Красные камзолы (СИ) - Ланков Иван. Страница 4

Зеленый провел перчаткой по своим черным с сединой усам, кхекнул, после чего продолжил:

— Будете служить у нас, значит, бравыми мушкетерами. Так как вышел приказ нашей матушки, императрицы и самодержецы Всероссийской, о подготовке к войне скорой, то обучаться ремеслу воинскому вы будете не в ландмилиции али гарнизоне, как ранее заведено было, а сразу у нас в полку. Командир наш для учебы выделил третий баталион полка, в расположение которого мы с вами и направимся. Там обучитесь ратному делу, там и к присяге под полковое знамя вас приведем. Именовать меня вам следует господин начальник партии Фомин. Как присягу примете — сможете по званию обращаться, значит. Видите вот этот галун червленый на обшлаге? Это значит что я ундер-офицер. Тех, у кого галуны — слушаться, как отца родного. За непослушание али побег кто удумает… ну да вы люди взрослые, сами все понимаете. Времени зазря тянуть не будем, сегодня и отправимся.

И мы отправились. Двое саней с провиантом и около сотни мужиков. Пешком. Зимой. По снегу. В город Луга. Который был, как выяснилось, в трехстах верст от Кексгольма.

Каких-либо списков рекрут не составлялось. Писарь, что крутился около господина порутчика, бегло пересчитал нас по головам, чирканул что-то на листке, закрепленном на деревянной планшетке — и все на том. Уверен, что он при подсчете ошибся, потому как топились мы густо, а ему усердствовать было откровенно лень.

Так началась моя служба. В мое время считалось, что служба начинается после принятия присяги, но здесь, кажется, такими условностями не заморачивались. Все, после того как в партию попал — ты уже не крестьянского сословия. Отрезанный ломоть.

Я тогда еще не осознавал, что это и правда на всю жизнь. Впрочем, я уже говорил, что для меня первые дни были как в тумане. Может быть, от голода, а, может быть, это и был тот самый футур-шок, о котором так много писали в книжках про попаданцев.

Вел себя как робот. Сказали идти — шел. Сказали собирать валежник — собирал. Сказали есть — ел. Посуда здесь, кстати, вся была деревянная. Деревянные миски, деревянные ложки. На весь отряд — десять комплектов. Казенные. Потому как рекруты с собой из дома не брали ничего. Обреченный на солдатчину навсегда покидал родную деревню, у него теперь все государево будет, потому все более-менее ценное оставалось дома, общине. Миски, ложки, сапоги. Теплая одежда тоже в цене. Потому рекруты и замерзали насмерть на ночевках. А из тех, кто живой — уже на третий день пути половина кашляет. И это, кажется, никого не волновало. Ни начальника отряда, ни собратьев по несчастью. Умер — и умер, пусть его. Копай могилу, потом пойдем.

Вот я и копал могилу. В мерзлой земле, деревянной лопатой. И это только начало пути. Долгого пути рекрутов из Кексгольма в Лугу. Огромная дорога, которую мы будем идти неделю, если не больше. Местные говорят, что неделя пути до — это немного.

Подошел мужик из второй артели. Один из тех ландмилиционеров, что отправились в полк вместе с нами.

— Сменись, братец. Иди в дом, там ваша очередь трапезничать подходит.

Оставляю заступ в яме, выбираюсь, уступая место другому рекруту.

Дом, где остановилась наша партия, местные называли станцией. Иногда — просто станом. Трехэтажное деревянное строение, с комнатами для постояльцев, кухней, столовой на первом этаже и обширными конюшнями. Все достаточно хорошо отапливалось, к нашей радости. В комнаты нас, конечно же, не пустили, ночевали мы в конюшне. Зато ужинали и вот теперь завтракали в столовой. Партию офицер в зеленом разделил на артели по десять человек, за старших артелей поставил ландмилиционеров, что шли с нами из Кексгольма.

В столовой было тепло. Я быстро расстегнул свою куртку и быстро прошел к длинному столу, за которым расселась моя артель. Старший, Ефим, из общего котла набухал миску горячей, парящей пшенной каши на шкварках и пододвинул ко мне вметсе краюхой еще теплого ржаного хлеба.

Как мало нужно человеку для счастья! Теплое помещение и теплая еда! Впервые за несколько дней я почувствовал себя человеком. Странно, да? Вроде только что копал могилу для умершего попутчика, можно ж было хоть для приличия не жмуриться от удовольствия за столом. Что-то в этом было такое неправильное. Но еда была и правда вкусная. И она вот она, на столе, горячая, с одуряющим запахом. А могила — там, на улице. А мертвому уже все равно.

— Ешьте, братцы. Ближайшие к столице станции — они все такие. Уютные да сытные. Как дальше отойдем — опять будет такая же голытьба, как третьего дня. Там уже так из отдельных мисок покушать не получится. Будем по-походному, из одного котла хлебать.

Умяв половину миски, я немножечко замедлил темп и начал уже смаковать каждую ложку. Мы с ребятами уже усвоили простую местную хитрость: пока мы едим, мы как бы чем-то заняты и ничем другим нас не загрузят. Кто доел — тут же будет озадачен какой-нибудь работой. Скорее всего — на улице, на холоде. Потому большая часть порции съедается быстро, а последние ложки растягиваются до бесконечности, пока не погонят из-за стола.

Я наконец-то собрался с мыслями и первый раз за все это время попробовал обдумать все произошедшее.

Итак, где я? Вероятнее всего — на почтовой станции, как сказал бы Капитан Очевидность. Так написано у входа в комплекс зданий, в котором мы остановились на постой. Кириллицей, на русском языке, но старорежимно, с ятями и прочими дореволюционными буквами. Там же, у входа, изображен герб — черный двуглавый орел на желтом фоне. Только крылышки не как у герба России из моего времени — распахнутые во весь рост, а махонькие, в половину корпуса. Рядом — еще какой-то непонятный герб. На красном поле две руки в латных рукавицах с мечами, над ними — царская корона. О чем это мне говорит? Ни о чем, вообще-то. В истории я совсем слаб. Одно понятно — я сейчас где-то в Российской Империи. Иду от какого-то там Кексгольма. Название какое-то нерусское. Впрочем, если уже Империя — так мода на нерусское уже вовсю идет. Например, Санкт-Петербург — тоже название не совсем в русской традиции. Попал я в рекруты Кексгольмского пехотного полка, а служить там буду — внезапно — мушкетером. Хм… Мушкетеры — это же вроде бы Д"Артаньян, шпаги, белые кресты на синих накидках… И вроде бы все дворяне. Однако мы с остальными рекрутами на дворян никак не похожи. Хотя у солдат ландмилиции шпаги есть. И у офицера есть. Кстати, и у офицера, и у ландмилиционеров под куртками — их тут называют словом "кафтан" — оказались красные мундиры. Красные — это что, от англичан, что ли? Непонятно. Ладно, потом все расскажут.

Правит сейчас Ее Величество императрица и самодержица. Это кто? Помню, в России была императрица Екатерина Вторая. Она еще Медного Всадника поставила в Питере. Хм, раз она вторая — значит, была и первая? А, может, еще какие? Интересно, а сколько вообще в России было императриц? Минимум две, это точно.

Размышляем дальше. Как я здесь оказался? С этим вообще ничего не понятно. Вроде ехал на электричке в Приозерск, отмечать Новый Год. Встретил там знакомых. Дорога дальняя — два часа с лишним. Потому распивать начали по-быдляцки, прямо в электричке. Спорили о чем-то… Знакомый как раз читал "Розу Мира" Даниила Андреева и взахлеб что-то про нее рассказывал. Про каких-то духов, про коллективное бессознательное… Потом знакомые вышли в Петяярви, а я продолжил беседу с толстым старым дедом, который подсел в Сосново поучаствовать в беседе. Андреева он очень уважал. Мол, хорошо пишет.

— Жругр! Называй меня так! — и почему-то засмеялся.

Он был и правда толстый — килограмм так сто двадцать, если не больше.

Я эту их книгу не читал, потому шутки фанатов эзотерики были мне непонятны. Все эти андреевцы, ошевцы и прочие сектанты — это какой-то совсем наркоманский вывих мозга. Однако коньяк уже дал о себе знать, и я зачем-то взялся этому Жругру рассказывать о своих детских мечтах. Ну а чего б не рассказать сокровенное хорошему человеку? Собутыльник — он ведь плохим быть не может. Уж к середине второй бутылки уж точно. А он мне в ответ рассказывал что-то нравоучительное. Про то, как важно вовремя помочь ребенку, защитить от дурного влияния и конкурентов, и тогда он вырастет… а дальше опять какая-то эзотерическая дичь.