Возвращение (СИ) - Штиль Жанна. Страница 73

— Спасибо, — тепло улыбнулась Наташа. — Как мальчишки? Надо будет навестить их. Вот немного разгребусь с делами…

— Растут… Ручонки цепкие. Как ухватятся за пальцы — не оторвать, — ответно улыбнулся, демонстрируя мозолистые ладони с узловатыми искривлёнными пальцами.

— Господи, как же я вас люблю, — обняла мужчину, целуя в щёку.

— Всё, ступай, — смущённо опустил глаза Уц. — А мне тут надо всё хорошенько посмотреть. Что-то ты много непонятного наворотила. Разобраться бы…

— Ай, да всё понятно, — махнула она рукой, направляясь к выходу, раздумывая, что он имеет в виду. — Это вы о мангале и решётке-гриль? Ничего сложного…

Дверь распахнулась ей навстречу, ударив по протянутой руке и запыхавшийся взволнованный Гензель позвал:

— Хозяйка, там, в кухне… — Беспорядочно махал руками. — Быстрее… — Крутнулся и, оглядываясь на неё, побежал по коридору.

— Господи, что ещё… — приподняв подол платья, поспешила за ним. Тревожно билось сердце. Таким испуганным она пастушка никогда не видела.

Сзади раздавались торопливые шаги Корбла.

С площадки второго этажа отчётливо слышался гул голосов, выкрики и грохот ломающейся мебели.

Наташа, путаясь в полах длинного платья, проклиная наряды средневековых модниц, неслась с лестницы, не чуя под собой ног.

У распахнутой двери в кухню толпилась прислуга. Женщины, настороженно оглядываясь, крестились, шепча молитвы. Глухие тяжёлые удары, сопровождаемые короткими бранными вскриками и сухим треском ломающегося дерева, сотрясали воздух.

Растолкав любопытных, девушка пробилась в «цех» холодных блюд и закусок, замирая.

Обломки длинной скамьи, перевёрнутый стол со сломанной ножкой, гремящая катающаяся кухонная утварь…

Кочаны капусты, свёкла, морковь вперемешку с рыбой и битой глиняной посудой в луже компота из сухофруктов с молочными берегами…

За спиной слышались возгласы:

— Покрошат всё…

— Разнять бы…

— Где стражники?

— А ты попробуй! Подомнут и не заметят.

— Увечной останешься.

По полу, рыча и бранясь сквозь стиснутые зубы, катались два крупных тела. Кому принадлежали обрывки слов, Наташа догадалась сразу. Разглядела как один из драчунов, навалившись и придавив к полу второго, занёс для удара могучий кулак.

— Лободырный… — зло прошипел тот, что был снизу. — Чужеяд…

— Ах, ты, лузер многоцветный… — сквозь разбитую губу процедил раб, целясь противнику в глаз. Но ударить не успел. Ответный удар кузнеца, от которого не устоял бы и годовалый бычок, пришёлся сквернослову прямо в лоб.

— Руди, наподдай ему! — вскрикнула раскрасневшаяся Фиона так вдохновенно, словно сама участвовала в драке.

Пфальцграфиня с удивлением посмотрела на неё. Та без тени сочувствия выдала:

— А пускай разомнутся. Только бы их в поле…

— Ага, да по лопате в руки. Пусть бассейн копают, — согласилась Наташа, сложив руки на груди.

Тёмно-русая голова мотнулась в сторону. Яробор громогласно взвыл:

— Вымесок! Урою!

Вздёрнув Рыжего на ноги, коротко замахнувшись, изо всех сил впечатал увесистый кулак в его челюсть, и Руди, крякнув от неожиданности, пушинкой отлетел к противоположной стене, чуть не завалив посудные полки. На голову градом полетели деревянные дощечки, оловянные кубки, кастрюли с мисками.

— Что ж ты делаешь, окаём?! — в сердцах вскрикнула Фиона, кидаясь на раба с кулаками.

Но он, легко взвившись в длинном стремительном прыжке, уже сидел верхом на кузнеце, и теперь его кулак оставлял на лбу с прилипшими рыжими волосами широкие кровавые ссадины.

— Сучий хвост… — Рубаха на спине русича лопнула и сквозь прореху проступили окаменевшие бугрящиеся мышцы.

— Выпороток… — Крепкие пальцы Рыжего, сжав горло Яробора, безжалостно сжимались.

— Мордофиля… — прорывалось сквозь хрип. Кровь с разбитой губы раба капала на широкую грудь кузнеца.

Мужчины, схлестнувшись намертво, продолжали потасовку.

Гензель, пунцовый, с нездоровым блеском в глазах, уцепившись одной рукой в передник ведуньи, отскочившей от разъярённых мужчин, второй делал короткие выпады, беззвучно повторяя бранные слова.

— Да что ж вы стоите? — Рыбка рванулась к бочке с водой, попутно подхватывая ведро.

Окатив драчунов и решив — по отсутствию реакции с их стороны, — что мало, быстро повторила.

Сцепившийся огромный клубок, остановившись, распался.

Повелительный гневный окрик Корбла и свист кнута заставил всех примолкнуть.

Руди, сбросив с себя ноги противника и оттолкнув его, сел, тяжело дыша, потирая ушибленный бок, озлобленным ничего не понимающим взором, обводил присутствующих.

Яробор, перекатившись на спину, уселся напротив кузнеца и, задрав голову, сверкая глазами на Уца, поглаживал покрасневшую шею. Глянув на Рыжего, процедил сквозь опухшие губы:

— Закопаю суку.

Тот усмехнулся, сплюнув:

— Как бы самому червей не накормить.

Фиона бросилась к Руди и, потянув его за рукав, предложила помощь. Он, отстранив её руку, поднялся и, покачиваясь, вытирая с лица кровь, направился к выходу. Ведунья посеменила за ним.

Обернувшись на донёсшийся стон в углу, Наташа заметила сидящего на полу Эриха с приложенным к лицу мокрым полотенцем в пятнах крови. Рядом с ним, присев на корточки, плакала Элли. «И этому перепало», — подумалось без злорадства, но — что показалось странным — с удовольствием.

Казимир и Лея осторожно выглядывали из боковой двери, ведущей в «цех» приготовления горячих блюд и кондитерских изделий.

Пфальцграфиня повернулась к заметно поредевшему составу работников у входа:

— Займитесь уборкой и продолжайте работу, — строго сказала она. — А ты следуй за мной. — Махнула Яробору.

______________________________

Лободырный — недоумок.

Чужеяд — нахлебник.

Вымесок — выродок.

Окаём — отморозок.

Выпороток — недоносок.

Мордофиля — чванливый дурак.

Глава 25

Яробор дёрнул щекой от прикосновения к разбитой губе. Щипало. Угрюмо косился на руки хозяйки, мелькающие перед носом.

Наташа, прижавшись к плечу раба, приподняв его голову за подбородок, смоченным в вине уголком салфетки безжалостно стирала с его лица подсохшую кровь. В полутёмной каморе, где обитал мужчина, пахло пряными травами. Отметила открытый низкий широкий жбан с мыльной массой на широкой скамье, шайку в лужице на полу, мокрое длинное полотенце, небрежно брошенное на спинку кровати. Мылся.

С усилием надавила на налившуюся фиолетовую шишку на лбу.

Яробор, не шевельнувшись, поморщился, вдыхая запах, исходящий от салфетки.

— Горло саднит, — прошептал хрипло, потирая шею с отпечатками пальцев кузнеца, поглядывая на кувшин.

Девушка, молча, подвинула вино. Достав из кармана маленькую баночку с «волшебной» мазью, перекатывала её на ладони, глядя, как он жадно пьёт, словно только что умирал от жажды, как двигается его сильный гладкий кадык на небритой шее, рассыпавшиеся длинные волнистые шелковистые волосы беспорядочно покрывают плечи, а глаза неотрывно следуют за стекляшкой на её ладони. Поставив её на крышку сундука, не спеша сняла со стены фонарь. Царящую тишину нарушил шелест платья и мягкий щелчок откидной крышки серебряной зажигалки. Фитиль свечи занялся ровным бездымным пламенем.

Раб не издал ни звука. Он не чувствовал вкуса крепкого вина, следя за действиями пфальцграфини. Его внимание снова приковала стеклянная ёмкость, появившаяся в её руках. Вернув кувшин на сундук, он смотрел, как она ловко крутанула крышку, бросив на ложе. Набрав на палец мази и устроившись между его разведёнными коленями, опершись локтями на грудь, приблизила своё лицо к его. Легко коснувшись заросшей щетиной щеки, повернула его голову в сторону светильника. Пальчик нежно заскользил по контуру распухших губ.

Он моргнул, сглотнув застрявший в горле ком, тихо выдохнул:

— Наташка… — Жёлто-зелёные глаза захмелевшего Яробора подёрнулись туманной поволокой. Рука легла на её талию, прижимая к себе, чувствуя, как острые локти девы впились в грудь, не позволяя приблизиться.