Дженнет (СИ) - Романова Галина Львовна. Страница 37
Перепалку услышала сама Мэбилон.
— Что там случилось? Почему я слышу смех? — нахмурилась она.
Дженнет вытолкнули вперед. Королева рассматривала ее с высоты трона. Роланд даже не повернул головы.
— Ты спеть хотела? Как тебя зовут?
— Джи-жи, — прошептала Дженнет. — Вы сами меня…
— Я все помню, — перебила Мэбилон. — Ты опоздала. Приходи потом.
Она кивнула головой, и рядом с Дженнет, как из-под земли, выросли те самые стражники, которые пропустили ее в зал. Не говоря ни слова, они подхватили девушку под руки и повели прочь.
И тогда она решилась. Без надежды, без раздумий, не уверенная в том, что поступает правильно, она запела на ходу:
На свете девушка жила –
Мэри-Джейн, о Мэри-Джейн! –
Любила славного парня она.
Пой песню, пой.
Но вот началась на свете война –
Мэри-Джейн, о Мэри-Джейн! –
И им расстаться настала пора.
Пой песню, пой.
«Прощай, любимая, я ухожу!
Мэри-Джейн, о Мэри-Джейн!
Быть может, голову я сложу…
Пой песню, пой.»
Роланд вздрогнул, выпрямляясь. Взгляд его прояснился. Он обвел глазами собравшихся:
— Что это?
— Что случилось, повелитель? — Мэбилон заботливо коснулась его руки.
— Н-ничего, — мужчина провел ладонью по лбу. — Но вы слышали, ваше величество?
— Что такое?
— Песня…
В это время двери захлопнулись за Дженнет, и мелодия смолкла.
— Тебе послышалось, мой повелитель, — проворковала королева.
Король посмотрел на нее и медленно кивнул.
Глава 19.
В башню Бин Сидхи попасть можно было тайным ходом — никто не должен знать, как пробраться к пророчице. Никто не должен был догадываться о том, что всемогущая королева фей, как простая фейри, тоже может испытывать страх и неуверенность.
И, тем не менее, это было так. Отослав своих фрейлин, Мэбилон шагнула в запретную дверь. Как всегда, она испытала страх, когда яркий свет залов сменился сумраком, а под ноги легла крутая лестница, вырубленная в толще скалы. Бин Сидха когда-то была столь же могущественна, как и сама Мэбилон, но не сумела предугадать своего пленения. И ограничилась тем, что как-то раз предсказала королеве, что в ее силах сделать королеву фей счастливой и несчастной — все зависит от того, что она захочет предсказать. Ибо Бин Сидха не просто провидела будущее — при случае и сильном желании она могла создать его самостоятельно. И всякий раз, обращаясь за помощью, Мэбилон невольно чувствовала страх — а что, если на этот раз пророчица решит исполнить давнюю угрозу и проклянет ее, решив изменить судьбу королевы? Но делать было нечего. Она должна рискнуть.
Королева почти летела по ступеням, таким древним, что мир давно забыл, сколько им столетий. Эту башню выстроили еще до того, как на нее наткнулась Мэбилон — тогда она еще подумала, что здесь хорошо устроить тайник. И некоторое время спустя в ней появился обитатель. Бин Сидхе понравилось уединение и темнота. Кроме того, ее племя любило башни, особенно старые. Она слишком поздно поняла, что попала в ловушку.
И вот она, комната на вершине башни. В узкие окошки не проникает дневной свет — тут всегда сумрак, утра или вечера. Сейчас, судя по запахам сырости и утренней свежести, рассвет. Ворох тряпья, какая-то посуда, гнездо на перекрещивающихся балках. Запах… Запах мокрых птичьих перьев и еще чего-то неуловимого. Может быть, страха?
Куча в углу зашевелилась. Из вороха тряпок поднялась всклокоченная седая голова. Бин Сидха прищурилась:
— Явилась? Приползла-таки просить о милости?
— Я? — улыбнулась Мэбилон. — Еще чего не хватало! Просто захотела проведать…
— И примчалась так, словно я тут умираю! А я жива-здорова, у меня все есть… В отличие от некоторых!
Вскрикнув, она одним прыжком взвилась ввысь, на потолочную балку, повисла там на руках, раскачиваясь. Потом легко забросила свое тело на балку, уселась там, поправляя свое похожее на растрепанное оперение одеяние. Бин Сидха еще помнила, что когда-то была птицей. Странно, а Мэбилон это почти забыла.
— У меня тоже все есть. И даже больше, — подбоченилась она.
— О да! Свет! Солнце! Ветер! Дождь! Травы и цветы! Песни и пляски! — выкрикивая каждое слово, пророчица раскачивалась на своем насесте, запрокинув голову. — Нет только любви! Нет только ласки!
— И любовь у меня есть!
— Была, — каркнула Бин Сидха.
— Есть! Король со мной!
— Ты его убила! Слышишь? Ты своего убила короля! Убила короля! Убила короля! — заголосила пророчица. — Он сгинул! Был — и нет! И прахом стали все твои мечты!
— Это неправда. Ты ошибаешься! Ты стала слишком старой…
— О, да, в отличие от тебя, ведь ты останешься всегда такой, какая есть!
Мэбилон невольно задержала вздох. Каждое слово этой сумасшедшей можно было понимать двояко.
— Это значит, я не умру?
— Это значит, что в твоей жизни все останется, как есть!
Мэбилон перевела дух. Нет, не зря она поднималась на эту башню. Не зря дышит сейчас вонью старых тряпок и птичьего помета.
— А ты не настолько и стара, — промолвила она. — И твои пророчества…
— А я не прорекала. Но хочешь, — Бин Сидха наклонилась вперед так, что оставалось лишь дивиться, как она сохраняет равновесие, — предреку? Не желаешь знать, что тебя ждет?
— Ничего нового, надеюсь.
— Именно что ничего! Совсем ничего! Вообще ничего! Но если хорошо попросишь, — она подмигнула, — может быть…
— Просить? Мне? У тебя?
Внезапно Бин Сидха спрыгнула на пол. Выпрямилась, оказавшись одного роста со своей собеседницей. Длинные спутанные волосы падали почти до пояса, сливаясь с накидкой из тонких птичьих перьев. Они слиплись и теперь напоминали грязные волосы. Переваливаясь, как огромная птица, пророчица подковыляла к замершей от неожиданности королеве. Выпростала из-под накидки тонкую, высохшую, как птичья лапа, руку с длинными загнутыми ногтями черного цвета. Дотронулась до ее щеки. Мэбилон содрогнулась от отвращения. Запах стал просто ужасен. Как бы не потерять сознания!
— Молодая, — проскрипела пророчица. — Красивая. Сильная. Холодная. Словно мертвая…
— Я живая! Я…
— Но не так, как та, другая!
— Другая? Ты говоришь про Айфе?
— Не знаю никакой Айфе! — отрезала Бин Сидха. — Айфе далеко. Она ближе, чем Айфе!
— О ком ты говоришь?
Но пророчица уже отступила, напоследок бросив на Мэбилон такой взгляд, что у королевы сжалось сердце.
— О ком ты говоришь? — повторила она. — Открой мне!
— Что, страшно? Говори, зачем пришла! Я же чувствую твой страх! Он как запах — чем сильнее пытаешься залить его благовониями, тем яснее все понимают, что с тобой что-то не так!
— Ты права, — сдалась Мэбилон. — Я боюсь… Мое счастье… мой король и повелитель…
— Оказался не твоим, — захихикала пророчица. — Я это знала с самого начала. Ты всегда берешь то, что пожелаешь, даже если это не твое! Ты отняла у меня свободу, хотя она принадлежала только мне. Ты отняла трон у своей сестры Айфе, хотя он принадлежал ей. Ты забрала ее детей, хотя они были ее детьми и более ничьими. Ты получила могущество и власть, которые могли бы стать чьими-то еще. То, что должно быть поделено на двоих-троих, все досталось тебе одной. А теперь ты забрала чужое счастье… Только счастье, свобода, власть — они не вещи. Их нельзя запереть в сундук, нельзя носить при себе, в кошельке на поясе! Ты отняла у меня свободу летать — но свободу самой распоряжаться своей судьбой отнять не можешь! Смотри!
Развернувшись в противоположную сторону, Бин Сидха пригнулась, ссутулилась, набрала полную грудь воздуха и испустила такой резкий крик-визг-вой, что Мэбилон покачнулась, хватаясь за голову. От невыносимой боли захотелось кричать не хуже этой полуптицы. Когда же вопль смолк, и королева фей выпрямилась, она увидела, что части стены просто-напросто нет. Она и пророчица стояли на краю пролома, глядя на холмистую равнину. Подробнее рассмотреть ее было нельзя — внизу только-только наступал рассвет, царил сумрак, и все тонуло в сером мареве. Да еще и облака, ползущие под ними, закрывали добрую половину земли. Где-то там, вдалеке, синело море, на горизонте сливаясь с небом. У Мэбилон дух захватило от такой высоты, хотя ей случалось летать на крылатых конях из конца в конец своей страны и даже за ее пределы. Но так высоко ни один крылатый конь не поднимался. Она задохнулась. Голова закружилась, и королева попятилась, закрыв глаза и борясь с дурнотой. Одновременно она силилась справиться со страхом — все ее чувства кричали, что перед нею — не мастерская иллюзия, что полуптица каким-то образом действительно избавилась от стены и может покинуть свою башню в любой момент…