Волшебная нить (СИ) - Тартынская Ольга. Страница 47
Вопреки представлениям Денисьевой, дом Бронских не спал, когда она прибыла, наконец, в их имение. "Дурной знак!" - кольнуло в сердце. Более того, горели фонари у крыльца, сновали люди. Они заметили всадницу и бросились ей навстречу. Остановившись у крыльца, Марья Алексеевна, без сил сползла с лошади и попала прямо в объятья Сергея Львовича.
- Катя пропала! - еле выговорила она.
- А Левушка с охоты не вернулся, - не своим голосом произнес в ответ предводитель.
26.
Катя проснулась на роскошной постели с тончайшими простынями и шелковым покрывалом. Она огляделась по сторонам, не понимая, где находится. Деревянная изба была увешана и застелена персидскими коврами, тесно набита не мужицкой мебелью. Изящное трюмо, дамский туалетный столик, заваленный модными безделушками, пузырьками, баночками с помадой, флакончиками, гребнями; серебряный умывальник и в пару ему кувшин, изогнутые стулья и поместительные кресла, турецкий диван и комод с инкрустацией. Лишь образа в углу, украшенные засохшей вербой и фольгой, были древними, крестьянскими.
Она вспомнила, что случилось с ней накануне. Ах, лучше бы не вспоминать! Девушка залилась слезами, всхлипывая:
- Нет! Нет! Не хочу!
Внезапно умолкла, пораженная некоей мыслью, и вскочила с кровати. На ней была надета одна длинная тонкая рубашка. Катя заметалась по избе, расшвыривая все, что попадалось под руку. Раскрыв кожаный несессер, достала ножницы и проверила их остроту. Ножницы оказались с кривыми тупыми концами. Порывшись в комоде, вышвыривая все наружу, пленница выдернула длинный шнурок из какой-то юбки и тотчас связала петлю. Она была будто в лихорадке. Посмотрев на потолок, она увидела крюк, какие вбивают в крестьянских домах под люльку. Катя схватила стул, взобралась на него и взялась приделывать петлю. Она ни на миг не остановилась и не задумалась, что делает. И вот все было готово, безумная девица уже всунула голову в петлю и готовилась спрыгнуть со стула, когда в избу ворвался мужчина и ловко подхватил Катю, упавшую ему прямо в руки.
- Нет, птичка! - проговорил он, крепко обнимая девицу. - Ты мне нужна и, стало быть, должна жить.
Это был Гришка.
- Убийца, оставь меня! - застонала Катя, силясь вырваться из его объятий. - Ты мне мерзок, отвратителен! Подлый убийца!
Григорий помрачнел и, недобро усмехнувшись, выпустил жертву из рук.
- Однако у тебя есть время привыкнуть ко мне... Знай, ты будешь моей или ничьей вовсе! Марфа! - крикнул он в распахнутую дверь.
В избу вошла молодая баба и поклонилась.
- Глаз с нее не спускай! Случится что, шкуру сдеру! - Он произнес это так, что баба содрогнулась от страха.
- Все сделаю, батюшка, как велишь! - поклонилась она торопливо.
Разбойник метнул в Катю огненный взгляд и стремительно вышел из избы. Марфа недобро посмотрела на пленницу и уселась на стул, скрестив руки. Катя вновь забралась на кровать и забилась под одеяло. Она дрожала как в лихорадке, вспоминая пережитое.
...Гришка появился на опушке, когда Катя прощалась с Левушкой, условившись о новой встрече в лесу.
- Я знал, что дождусь тебя, красавица! - проговорил он, выходя из-за березы. - Не зря тут дозор поставил. Твой любезный всякий день приходил сюда, я и смекнул, что рано или поздно он дождется. А с ним и я.
Катя обмерла в страхе, но Левушка тотчас метнулся к оставленному ружью, и в мгновение ока разбойник оказался на прицеле.
- Стой на месте, Григорий! - приказал Бронский.
- Ишь ты, шустрый воробышек! - насмешничал Гришка. - А ведь ты меня не убьешь, нет. Куда тебе! - Он приближался к Кате, ничуть не боясь нацеленного на него ружья. - Выстрелить в человека, это, брат, не так-то просто.
Юный правовед припал к ружью:
- Оставь нас, Гришка, иди своей дорогой, и я не буду стрелять.
Бронский не понимал, отчего медлит Катя, не кидается под его защиту. Между тем она достала из кармана золотой медальон.
- Если ты за этим пришел, то вот, забирай! - она бросила медальон Григорию.
Разбойник ловко поймал безделушку и спрятал в карман.
- Этой мой подарок, дурочка. Самое дорогое. Да то ли еще будет!
Бронский с удивлением наблюдал за ними. Теперь Катя метнулась было к Левушке, но была схвачена железной рукой.
- Теперь попробуй выстрелить, - ерничал Гришка, прикрываясь отбивающейся от него Катей.
- Гнусный негодяй, подлец! - вскричал Левушка.
- Тю-тю-тю! - дразнил разбойник юношу. - Гром не из тучи, а из навозной кучи. Не горячись воробышек, мне твои угрозы что трын-трава. Лучше уходи подобру-поздорову, пока мои молодцы не нагрянули.
- Отпусти Катю, злодей, иначе мы не договоримся, - гневно ответил Бронский и тщательно прицелился.
Дальше бедная девица не могла, не хотела вспоминать, но память сама подсовывала ей страшную картину. Гришка свистнул и вдруг откуда-то из кустов раздался выстрел, Левушка удивленно обернулся, выронил ружье и упал как подкошенный. Катя страшно закричала и забилась в Гришкиных руках.
- Убийцы! Убийцы! Пусти меня к нему, проклятый злодей!
- Терентий промаху не дает, нету больше твоего любезного, - оскалился Гришка и приказал своим молодцам: - В обоз ее и отправляемся к себе. Да ружье-то подберите!
Катя отбивалась, кричала, кусалась, рвалась к Левушке. Однако сила солому ломит, два мужика схватили ее за руки и за ноги и поволокли куда-то. Она так надеялась, что кто-нибудь дома услышит выстрел или крики, придет на помощь, но тщетно. И теперь не понимала, почему никто в доме не услышал шума. Вконец обессилевшую, ее бросили в повозку, набитую тюфяками, подушками и всяким другим скарбом. Один из мужиков спутал веревкой ей ноги и руки.
- Не блажи, а то у нас разговор короткий, - зловеще предупредил он.
Бедняжка от потрясений и без того была ни жива ни мертва. Она впала в беспамятство, и это спасло ее рассудок. Катя не помнила, как попала сюда, в эту избу. Теперь, зарывшись в одеяло, бедная пленница твердила только одно: "Левушка! Левушка!", и рыдания сотрясали ее тело.
27.
- Наревелась, чай, а теперь вставай да одевайся! - услышала Катя грубый женский голос. Она и не подумала исполнять, тогда Марфа сорвала с нее одеяло.
Катя разъярилась:
- Пошла вон, дура! - крикнула она несносной бабе и швырнула в нее подушкой.
- А ты что думала, тебя тут обхаживать будут, как княжну какую? - огрызнулась Марфа.
- Тебя никто не просит обхаживать, сгинь с глаз моих! - ярилась пленная девица, кидая в бабу чем попало.
- Да кабы я могла, - Марфа ловко уворачивалась от предметов, летящих в нее, - нешто сидела бы возле тебя? Али не слыхала свово дружка, как грозился?
- А это тебе за дружка! - вовсе рассвирепела Катя и запустила в стражницу башмаком.
Башмак ударил бабу по голове, она охнула и закрыла лицо руками. Катя опомнилась.
- Добром прошу, уйди ты отсюда, ничего со мной не будет, - попросила она, успокаиваясь.
Марфа колебалась:
- А ну как опять вздумаешь руки на себя наложить? Это ладно, я подсмотрела, Гриша успел. Кабы не я, болталась бы уже, как куль с мякиной.
- Помрачение нашло, - сердито ответила Катя. - Теперь прошло. Где мое платье?
Марфа подала чужую одежду, нарядную, яркую.
- Это не мое, - отказалась пленница от всего этого великолепия.
- Да все твое, вона - целый сундук, - указала Марфа в угол.
- Не надобно мне награбленного. Где мое платье? - настаивала Катя.
Баба рассердилась:
- И чего это нос воротишь от такого богатства? Твое-то платьице рваное да грязное, сожгла я его.
- Я не наложница и не шлюха, чтобы так одеваться! - вновь вскипела Катя.
- Али голой ходить лучше? - съязвила Марфа
Катя тотчас схватилась за второй башмак, и баба сочла более безопасным караулить пленницу за дверью.
Вспышка гнева и склока с Марфой чудесным образом вернули девушке трезвость рассудка и присутствие духа. Едва за стражницей закрылась дверь, она упала перед образами. Все силы души бедняжка отдала молитве. Пусть Левушка выживет, пусть он жив! О его спасении просила Катя у темного лика кроткого Спасителя. Она не помнила, что шептала, какие обещания давала, но встала с колен, окрыленная надеждой. Ведь она не знает наверное, убит ли Бронский или только ранен. Катя не верила Гришке. Она решила искать способа бежать, если не найдет Левушку здесь, в лагере разбойников. И до тех пор, покуда не уверится в чем-то одном (она содрогнулась при этой мысли), отчаянию не придаваться. У Бога милости много.