Волшебная нить (СИ) - Тартынская Ольга. Страница 18

Марья Алексеевна всхлипнула в ответ. Норов направился к двери, но все еще не спешил уйти. Решительно, он не выговорился. Взявшись за ручку двери, он помедлил, раздумывая. Марья Алексеевна уже не чаяла остаться в одиночестве и наплакаться вволю, но он все не уходил. Наконец, Норов обернулся, и Марья Алексеевна подивилась самодовольству и неприкрытому торжеству, рисующимся на его лице.

- Впрочем, дела мои идут на лад, и я мыслю в скором времени избавиться от вас, наконец! - Произнеся это, он тотчас скрылся за дверью.

24.

На другой день гости Давыдовых разъезжались по домам. С утра готовились экипажи. Все спешили засветло добраться до своих усадеб: боялись разбойников. Прощальный завтрак был несколько тих. Всякий увозил с собой частицу праздника и грустил о том, что закончилась волшебная сказка, в которой на миг очутились все гостившие в доме Давыдовых. В родных пенатах их ожидали надоевшие хлопоты, амбарные книги со счетами, тяжбы по имению, ссоры со сварливыми родственниками, скучные зимние вечера - словом, однообразное унылое житье. То ли дело здесь! Мужчины поглядывали на супружниц и дивились: здесь и надоевшие женушки мнились таинственными красавицами.

Беседа за столом не клеилась. Одна Волковская громко сетовала в своей жеманной манере:

- Отчего, отчего мы не устраиваем таких праздников? Отчего у нас не бывает так весело?

- Оттого, душенька, - насмешливо ответствовал ей супруг, - что у нас нет средств.

- Ах, как я несчастна! - театрально вскрикивала Наталья Львовна. - Одно и то же, всегда одно и то же: нет средств!

Юрий Петрович пожимал плечами и отворачивался. Мими и Зизи, сидевшие рядом с матерью, вполголоса увещевали ее, указывая на гостей и хозяев. Волковская успокаивалась, но не надолго.

Соседи вздыхали, переглядывались и завидовали молодежи, которая продолжала веселиться. Вот кому не было забот! Их кружок не распадался: на зимние вакансии съехались кузены, военная молодежь в отпусках. Лишь соседским детям домашний долг повелевал покинуть веселое общество и вернуться с родителями в имения. То же и Бронскому с Катей.

Катя с утра чувствовала, как тоска стискивает сердце и все труднее дышать. Виною тому был давешний разговор с Бронским. После спектакля, в ожидании ужина они уединились в уголке маленькой гостиной. Рядом играли в вист, занимались рукоделием и вели ленивые беседы, так что им удалось побыть наедине, не нарушая приличий и не привлекая к себе внимания.

Катя чувствовала, что Бронский томится невысказанным, готовится к признанию. Его беспокоит какая-то тяжелая мысль. Он улыбался грустной улыбкой и с тоской смотрел на Катю.

- Что вас тревожит? Спектакль удался, по словам Наташи, чего же боле? - не вынеся его страдальческого вида, спросила девица.

- Я должен завтра уехать! Мы простимся... - он вздохнул, и столько печали было в том вздохе, что Катя дрогнула.

- Вы обещались быть у нас, - напомнила она с надеждой.

Бронский не ответил, и девушка поняла, что обещание было дано преждевременно.

- Вы покидаете наши края? - она готова была расплакаться.

Левушка страдал. Он искал слова, чтобы объяснить Кате то, чего не понимал сам.

- Я не могу бывать у вас. Мне запрещено.

Катя с недоумением смотрела на него.

- Отчего? Кто запретил, зачем?

- Мой отец.

- Ах, вот как! - растерянно пробормотала Катя.

Бронский вспыхнул:

- Я не знаю, зачем, но, поверьте, я найду способ уговорить его! По крайности, он должен мне все объяснить!

Катя почувствовала, как холод одиночества охватывает ее и тоска пробирается в сердце, словно Левушка уже далеко.

Она невольно схватила его за руку, чтобы ощутить его тепло и присутствие. Бронский ответил нежным пожатием. Он не отпускал руку Кати, пока не подошла Наташа и не спугнула их. Пора было идти спать.

И вот теперь, сидя за столом, Катя уныло поглядывала на печального Бронского, ловила его тоскливый взгляд и отвечала тем же. Впрочем, как скоро все были в некотором унынии, никто не обратил на это внимания.

Завтрак завершился небольшим скандалом. Не вынеся одергиваний, а более раздраженная вынужденным возвращением в родные пенаты, Наталья Львовна сделала выволочку одной из дочерей. Бедняжка Мими (или Зизи) краснела, бледнела и готова была разрыдаться от позора. Волковский же, привыкший к подобным сценам, спокойно докончил завтрак, не обращая внимания на домашних. Вмешательство хозяина остановило разошедшуюся не на шутку даму.

Катин экипаж был готов. Наташа распорядилась протопить возок, самолично принесла меховое покрывало, чтобы подружка не мерзла в пути. Настя взбивала подушки, трясла покрывало, устраивая для барышни место..

- Приезжай, Катя, поскорее еще! Упроси маменьку отпустить тебя на Крещение, - напутствовала Наташа.

Но Катя и не слышала ее. Она смотрела на Бронского, которому в эту минуту подавали сани. Сейчас они простятся, а увидятся ли еще, Бог весть! Душа ныла, будто от нее отрывали живую часть. Натягивалась невидимая нить, связавшая ее с Левушкой. Катя все медлила, ждала чего-то. Бронский тепло прощался с детьми и молодежью, его окружали со всех сторон. Не обошлось и без Волковских. Они ждали, когда им приготовят давыдовский экипаж. Наталья Львовна воспользовалась моментом, чтобы пригласить Левушку к себе в имение. "Им-то не будет отказано! Зачем же я так несчастна?" - думала Катя.

Наташа отошла попрощаться с гостями, а Левушка все был несвободен. Еще бы слово молвить на прощание, в глаза его синие посмотреть! Но пора ехать, Настя в ожидании поглядывает на Катю, не понимая, зачем она медлит. Наташа подошла к Волковским и предложила им испить кофе, пока они дожидаются экипажа. Те с готовностью согласились.

- Так мы вас ждем! - кокетливо произнесла Наталья Львовна, прощаясь с Бронским. - И, ради Бога, без церемоний!

Они ушли, наконец, и Левушка бросился к Кате. Бедняжка прочла в его глазах все: он тоже страдал от неизбежной разлуки! Могло ли быть иначе? Катя уже знала, что их пути пересеклись не случайно, что он дан ей Богом. И никогда, никогда не будет другого!

Вынув из муфты ручку в тонкой перчатке, Катя подала ее юноше. Бронский приник губами к душистой перчатке. Настя забралась в возок, и оттуда поглядывала с любопытством. Уже ничего не страшась, Катя провела рукой по волосам Левушки (свою пыжиковую шапку он оставил в санях). Юноша тотчас отозвался на ласку, омыв ее сердце теплым, любящим взглядом.

-- Я непременно найду способ снестись с вами, - шепнул Бронский. - Я буду писать! Обещайте отвечать на мои письма.

Катя кивнула. Она готова была обещать что угодно, только бы не потерять его навсегда.

- Что, барышня, мы едем али как? - не утерпел кучер, которому надоело ждать.

- Едем, - ответила Катя и отняла руку у Бронского.

Тот помог ей забраться в возок, поправил на ногах покрывало и успел незаметно скользнуть губами по ее замерзшим губам. Затем он вернулся к саням, поминутно оглядываясь. Экипаж тронулся, и Катя скоро потеряла из виду давыдовскую усадьбу и Бронского с санями. Они выехали на аллею, потом понеслись по накатанной дороге, а Катя все держала пальцы у губ, будто боялась нечаянно стереть поцелуй любимых уст. Настя лукаво поглядывала на барышню, но не решалась теперь нарушить ее задумчивость.

25.

- Ох и знатно повеселились! - заговорила Настя, мечтательно вздыхая, когда ей вовсе надоело молчать, - Всю давешнюю ночь не спали, гадали с давыдовскими девками. Верите ли, барышня, в баню залезли у банного спрашивать о суженом. Страху-то натерпелись! Темно, жутко, кто-то во мраке шевелится, вздыхает. Ой, матушки мои, страсти!

Не слушая Настиной болтовни, Катя пребывала в мечтательном состоянии, все грезила о Левушке, тогда как непонятный шум привлек их внимание. Ничего не разглядев в окошко, Настя высунула голову в дверцу и крикнула:

- Что случилось?

- Никак гонится кто-то! - ответил кучер. - Должно быть, наши. Уж не забыли ль чего?