Озимандия (СИ) - Терновский Юрий. Страница 60
Коршун, позевывая со сна, с трудом разлепил слипшиеся глаза и свесил ноги на пол. Коленки хрустнули, и тело постепенно стало принимать вертикальное положение. «Где мои семнадцать лет? — Коршун выгнул спину и медленно развел руки в стороны. — Там же, где велосипед…». Несколько шагов к открытому балкону и первый глоток свежего воздуха… «Да, — сморщился он, пытаясь сквозь дым хоть что-то рассмотреть на улице. — Сегодня еще хуже, чем вчера…А завтра будет еще хуже, чем сегодня. Значит, — сделал он вывод, — надо жить сегодня и радоваться…». Сделал вывод и закрепил его смачным плевком вниз, как все это у нас делают и, скорее всего, кому-то на голову, но это просто кому-то сегодня не повезло, и видимо плевок достиг цели, потому что кто-то там внизу, скорее всего тот, кому сегодня и в самом деле с самого утра не повезло, после этого долго и заразительно смеялся, размазывая по волосам его сопли. Просто и гениально: один прочищает глотку, другой моет волосы — все умываются! Утро…
В ванной он сунул на пару минут голову под холодный кран — самый лучший способ очухаться, после чего почистил зубы и принялся скоблить подбородок. Когда с этим было покончено, он прошел на кухню и включил чайник. Параллельно в кастрюлю посыпались остатки пельменей, чудом сохранившиеся в морозилке, и включился телевизор. Пульт валялся на столе. Коршун, одной рукой помешивая пельмени, а второй принялся листать каналы. Первый канал — стрельба, второй канал — реклама прокладок, третий канал — прямая трансляция из спальни сестричек-лесбиянок, четвертый — снова реклама прокладок, только уже черных и с крылышками, умеющих летать, наверное… Ну, и так далее, и тому подобное. Смотреть было нечего. На шестом канале Коршун отчаялся найти что-то путное…
— Ты дура, куда смотрела? — визжал в телевизоре на какую-то бабу, якобы свою жену, мужичонка в аккуратненьких черненьких брючках с фюреровской щеточкой усов под носом и таким же славненьким чубчиком. — Ты же нас, сука, по миру пустила…
— Заткнись, — дамочка нехотя оборонялась, — ты сам во всем виноват!!!
— Я?!
— Ты!!!
— Что ты несешь, зараза?! Я всю жизнь все только в дом тащил, семь лет отсидел, а ты…
— Я его люблю, — телка смахнула накатившую слезу рукою, — и он меня тоже!
— Как ты, стерва, могла придать нашу любовь? — мужичонка тоже заплакал. — Ведь я тебя так любил, так любил! И с кем…
— Да он в сто, двести, триста раз тебя лучше, — телка театрально вскочила и зашвырнула в него свою сумочку, набитую десятью килограммами картошки. — А ты по сравнению с ним просто сволочь, вот ты кто! Импотент проклятый, — дама так расчувствовалась, что заревела в голос.
— Страсти накаляются, — вставил свои пять копеек ведущий. — Думаю, что настало время показать зрителям третьего участника скандала. Приз в студию…но после рекламной паузы!
Мужик в ролике усердно работал кувалдой над своим «запором», делая из него конфетку, но ни чего у него, естественно, не получалось и он, естественно, слегка злился. Вот в Индии, он это сам видел, у одного козла это получилось, а у него, русского мужика ни хрена не получалось! Как же так, а где же справедливость?!
А в это время на втором плане якобы случайно появляется шестисотый «мерседес» на свою голову и галантно так останавливается. Открывается дверь и оттуда медленно показалась капроновая ножка в туфельке на тоненькой шпилечке… Вот она, вся их хваленая демократия, накось выкуси!
Конечно, такой наглости наш озверевший мужик уже не выдержал. Одни, понимаешь ли, пашут с утра до ночи, гробят себя и здоровье, а другие только в чулочках на машинках раскатывают. Украли все и теперь радуются! «Не выйдет…»— орет он и бросается за руль своего «запора», заводит его и, гремя железом, направляет его на немецкого «оккупанта». Ну, прямо Гостелло в космосе…Удар, гром, взрыв и ничего не видно…
Потом дым рассеивается, и все видят, что от «запорожца» остались только рожки да ножки, а «мерседес» как стоял, так и остался стоять, ни одной царапины, только сигнализация включилась, пи-би, пи-би, бля-ля, ля-ля…
— Качество гарантировано! — размалеванная телка хитро косит глазки в объектив. — Не верите? Попробуйте сами…их теперь по Москве много ездит!
Губы с той стороны прилипают к стеклу экрана… Здорово! Находка режиссера… Страхуйтесь от несчастного случая! Мужик тоже улыбается, он то свой давно застраховал!
В студию вносят третьего участника программы, перебинтованного с ног до головы беднягу.
— Как ты мог, как ты мог?! — мужичонка бросаться ему на грудь. — Ведь я тебя так любил, а ты променял меня на эту…
— Прости меня, — забинтованный тоже рыдает, — но у меня не было другого выбора. Она мне сказала, что если я её не того… То она сначала тебя зарежет, а затем зарежет и меня!
— Это…правда? — он оборачивается к своей жене.
— Да, правда!!! — вопит та и высыпает себе в рот целый пузырек таблеток. Все в шоке… Взъерошенный ведущий бросается на помощь, но…поздно! Видимо — цианистый калий! Но нет…слабительное!!!
— Теперь она нас не достанет, сынок! — отец облегченно вытирает пот со лба. — Пойдем отсюда, эта то чума думала, что там витамины, раззявила рот на халяву…
— Пойдем, папочка…
— Осталось только узнать, — ведущий хитро подмигивает в экран, — кто этого сыночка, этого доброго молодца так разукрасил? Ответ: никто, владелец «мерседеса», он таким родился, а теперь вернемся к предыдущим участникам нашего шоу…
Ведущий на седьмом небе от счастья. Это ведь он сам додумался до слабительного! Такая маленькая, домашненькая заготовочка… Дальше — смех в зале, весь мир сошел с ума! Вспотевшие, замученные зрители, с таким трудом пробившиеся на запись готовы теперь были ржать хоть до утра, лишь бы только потом свою морду в телевизоре увидеть и хоть на секундочку почувствовать себя счастливым. За десять то баксов, что им за это платят? Психи! «Хлопаем, хлопаем, — это уже за кадром, — что заснули?! Что сидим с кислыми рожами?! Ну-ка изобразили веселье на лицах, улыбочки, улыбочки… За что вам бабки только платят? У нас же шоу, а не похороны!» Затем вид с боку: выбитое окно и последний полет двух навигаторов прямо на улицу и, чуть позже…еще одной, последней участницы программы: «Не хотите по десять баксов, вообще ничего не получите…» Се-ля-ви, называется…
— Кино, твою мать, — Коршун выругался, меняя и этот канал на следующий, и принимаясь за пельмени. Время поджимало, и надо было двигать на службу, но и голодным тоже уходить не хотелось. Поев, он вернулся в комнату и принялся убирать постель. Скомкав белье в кучу, он открыл шкаф и принялся его туда запихивать. Что-то при этом укололо его в руку, но он не обратил внимания, и только когда уже закрыл дверцы, заметил валяющуюся на полу зеленую пластмассовую пуговицу, вернее её половинку. Присев на корточки он поднял её и стал внимательно рассматривать. «Надо же, — удивился он, — откуда она здесь взялась?» Что-то вертелось в уме, какие-то картинки проскальзывали типа снежного поля и голубого неба, но дальше этого дело не двигалось, как обрезало. Экран мозгового компьютера был девственно чист, голова ничего не помнила. Щелчок и сломанная пуговица полетела в форточку, мусора здесь и без неё хватало. Не было этого и никогда не могло быть, по определению… Белое поле и голубое небо…
Коршун подошел к столу, включил свой старенький, маломощный компьютер, дождался, пока он загрузиться и вставил дискетку. Экран высветился рядом цифр, фамилий и названий. Вся информация, собранная по делу в метро была теперь перед глазами. Он пробежался глазами по фамилиям погибших и задумался. Имена и фамилии ему ничего не говорили. «Пять удачных попыток, закончившихся отличным результатом и одна неудачная, — Коршун оторвался от экрана и откинулся на спинку стула, — закончившаяся в психбольнице. Всего шесть… Шесть попыток самоубийства за пару дней. Случайно?» 8:00, ровно… «Допустим, что Кудрявцева не оказалось бы в эту минуту рядом? Шесть… Эта сбрендившая точно бы оказалась тогда под поездом. Всего: пять плюс один. Шесть — хорошее число, — он выдвинул ящик стола, достал оттуда пачку сигарет и, передумав курить, бросил её на стол. — Еще бы две шестерки и дело можно было бы считать закрытым. Сатанисты придумали новый способ жертвоприношений…» 8:01… «Не проходит, — и он все-таки потянулся за сигаретой. — Погибшие явно были из другой оперы. Правда, их могли поймать перед этим, задурить им мозги в каком подвале, а затем отпустить…спокойно бросаться под поезд. Ерунда… — Коршун затянулся. — Никто их не хватал, иначе бы уцелевшая нам об этом рассказала. А может она ничего не помнит? Такое тоже может быть. «Промыли» мозги и отпустили каяться…» Коршун встал и подошел к окну. Дым слегка рассеялся, и даже соседний дом стал виден, с потягивающейся в окна полуголой блондинкой, начинающей свое утро с солнечной ванны. «От неё и надо плясать, — решил он и выкинул догоревший бычок на улицу. — Она одна знает больше всех нас вместе взятых». Блондинка улыбнулась… «А сиськи ничего, — Коршун ответил ей тем же, — красивые» И она, словно услышав его, взяла и чуть приподняла их снизу двумя своими прелестными ручками. «Стерва… — он продолжал скалиться. — Я ведь и прийти могу…» И снова она, будто услышала его… Два её пальчика пробежалась по воздуху, изображая его, спускающегося вниз по лестнице…