Танцы минус (СИ) - Стрельникова Александра. Страница 9
— Ладно, похихикали и будет. Как на самом деле с ней поступать-то? Выкинуть за порог как котенка уже рука не поднимется. Действительно приручили, Машка права. И что теперь?
— Ксюха мне предложила пожить у нее, — на Егора стараюсь не смотреть, не так я хотела сообщить ему о том, что ухожу, ну да уж что вышло, то вышло. — Пусть и тезка моя со мной рядышком устраивается. Если у хозяйки дома, конечно, возражений нет. И вроде отдельно, и в то же время у всех на глазах, под присмотром.
— А что, хорошая идея, — Ксения вопросительно смотрит на мужа. — Я не против.
Тот тоже кивает и задумчиво смотрит на меня. Жду, что скажет или сделает Егор, но он, как ни странно, тоже молчит, только смотрит на свои стиснутые на коленях руки. Сердце мое болезненно сжимается. Я боюсь того момента, когда мы останемся наедине, и Егор все-таки заговорит. А раз боюсь, то нечего откладывать. Отец всегда учил меня, что неприятные дела следует делать сразу и расправляться с ними надо как можно быстрее. Встаю, уже не слушая, о чем говорит Приходченко, и что отвечает ему Мария-Тереза.
— Егор.
Он поднимает глаза. Ох… Что будет…
— Нам поговорить бы… Наедине.
Глава 3
Егор кивает и тоже встает. Не сговариваясь идем с ним на террасу, а потом спускаемся в сад.
— Что за фигня про то, что ты у Ксюхи жить собралась?
— Я ухожу от тебя, Егор.
— Что, другого нашла? Получше?
— Ты все-таки идиот, — качаю головой. — Люблю я тебя, вот и ухожу.
— Это что пример женской логики?
— Наверно. Тебе виднее.
— Маш, я не понял…
— Да чего тут понимать? Услышала сегодня случайно разговор твой с друзьями, который вы вели вот здесь, на этой террасе. Приехала Ксюху с Викуськой повидать, и услышала… Остальное, наверно, понятно. Не хочу быть в тягость. У меня тоже есть гордость.
Поворачиваюсь, чтобы уйти. Хватает за руку.
— Ты не должна была этого слышать.
— Может и не должна, но слышала. Отпусти.
— Маш, я совсем не то… Ну то есть, да, сказал, но, — поверишь? — просто как-то увлекся себя жалея, сгустил краски. На самом деле все не так.
— То есть ты облил меня дерьмом перед своими друзьями просто «увлекшись»?
— Маш…
— Отпусти. Сама давно чувствовала, что изменился ты. Прежняя радость ушла. Даже в постели, которая, по твоим словам, тебя рядом со мной только и держит, и то другим стал. Так что… отпусти. Я все решила.
Почти отбрасывает мою руку.
— Ну и вали! Очень ловко ты всех собак на меня повесила. А сама-то?
— И что сама?
— Есть ведь у тебя кто-то, Маш! Есть, и не отпирайся. Я, по крайней мере, тебе верен был, в этом ты меня упрекнуть не сможешь, а ты-то все время с каким-то мужиком тайком по телефону треплешься, и регулярно на свиданки бегаешь. Что, скажешь — не так? Я ведь и номерок тот с твоего телефончика списал. Все думал — пробить, да как-то вроде не по-мужски поступать так. Это вы, бабы…
Сказать, что я изумлена, значит не сказать ничего. Потом до меня внезапно доходит. Лезу в телефон, нахожу номер отца и сую Егору в морду.
— Этот?
Смотрит, хмурится. Потом кивает, меряя меня ироничным взглядом.
— Он и есть. Думала, если «Папа» подпишешь, так не подумаю ничего такого?
— Нет, Егор, так я не думала. Вообще предположить не могла, что тебе придет в голову в моем телефоне копаться и за моими звонками следить.
Качаю головой и вновь хочу уйти, но он заступает мне дорогу. Его такое совершенное лицо красиво даже в гневе. Кто бы мог подумать, что все так получится? Что он будет ревновать меня к моей такой невинной тайне… К моему же отцу. Дура! Хотела как лучше, а вышло как всегда.
Мой телефон принимается звонить. Даже не сомневаюсь, что это опять папа. Наша с ним связь слишком сильна, чтобы он не почувствовал накал эмоций, которые буквально рвут меня на части. Егор перехватывает мою руку, в которой как раз зажат мобильник. Смотрит в окошко и пальцы его сжимаются на моем запястье еще сильнее, причиняя боль.
— Ну вот и он! Поговори же с ним! Только давай сделаем вот так, дорогуша.
Выдергивает у меня из пальцев гудящий айфон, проводит пальцем, отвечая на звонок, а потом тут же нажимает кнопку громкой связи.
— Машка-неваляшка! Эй, ты где? — голос отца тревожен.
Егор с шутовским поклоном протягивает мне мобильник. Беру.
— Да пап, я тут.
— Что-то слышно тебя странно, цыпленок.
— Я по громкой связи говорю.
— О! Так у меня будет аудитория!
— Нет, пап, не надо.
— Что не надо?
— Петь… Не надо, пожалуйста.
— Почему? Я как раз придумал…
Егор, чье терпение, видно, истончается, выхватывает у меня из рук мобильник. Спрашивает резко, даже грубо:
— Кто вы?
— А кто вы? Впрочем, догадываюсь… Маш! Ты меня слышишь?
— Да, пап, только я тебя прошу…
— А ты не проси. Это твой стрекозел что ли? Егор-прибор?
— Пап!
— Он, стало быть. Ну и хорошо, хоть познакомимся. А то дурочка моя все меня стесняется, с тобой, крутым таким, знакомить боится. Вдруг, думает, ее глупый старый отец своими выходками твое высочество оскорбит. А я и оскорблю, слышь, парень? Еще как оскорблю, если ты мою девочку обижать будешь.
— Ваша девочка только что заявила, что уходит от меня.
— Тогда рассказывай, что ты натворил. Потому что тебе надо было очень сильно постараться, чтобы она решилась на такое. Ну, колись! Изменял ей? Если узнаю, что так дело было, яйца по самую шею отрежу. Усек, Егорка? Я свою единственную дочь не для того растил, чтобы какой-то говнюк ее мучил.
— Папа!!!
Но он уже не слышит. Взбешенный Егор отрубает звонок, делает несколько шагов в сторону дома, а потом оборачивается и со всей силы запускает телефоном в мою сторону. После чего почти бегом скрывается за дверями террасы. Ему и дела нет, что попал он неудачно. Ребром аппаратика мне почти что в бровь. Айфон — штука довольно тяжелая. Больно чертовски. Когда наклоняюсь, чтобы подобрать упавший в траву мобильник, вижу, как на него капает что-то красное. Подношу руку ко лбу — кровь… Здорово! Ну просто блистательно! Не хватало еще только блузку любимую испачкать… Ну вот! Как ни старалась, а закапала…
Почему-то именно это доканывает меня. Слезы начинают течь сразу, потоком, словно кран включили. Да что же это такое?! Ну почему все так? За что?! Я ведь ничего…
Реву. Опускаюсь на траву и реву, размазывая по лицу слезы и кровь из рассеченной брови. Течет, кстати, будь здоров. Но как подумаю, чтобы в таком виде показаться в доме, перед лицом всей честной компании, так хоть вешайся прямо сейчас. Звонит телефон. Отвечаю не глядя.
— Да, пап.
— Я все испортил?
— Ты лишь расставил точки над «ё» пожирнее.
— Ревешь?
— Реву.
— Спеть?
— Спой.
Смеюсь.
— Еще хочешь?
— Нет. Хватит уж.
— Маш. Я тебя люблю. Ты моя самая красивая, самая умная, самая смелая и вообще самая лучшая в мире девочка. Я приеду так скоро, как только смогу, и пробуду с тобой столько, сколько будет нужно. А то так поехали со мной. Все в нашем передвижном дурдоме будут тебе рады, ты же знаешь…
— Спасибо, пап.
— И не реви. Не стоит он того.
— Не буду.
— Ну все, пока. Держи хвост морковкой. Мне тут, кстати, один мужик сказал, что морковь здорово от поноса помогает…
— Только не рассказывай мне каким способом…
Ржет и отключается. Ну что за человек?
Кровь течь не перестает. Блузка все равно испорчена окончательно, так что беречь ее смысла никакого. Натягиваю на кисть рукав и принимаюсь с его помощью вытирать лицо, периодически промакивая сочащуюся кровью бровь. Потом вдруг начинаю дико злится. Это что ж получается? Я тут сижу и размазываю по морде сопли и кровищу, стесняясь в таком виде показаться людям? А почему, собственно, стесняюсь? Егора своего ненаглядного в неудобное положение поставить боюсь? Да пропади он!