Такое кино (СИ) - Тартынская Ольга. Страница 15

Туринский буркнул что-то в ответ, и они скрылись за дверцами лифта. Поднимались долго. "Как можно жить на такой высоте? - думала Мордвинова. - Это же страшно". Режиссер молчал и улыбался, глядя на нее, а Женя таяла под этим взглядом и смущалась, как девочка.

Они вошли в квартиру, у которой не было привычной прихожей. Сразу от порога открывалось огромное, многоуровневое пространство. Где-то посредине выделялось нечто вроде кухни: круглая нагревательная поверхность и стойки с высокими, как в баре, стульями. В разных углах диваны перегораживали пространство, создавая таким образом отдельные секторы жилья.

Туринский сунул куртку в стенной шкаф, забрал у Жени шубу.

- Располагайся, сейчас будем есть: я голодный как волк.

- Мог бы и на банкете поесть, - растерянно откликнулась Женя, не зная, где ей расположиться.

Чтобы быть неподалеку от хозяина, она села на высокий, неудобный стул. Туринский рассмеялся:

- Да сядь по-человечески, отдохни!

Он указал на ближайший диван, рядом с которым стоял низкий столик, а сам принес бокалы и бутылку шампанского.

- Выпьем для начала!

Туринский открывал бутылку, приносил и выкладывал на столик фрукты, коробку конфет и что-то еще, наливал шампанского, а Женя все разглядывала квартиру и не могла понять, нравится ли она ей. Здесь ничто не говорило о хозяине, его занятиях, пристрастиях, увлечениях. Может, это не его квартира?

Они выпили, и Туринский поспешил к своим пакетам. Мордвинова понемногу допила вино, налила себе еще и почувствовала, что страшно голодна. И немудрено: на банкете от возбуждения она не могла есть, только пила. Она посмотрела на режиссера, который хлопотал на кухне, что-то жарил, резал, выкладывал на тарелки, и глотнула слюну.

Туринский принес на подносе тарелки с истекающим соком жареным мясом, и Женя вовсе зашлась слюной. В небольших пиалах он подал два разных салата, нарезанные овощи на деревянной дощечке, черный хлеб со злаками в соломенной хлебнице. Они принялись, наконец, за еду. Ловко орудуя ножом, Туринский раскрывал ей секреты приготовления нежного сочного мяса, а Женя слушала и не слышала, думая о нем.

Все так обыденно, по-семейному. Как когда-то на Литейном в Питере или в первый год на Потылихе. Роднее этого человека никого у нее нет, а они не виделись пятнадцать лет. Куда ушла жизнь?..

- Жень, ты что? - встревожился Туринский. - Ревешь, что ли? С ума сошла?

Однако она ничего не могла с собой поделать.

- Я так скучаю по тебе всю, так скучаю! - плакала Женя, а испуганный мужчина обнимал ее и бормотал, утешая:

- Я же здесь, здесь... 

Ночь признаний

 Она открыла глаза и долго силилась понять, где находится. Суперсовременный дизайн спальни, который она с трудом разглядела сквозь слипшиеся ресницы, скоро отрезвил Мордвинову. До ее сознания дошла, наконец, фраза, разбудившая ее.

- Ты прости, Женька, мне на самолет пора. Я утром должен быть в Праге, на съемках.

Она подскочила:

- Господи, который теперь час?

- Три тридцать ночи, - ответил уже одетый Туринский.

Она спала не больше часа.

- Мне пора в аэропорт. Собирайся, я завезу тебя домой.

Вот и кончился праздник.... Женя все вспомнила. Как радовалась, что белье пригодилось, то самое, дорогущее, сногсшибательное! Ведь он, утешая, схватил Женю в охапку и унес сюда. Оказывается, есть в этой огромной квартире потайные уголки, не все на виду.

Вспомнила их торопливые, страстные ласки и вернувшуюся память тела, такую острую, что у них даже не было времени, чтобы раздеться...

- Ей-богу, как подростки, - смущенно бормотал потом Туринский, отдыхая на ее плече.

Потом они много говорили, снова любили друг друга, как подростки, и опять говорили. В основном он.

Говорил, что давно чувствует себя человеком из прошлого. Все твердят о современности его фильмов, об экспериментах, новых формах, а он, как выживший после ядерной катастрофы, ничего вокруг себя не узнает. Новый мир, чуждый мир. Да, как художник он всегда готов к поиску и ко всему новому. А как человек... Ведь была долгая жизнь, богатая разным опытом.

- Ты для меня - свидетельство моей жизни: молодости, исканий, Да и что говорить, той эпохи, - объяснял Туринский, поглаживая ее голое плечо. - Им молодым, многое в нас непонятно. Они - люди мира, у них нет родины, нет мучительных вопросов: "Что делать?" и "Кто виноват?", которые мы решали всю жизнь. Им все ясно и так. У них теперь вместо "Что делать?" - "Че за дела?". У рожденных в новой стране нет прошлого. И кино у них другое. Им подавай "картинку", общий план, а на актера наплевать! Меня ругают операторы: "Где общий план? Художники столько сил потратили на воссоздание эпохи, а вы снимаете только крупный план!" Да снимаю я "картинку", но и актеры - не пустое место! Они, нынешние, не знают, что такое русское психологическое кино. Именно кино дает возможность показать мимику, глаза актера, работу его мысли, чувства! А этим "картинку" подавай да спецэффекты. Я как невымерший мамонт среди них. Говорим на разных языках... Увидев тебя, я наконец осознал, как важно иметь общую память и понимать друг друга.

Он крепко прижимал Женю к себе и целовал в макушку. Она боялась задать вопрос, который давно срывался с языка: с кем он живет теперь? Почему так одинок, если рядом с ним всегда есть женщина? Женя не хотела рушить иллюзию, хотя бы на этот миг...

- И никто не хочет учиться! Изначально мнят себя гениями! - продолжал Туринский свой горячий монолог. - Поколение дилетантов! Никто не занимается своим делом. Певцы танцуют, актеры поют, военные продюсируют, инженеры пишут сценарии, операторы режиссируют. Прав классик: в итоге - разруха.

- А ты сними что-нибудь из классики! - вдруг посоветовала Мордвинова. - Мне кажется, у тебя прекрасно получится...

- Да классику уже всю по сериалам раскатали, - возразил режиссер.

Он помолчал, потом горько произнес:

- Эх, Женька, жизнь-то как быстро пронеслась...

Кто-кто, а Женя это понимала.

И вот теперь все становилось на свои места. Знаменитый режиссер отбывал в Прагу, а она, как девочка по вызову, должна посреди ночи пилить домой с приятными воспоминаниями.

- Не надо меня везти, такси возьму! - буркнула Мордвинова и, поспешно собрав свои вещи, нырнула в ванную. Тщательно умывшись и сполоснувшись под душем, она быстро оделась, причесалась. Подумала секунду и не стала подкрашиваться. Пусть видит, какая я старая. В душе копились горечь и разочарование. Может, встала не с той ноги?

Туринский, кажется, и впрямь торопился и нервничал.

- Идем, я заброшу тебя. На Потылиху?

- Куда же еще?

Натянув сапоги и прихватив пакет с туфлями, она направилась к выходу. Туринский нес за ней следом шубу и букет цветов. Женя обратила внимание, что на условной кухне все тщательно убрано. Никаких следов ночной пирушки!

Консьержка в готовности сидела на боевом посту. Цепким взглядом охватив немолодую пару, сладким голосом она вопросила:

- А Анжелочка-то когда вернется?

Туринский буркнул:

- Скоро!

Когда за ними закрылась дверь, Мордвинова перегнулась от хохота:

- Как? Анжелочка?

Она тотчас вообразила глупенькую длинноногую блондинку с кукольным личиком и силиконовым бюстом. Их развелось сейчас...

Виктор Алексеевич злился, но молчал. Женя отказалась садиться в его машину и не взяла шубу. В легком вечернем платье, прижимая к груди сумочку и пакет, она поспешила к дороге, чтобы поймать такси.

- Женька, шуба! - догнал ее Туринский.

- Оставь Анжелочке, - глупо ответила Женя. Ее куда-то несло, подмывало мстить ему, говорить гадости и пошлости, поэтому она спешила поскорее уйти.

- Да что ты устраиваешь? - рассвирепел Туринский. - Опять королеву изображаешь? Хватит, Женька!

- Зачем ты приехал? - уже не сдерживаясь, заорала Мордвинова. - Зачем? Снимал бы свое мелкотравчатое кино с содержимым выеденного яйца, с понтом библейские притчи! Чего ты влез опять в мою жизнь? Кто тебя просил?