — всему своё время.

Сделав ей массаж, чтобы она успокоилась, он хотел, чтобы она выспалась перед дорогой. Хотел усыпить её не для осуществления собственных тёмных желаний, а вывести её из охватившего разум отчаяния. Кинувшись к двери, она не собиралась навестить предателя — бывшего жениха. Целью было — бежать, куда глаза глядят: в лес, в болото, к чёрту, к дьяволу! Герард… Кровь ударила в голову. Девушка тихо сползла с кровати и, присев на край кресла, уставилась в перегородку, за которой стояла волшебная тишина. Герард…

В глазах защипало. Он так ничего и не понял.

Она прикрыла его собой, отведя от него и его семьи беду.

Он не понял, что её увезли насильно и неизвестно, чем всё закончится. Он просто исчез, растворился, и только несчастный случай снова свёл их здесь.

Ах, как она наивна и глупа!

Ревность и обида не давали дышать. Наташа задыхалась, давясь сдерживаемыми всхлипами, размазывая солёные едкие слёзы по расчёсанным воспалённым щекам.

Как больно обмануться в человеке. Эта тупая боль опустошит и выжжет всё светлое и чистое, что в тебе есть. Тебя выкрутит и сломает. Как ломает многих, травмируя психику и губя жизни.

Больно! В горле застрял мучительный протяжный стон. Невыносимая резь терзает и выворачивает кровоточащую душу.

Так умирает любовь?

Так умирает любовь…

Пфальцграфиня сквозь слёзы задумчиво уставилась на плюющуюся догорающую свечу. Выплакалась. Полегчало.

Промокнула носовым платком обезображенное лицо, высморкалась, гася судорожные всхлипы. Умыться бы. Дрожащими пальцами заплела косу, огладила измятое платье.

Ведро оказалось пустым. Шамси использовал всю воду для умывания.

Хотелось пить.

Взболтав в кувшине остатки вина, поморщилась. Как оно появилось на их столе? Кто заказал? От него всё зло. Сама же и заказала. Как в замедленной съёмке потянулись кадры с участием корчмаря, его угодливый вид и обрывки слов: «Сейчас пришлю… Желаю приятного отдыха… Если не будете против…»

Со всей силы запустила кувшином в стену, наблюдая, как с погребальным звоном разлетаются черепки, и поспешно скатываются капли вина, омывая дерево.

В тягуче скрипнувшую, приоткрывшуюся дверь просунулась голова охранника. «Молодой, — отметила Наташа, — но ответственный. Не дремлет».

Подошла, распахивая створку:

— Я пить хочу, — охрипший голос звучал надломлено и тихо.

Воин, отшатнувшись от неожиданности, замялся. Рассматривая пфальцграфиню, раздумывал: ослушаться или нет?

Не дав ему времени на размышление, она требовательно выпалила:

— Мне нужен кувшин горячей воды! — Кофе! Его она выпьет с удовольствием. Наконец-то умоется.

— Не положено, госпожа. — Прозвучало неуверенно.

— Что не положено? Я прошу всего лишь кувшин горячей воды! Быстро спустился в кухню и принёс! — Добавила для убедительности: — Разбудить господина дознавателя?

Когда парень, развернувшись, поплёлся по коридору, девушка осмотрелась. В его конце у нужника догорал факел. Туда тоже не помешает заглянуть. Расправив мятое платье и оглянувшись на сладко посапывающего араба, притворила за собой дверь.

Проходя мимо комнаты роженицы, отметила просачивающийся в плохо закрытую дверь тусклый свет. Слышалась громкая речь, тенью мелькали слуги. Она ещё не родила?! От раздавшегося протяжного обессиленного постанывания у Наташи неприятно похолодело в груди. Измучилась, бедняжка. Тревожные мысли теснились в голове: «Зайти глянуть?» А если она умрёт и во всём обвинят сердобольную пфальцграфиню? Не-ет, она не пойдёт к родильнице. Ни за что! Да и чем она сможет ей помочь?

Тщательно осветив фонариком углы нужника, тяжело вздохнула, придя к выводу: «Лучше, чем под кустом. Всё равно деваться некуда».

На обратном пути, слыша душераздирающие стоны страдалицы, приостановилась у двери. Как будто чёрт тянул за подол платья.

Дверь распахнулась. Тёмная фигура, ступив через порог, ухватив её за плечо, приблизила к себе.

Девушка ахнула, дёрнувшись, но цепкие пальцы впились намертво. Замешкавшись, молча, она рассматривала мужчину. Чуть выше неё, ссутуленный, с длинным крючковатым носом, большими торчащими ушами и прилизанными волосами, он был похож на…

— Goblin, — шепнула ему в побитое оспой лицо.

— Наконец-то! — воскликнул он, оскалив в довольной ухмылке рот, демонстрируя кривые зубы. — Заждались тебя. Что растрёпа такая нечёсаная? К господам могла и прибраться.

Прикрыв за собой дверь, развернув её к пылающему факелу, всмотрелся в лицо:

— Что за пятна на лике? Хворь невыводная? А?! — Гундосливо гаркнул в лицо. — К нам с немочью нельзя. Слыхала, поди, госпожа мается, никак разродиться не может! — Перехватил её за руку. — Ещё и без языка? — Насмешливо гыгыкнул: — Люблю молчаливых!