Волшебная нить (СИ) - Тартынская Ольга. Страница 62

- Однако засиделась я. Проводи, Наташенька, поеду дальше. Завтра снова явлюсь, ждите непременно. Что-нибудь уж придумаю.

И она направилась к выходу, бросив в ридикюль горсть конфет со стола.

17.

Столбовая дворянка и истинная москвичка, Марья Власьевна принадлежала к синоду всемогущих московских тетушек, которые заправляли всеми семейными и государственными делами, создавали общественное мнение, сватали и мирили, составляли протекцию, словом, имели немалый вес в обществе.

В Петербург она прибыла по делам благотворительности, помимо того выполняла множество комиссий, порученных ей бесчисленными родственниками и знакомыми. С Наташей даму свела Нина Львова, бывшая фрейлина императрицы, ныне обвенчавшаяся с Мишелем Олениным и отбывшая за границу. Все это Кате поведала подруга тем же вечером, когда они, как в старину, шептались перед сном о самом заветном.

Наташа рассказала о первых шагах в свете, о незабываемом петергофском празднике 1 июля, в день тезоименитства Александры Федоровны. Она впервые увидела царственную чету. Наташу ослепил мужественный, исполненный магнетизма образ государя и глубоко запечатлелся в ее сердце. В тот день был торжественный прием представителей народа, купечества. Народу съехалось! Все дома были битком забиты, люди ночевали в каретах, колясках. Вечером был дан роскошный бал, а какие фейерверки! Неописуемо!

- А где же вы с мужем разместились? - полюбопытствовала Катя. - Неужто тоже в экипаже?

- Вообрази, благодаря Нине Львовой нам удалось устроиться во дворце! Нам отвели комнату, там ведь тоже все было битком! - Наташа даже разрумянилась от приятных воспоминаний. - А какие в Петергофе павильоны, парки, фонтаны! Я за всю жизнь столько красоты не видела.

Катя слушала подругу со снисходительной улыбкой, как слушают малое дитя. Тут вдруг Наташа спросила:

- Скажи, а этот Григорий красив был? Тебе его жаль?

Катя рассердилась:

- Помилуй, Наташа, что у тебя в голове? Я не хочу более вспоминать его! Господи, только бы выручить Левушку и поскорее все забыть, забыть! - Она закрыла глаза. - Иной раз мне кажется, что я больна, что не такая, как все, и это мешает мне жить, радоваться...

Марья Власьевна явилась, как и обещала, на другой день к утреннему чаю. Дама бесцеремонно вошла, прогнав лакея, покричала хозяйку.

- Долго спать изволишь, мать моя! - выговорила она после Наташе, хлопочущей о самоваре. - Каково мужу-то твоему с сонной тетерей?

Катя давно проснулась и с нетерпением ожидала визита Аргамаковой. Она тотчас выскочила в столовую, где уже устроилась у самовара почтенная гостья. Марью Власьевну не нужно было уговаривать испить чаю, она сама налила себе в чашку душистого напитка, угостилась и дорогими конфетами, и свежим калачом с маслом, и сладкими сухарями. Катя ожидала со стоическим терпением, когда же дама изволит им что-нибудь сообщить. Марья Власьевна, кажется, понимала ее состояние. Она допила одну чашку, налила себе другую и лукаво подмигнула нетерпеливой девице.

- Что, мать, извелась, небось? Ну, радуйся: кажется, я придумала...

- Что? Что? - тотчас набросились на нее измученные ожиданием подруги.

Аргамакова насладилась моментом, но долго испытывать их терпение не стала.

- Нынче великая княгиня Ольденбургская, Тереза Васильевна, устраивает благотворительную лотерею в пользу нашего Воспитательного дома (я за тем и приехала в Петербург), так вот, возьму тебя с собой, к лотерее пристрою, а после как Бог даст. Авось, удастся и представить тебя принцессе-то. - Она подумала немного. - Словом, покажешься в свете, дальше легче будет шагать.

"Нынче" Марьи Власьевны означало на третий день. Катя подумала, что, верно, не доживет до лотереи.

- Так ведь все на островах, двор в Петергофе, кто же будет жертвовать? - удивилась Наташа.

- Да, момент не вполне подходящий, - согласилась Аргамакова. - Так ведь мы лотерею устраиваем в Павловском вокзале, все и съедутся. Я уж и билетики разослала, а великая княгиня ко двору пошлет билеты.

Аргамакова стукнула чашкой по столу, довольная собственной придумкой. Катя размышляла, как скоро ей удастся приблизиться к цели, если подходить так издалека. Однако она понимала, что другого пути нет, и сам Бог послал ей ловкую и дельную Марью Власьевну.

- Теперь, душа моя, надобно тебя подготовить к выезду, - продолжала гореть московская барыня.

- Для чего? К чему подготовить?- тотчас ощетинилась мнительная Катя, подозревая нечто неблагопристойное.

- Одеть, как подобает, вот что! - рассмеялась Марья Власьевна. - А ты уж всполошилась!

- Это уж я сама, - решительно вмешалась Наташа. - К чему вам лишние хлопоты?

Тут Аргамакова возвысила голос:

- Вот уж, матушка, уволь! Мне везти в лотерею, мне и одевать! - И она хлопнула ладонью по столу.

- А на что же я? - пылко возразила Наташа. - Катя моя подруга, ко мне приехала...

Она вовсе не собиралась сдаваться.

- Стало быть, вместе едем! - приняла соломоново решение Аргамакова. - Сразу на Невский, в Английский магазин?

- Пожалуй, - согласилась Наташа.

Кате оставалось лишь подчиниться дружественному произволу разошедшихся женщин.

18.

Левушка томился в городском остроге, считая каждый час в ожидании, когда ему позволят свидание с Катей. Сергей Львович приезжал не однажды. Его впускали в любое время из уважения к его должности. Впрочем, порядки в остроге были провинциальные: то есть, не отличались строгостью, и это несколько расхолаживало юного Бронского. Он готовил себя к страданиям и лишениям, готовился стоически разделить судьбу несчастных декабристов где-нибудь в нерчинских рудниках. Юноша уверовал, что так ему назначено: невинно пострадать, спасая Катину честь. Цель благородная, в этом не было сомнения.

Однако время шло, безделье и затворнический образ жизни делали свое дело. Левушка устал, истомился от тоски и неопределенности. Он ни в чем не нуждался, условия его существования в остроге были вполне сносными. Тихон навещал всякий день, привозя домашнюю снедь, чистые сменные сорочки, свечи, книги Вальтера Скотта. Бывал и отец, но эти свидания причиняли юноше страдание. Велеть отцу не приезжать он не мог, это было бы жестоко. Однако видеть его потерянным, несчастным, тоскующим от бессилия!..

Левушка силился бодриться, делился с отцом впечатлениями от прочитанного и всячески показывал интерес к жизни. Но стоило Сергею Львовичу скрыться за дверью, юный правовед валился на жесткую кровать без сил и едва не рыдал от жалости к отцу.

На все вопросы о Кате предводитель отвечал уклончиво. Она у Давыдовых, свидание не разрешено - и только. Если б он мог знать, какие танталовы муки переживает сын, думая о Кате, возможно, тогда бы добился разрешения или нашел другое решение. Следствие все еще длилось, выявлялись причастные к делу, выяснялись новые обстоятельства, но Левушку уже не допрашивали, виновность его считалась доказанной.

Ночи для бедного юноши сделались пыткой. Он не мог спать, погруженный в мучительные размышления. Однако не о будущем страдальческом пути думал юный правовед. Его терзали сомнения. Признаваться в них он боялся даже самому себе, но воображение рисовало чудовищные картины, от которых Бронского бросало в жар, гнало с постели и лишало остатков сна.

Юноша гнал от себя видения, но снова и снова вспоминался золотой медальон на шее Кати, разорванная рубаха. Ужасные мысли посещали несчастного арестанта. Он никогда бы не решился ни о чем спросить любимую и понимал разумом, что ведет себя как совершенный болван, но ничего не мог с собой поделать. Юноша мерил шагами тесную каморку, кусал губы, стискивал кулаки. Однако едва закрывал глаза, склонившись на плоскую подушку, дьявольский соблазн вновь овладевал им.

Он видел Катю в объятьях Григория. Атаман рвал рубаху и ласкал нежную девственную грудь Кати, оставляя огненные поцелуи на ее шее и губах. И далее и более. Это делалось несносным, и Бронский стонал, метался на постели, покуда не наступал рассвет.