Панна Катажина (СИ) - Зеев Артур. Страница 14

— Постойте. Вы хотите сказать...

— Да, чёрт побери, Шлаевский! У нас завелась «крыса». Курва настучала Василиску об облаве, а потом сбежавший агент подготовил на меня засаду. В РКУ знали, что я еду в «Катуаръ», так что те бандиты, кого согнали со всей Москвы дырявить стены сторожки, должны были послужить одной цели — убийству главы контрразведки. Только случайность спасла меня и вас.

Михаил взялся за лоб и присвистнул:

— Ну дела... И что Вы собираетесь делать?

— Я? Сидеть в кабинете, благо, дверь бронированная, навещать по ночам семью, меняя маршруты да камуфляж, и ныть в управлении, что мой секретарь тяжело ранен и вот уже третью неделю в госпитале. А вы тем временем посмотрите на весь состав РКУ, кто был в курсе обеих операций, свежим взглядом, найдёте подозрительных и возьмёте в разработку. Вы — отсюда и с улицы, майор — Ваши глаза и уши в здании службы, ему как раз надо будет везде погоны засветить и бумажки оформить. Надеюсь, в течение недели-другой прищучим скотину и выясним, кто и как его завербовал. Но я практически уверен, что и тут всплывёт наш славный «Йозеф», курва его мать.

Полковник поднялся с кровати, пригасил окурок об подоконник и выкинул в ведро с мусором. Похлопал по спине Полевого, помог ему забрать коробку с марципаном, сам подхватил коньяк. Поймал на себе укоризненный взгляд Шлаевского:

— Коньяк могли бы и оставить, его как бы мне подарили.

— А Вам пить надо меньше, младший лейтенант. За время моего отсутствия таинственным образом исчезла треть бутылки «Карса». На Андрея грешить не могу, он у нас только к сладкому неровно дышит.

— Кто бы говорил...

Рихтер вскинул бровь:

— На что это Вы намекаете, Шлаевский?

— Да так, ни на что. Пустые бутылки, очевидно, появляются в кабинете, как Вы изволили выразиться, «таинственным образом».

— Появлялись. Елена Николаевна мне теперь пить запрещает, ибо вычитала в какой-то поганой газетёнке, что это может быть вредно для здоровья, и пытается меня напугать новомодным словом «цирроз». Я вообще думаю, что это «послеродовая истерия», о чём меня доктор предупреждал, и временное помешательство пройдёт, но пока — ни капли, чтоб не ругалась. Так что и у Вас вводится сухой закон.

Михаил не смог сдержать улыбки, полковник отреагировал:

— Чему ухмыляемся, младший лейтенант?

— Да ничему, так, просто... Елене Николаевне привет и пожелания крепкого здоровья ей и малышу.

— Иронизируете, кто у нас в семье главный... Послушайте, Вас когда-нибудь тащили на себе из-под пуль?

Шлаевский отрицательно покачал головой.

— А меня тащили. Под Тулой это было, во Вторую Гражданскую. Мой взвод фронтовой разведки в западню попал, потому что фланг рухнул. В итоге на нас тачанка вылетела и давай из «Максима» строчить. Ну, я гранату метнуть успел, да только срезали меня. Лежу в какой-то луже, от боли дышать сложно, а кровь уже и в сапогах хлюпает. Ну, думаю, всё, курва-мать, кончился мой фарт, пора и честь знать. Пока сознание не потерял, давай в подсумке копошиться, вторую гранату выуживать, чтоб живым не взяли. Я ж знал, что красные суки с пленными офицерами делают, тем более — фронтовая разведка...

— И что же Вас спасло? Чудо?

— Да, оно самое, иначе её не назовёшь... Откуда ни возьмись у меня возле головы руки возникли. Я ещё подумал тогда, дескать, женские, красивые, видать, сдох уже — ну хоть бабы в раю встречают... А руки эти хвать меня за портупею и давай тащить куда-то. Ну, думаю, не рай, ангелы бы меня в воздух подняли, да и больно бы не было. Стало интересно, что за черти меня волокут с такими руками. Голову закинул — а там женское лицо, молодое и красивое, аж побелело от страха, только глаза и светятся безумным огнём. Я ей: «Брось, дура, и драпай! Убьют и снасилуют!» А она спокойно так: «Господин офицер, отстреливайтесь. Я уже дюжину вытащила, и Вас дотяну»... В общем, я как из госпиталя выписался, так нашёл её и прям там, на плацу, предложение сделал. Дрейзер ещё ругался, что я морфий у врачей похитил для личного пользования, иначе он никак понять не может, чего это я учудил.

Рихтер от души расхохотался, младшие чины подхватили заразительный смех. Перестав смеяться, полковник как будто что-то вспомнил, сунул руку за пазуху и, вытащив оттуда потёртый конверт, положил его на тумбочку возле постели младшего лейтенанта:

— К чему это я... Шлаевский, повзрослеете — поймёте, почему порой стоит потакать даже и глупостям всяким, если они важны для любимого человека... А это вот сегодня утром в Приёмную пришло. Без обратного адреса и на Ваше имя. Я в конверт не заглядывал, но догадываюсь... Дрейзер не в курсе, можете не переживать.

— Спасибо, шеф.

— Отблагодарите, когда найдёте «крысу», я в Вас с Полевым не сомневаюсь... Ну, майор, айда за мной, нам предстоит много работы.

Насвистывая, глава контрразведки покинул палату вместе с коллегой. Оставшись один, Михаил открыл конверт. Там была фотография Катажины: она смотрела грустными любящими глазами, правой рукой прикрывая грудь в месте ранения, видимо, чтобы сорочка не выдала шрам. Шлаевский улыбнулся, прижался к фото губами. Затем развернул — на обратной стороне фотокарточки аккуратным красивым почерком было написано:

«Спасибо за то, что спасъ меня, любимый. Трижды: отъ смерти, отъ брата и отъ моей судьбы. Я всегда буду помнить и любить тебя. И каждый вечеръ молиться Богу, чтобы у тебя всё было хорошо, Миша. Пожалуйста, будь счастливъ.

P.S.: обратнаго адреса нѣтъ и не будетъ. Андресъ спряталъ насъ съ Аполлинаріей тамъ, гдѣ даже Йозефъ не дотянется. Не волнуйся за насъ.

Zawsze twoja i tylko twoja, Katarzyna»