Алька - любовь моя (СИ) - Бондаренко Ольга. Страница 9

-- Валька... - протянула Алька. - Валька... Мой Валька... Мы... Мы должны были пожениться... в низовьях Волги...Я люблю его...

-- А ребенок...

-- Какой ребенок...

-- Что был на руках Вальки... Это чей ребенок?

-- Не знаю... У меня не было еще детей, а у Вальки... У Вальки был сын. Но его не было с нами там. Его там не было...Мы потом хотели его забрать...

Алька устала, рассказывая это. Она безучастно легла головой на подушку. Обвела потемневшими от горя глазами комнату, Дмитрий испугался, что она сейчас, как в сельской больнице, скажет, что ей совсем не холодно. Но Алька заплакала тихо, жалобно, как обиженный ребёнок.

-- Валя, Валька, мой Валька, его больше нет... - произнесла она. - Я хочу тоже умереть. Зачем мне жить?

Дима дал ей сильное успокоительное. Но она продолжала всхлипывать и звать погибшего мужчину. Дима обнял её и стал ласкать.

-- Сейчас этого нельзя, - сказала Алька.

-- Можно, - возразил он. - Ты - моя жена. Ты родишь мне ребенка. Ты должна жить.

Он не отступил. Тело Альки помимо её воли откликнулось на ласки мужа. Как ни странно, но это её успокоило. Вскоре Аля уснула, во сне она звала... нет, не незнакомого Дмитрию Вальку, а его, Дмитрия, цеплялась за него, словно опять плыла по воде в поисках берега. И как тогда в больнице, Дмитрий сказал себе:

-- Я никуда тебя не отпущу, я никому тебя не отдам. Мы вместе переживем твое горе. Спи, родная моя. Уж не сделали ли мы ошибку, поспешно поженившись, - на минуту засомневался мужчина. - Нет! Я тебя люблю. И не отдам никому. Если ты меня не сможешь полюбить, то моей любви хватит нам двоим. Я клянусь, никогда не отпущу тебя...

Утром проснувшаяся Алька долго притворялась спящей, её мысли метались в поисках какого-то решения, она сама ещё не знала, что она должна решить. Потом жалобно проговорила:

-- Дима, ты только меня не бросай. Хотя бы первые дни. Я без тебя погибну. Нет Вальки. А если и тебя не станет... Я не переживу, я умру.

Дмитрий обнял жену. Он понял, как утопающий хватается за соломинку, так и для Али он сейчас единственная опора. Дмитрий решился спросить:

-- Ты вспомнила свою жизнь?

Алька кивнула. Там, в душе у неё, что-то дрожало, плакало тонким голосочком, оплакивая гибель любимого человека, но там не было больше громадной пустоты, она заполнилась звуками, образами. Самым дорогим был погибший Валька. Но рядом с ним проступали другие образы, очень близкие, родные, важные в жизни Альки, которые оплакивали и звали одновременно её, Альку, надеясь на чудо.

-- Пресвятая Дева Мария! - Алька резко села на кровати.

-- Аля, - испугался Дима, - Аля! Что ты ещё вспомнила? - и лихорадочно подумал:

-- Может, у неё все-таки есть ребёнок... так найдем, заберем, а может... может, он тоже погиб?

В сознание мужчины пробился голос Альки:

-- Тетя Сонечка... Павел Ильич... Я забыла про тетю Сонечку, про Павла Ильича. Они же ничего не знают... наверно, считают меня погибшей... Она и Павел Ильич...

-- Кто она, тетя Сонечка? Твоя мать? Павел Ильич - тебе отец?

-- Нет, - досадливо поморщилась при воспоминании о матери Алька. - Дарье я не нужна, отец, конечно, всплакнет... Потому что не стало ещё и Вальки, а мать злорадствовать будет... Не говори мне о ней, не вспоминай... Тетя Сонечка - это... моя тетя. А Павел Ильич её муж. Тетя Сонечка... Мой добрый ангел, моя фея. Это просто тетя Сонечка.

-- Где она живёт? Мы сообщим ей, что ты жива.

Алька назвала без запинки адрес своей московской прописки.

-- А телефон у них есть? - спросил Дмитрий, зная, что практически каждая московская квартира телефонизирована.

-- Да, да, конечно, телефон... Надо им позвонить. Ведь от нас можно по межгороду заказать разговор.

-- Через код позвоним, - подсказал муж.

Она бросилась к телефону.

-- Аля, - мягко остановил Дима, - Аля, там сейчас три часа ночи. Твоим тете и дяде и так предстоит нервная встряска, пусть радостная, но встряска. Пусть они сначала проснутся.

-- Конечно, конечно, - согласилась Алька. - Тем более у Павла Ильича слабое сердце. Но я же с ума сойду за четыре часа.

-- Нет, - сказал Дмитрий и добавил после небольшой паузы, - ты будешь рассказывать мне о Вальке.

Словно с разбегу налетела Алька на камень. По лицу прошла судорога, потом оно застыло в молчании. Дмитрий пожалел о своих словах. А потом довольно-таки жестко сказал:

-- Я тебя от себя никуда не отпущу. Даже если вздумаешь убежать, разыщу. Привезу назад. Запру. Ты - моя жена.

По-новому, с испугом взглянула Алька на мужа и опять заревела.

-- Дим, Дима, я всё о себе и о себе. А о тебе забыла. Тебе ведь тоже плохо. Я не поняла сразу. Прости меня... Давай ребёночка родим с тобой. Я же вспомнила себя. Теперь можно, наверно. Если ребеночек у нас будет, нас ничто не разлучит. Я не смогу бросить своего малыша.

По щекам потекли густые слёзы. Дмитрий же засмеялся от неожиданного перехода мыслей жены. Хотя известная логика тут была. Он ведь не соглашался с рождением ребёнка, это происходило по одной причине: Люда советовала не спешить. А с другой стороны, они и не предохранялись особо... И ничего не получалось. А пока, отмахнув эти мысли, произнес:

-- Ты всё же расскажи, - в его голосе была мягкая настойчивость. - Расскажи мне все, моя Алюшка, я всё пойму. И тебе станет легче.

-- Наверно, ты прав, - и тут же встревоженно вскинулась. - А ты меня не бросишь? Скажешь, зачем она мне такая? Любила всю жизнь другого...

-- Не брошу, наоборот привяжу. Рассказывай, а потом... - он заулыбался, хотя и тревожно было на сердце.

-- Чего ты смеешься?

-- Я не смеюсь.

-- Но ведь улыбаешься!

-- Потом о ребеночке поговорим, - успокоил муж.

-- Там не говорить, а действовать надо.

Алька немного успокоилась.

Но пока никакого рассказа о Вальке не последовало.

-- Не могу, - сказала Алька, попытавшись несколько раз начать рассказ, - не могу пока... Я лучше тебе про мою добрую фею расскажу.

-- Про тетю Сонечку?

-- Про неё и про Павла Ильича. Это самые дорогие мне люди.

Мать не любила детей своих. Больше всех не любила младшую Альку. Лишняя она была. Да и пошла не в неё - в родню мужа. Грива волнистых черных волос, а какие густые, шелковые, но их беспощадно стягивали в уродливую косу, завязывали, скрывали. Да и то причесывал средний брат не очень опытными руками, вместо ленточек были тряпочки. И глаза у Альки были зеленые, как у отца, живые выразительные, а главное, она всегда что-то выдумывала, веселилась, смеялась, а мать требовала тишины. Больше всего вызывало раздражение матери то, что уже с первых лет жизни у девчонки проявился настойчивый характер, не могла мать сломать его. Алька была другая, не в Дарью. Но матери не удалось изуродовать характер младшей дочери, не успела, потому что приехала погостить старшая сестра мужа Софья. Её Павлу Ильичу, видите ли, требовалось подышать чистым деревенским воздухом. Устал, подумай только, от науки. Будто с лопатой вкалывает. Алька слышала, как мать орала на отца:

-- Нужны они здесь? Их кормить надо. Чем?

-- Картошкой, - вдруг резко ответил всегда молчавший отец. - У нас много картошки.

Мать что-то зашипела, Алька не слышала дальше.

А отец пришел вечером пьяненький, сплясал на пару с дочерью, спел "Любо, братцы, любо, любо, братцы жить...". Он всегда изображал это, выпив, а мать орала, шумела, не видя, как плохо становится в этот момент детям - отец, хоть и пьяненький, но приносил такую редкую радость в доме. Папка ещё приласкал Альку, дал целый рубль на конфеты. Алька обрадовалась, она очень любила "Петушки" и мечтала купить их, но братишка-воспитатель попросил их не покупать. Теперь Алька понимает, почему. Дорогие они были. Досталось бы всем по две конфетки, а так младшая сестра целую кучу леденцов купила, и брату старшему дала, (он встретился по пути), и воспитателю своему принесла. Оставила и отцу с матерью. Отец взял, он любил сладкое. Мать же зло глянула своими красивыми жестокими глазами: