Кожное лекарство (ЛП) - Каррэн Тим. Страница 32
Каково бы ни было его истинное имя, оно было злобным, извращённым и ядовитым для любого, кто осмеливался играть с ним.
* * *
Судебный процесс над Элизабет Хаген закончился, и она дожидалась решения за решёткой.
Судьи не смогли решить её судьбу.
Если её казнят, станет ли зло в Проктоне только сильнее?
Или город будет очищен?
Это были опасные вопросы, и судьи решили, что к ним нельзя относиться легкомысленно. Но общественное мнение оказалось сильнее, и выбора не было.
Элизабет Хаген вытащили из камеры, привязали к колесу фургона и провезли по улицам перед глумящейся, полной ненависти толпой.
На поляне, известной местным жителям как «Поле Еретиков», потому что она служила импровизированным кладбищем для «самоубийц, язычников и тех, кого родственники стыдятся», Элизабет Хаген была предана огню.
Колесо, к которому её приковали, привязали к старому дубу и подожгли.
Но даже это оказалось нелегко.
Она не хотела умирать, даже будучи охваченной пламенем. Она горела часами… Она обгорела, почернела, извивалась, но отказывалась умирать.
Она призывала проклятия на всех присутствующих.
Колесо повозки, в конце концов, рухнуло под ней, но поджаренная, обугленная тварь, в которую превратилась вдова Хаген, продолжала визжать, вопить и кричать.
Её вытащили из углей с помощью крюков и туго обвязали верёвками и цепями.
Судьи поместили её обратно за решётку, где она продолжала выть, визжать и осквернять всё святое.
Обугленный полутруп прожил несколько дней… пока разъярённые местные жители не вытащили его на свет божий и не разрубили на куски топорами.
И тогда он, наконец, умер.
Части тела были похоронены в различных местах, и Проктон был очищен от зла. Или не совсем…
Ибо демоны, овладевшие тремя девушками, не отступили; они вцепились в них ещё крепче.
Все понимали, что они не уйдут, пока не родится их потомство.
* * *
Через три месяца беременности и через несколько дней после гибели ведьмы девушки, казалось, были готовы к родам — шейка матки раскрылась настолько, чтобы ребёнок прошёл по родовым путям. Сами же девушки превратились в скелеты, от которых исходил резкий запах падали.
И вот, в один жуткий день, начались роды…
Первыми родили Кларисса Эберс и Сара Райс.
Родовые схватки были такими сильными, что обе потеряли сознание от боли.
Из влагалища Сары Райс вытекло неимоверное количество крови и чёрной зловонной жидкости, и её тело — не реагирующий ни на что обтянутый кожей полутруп — разорвалось.
По крайней мере, так казалось со стороны.
Доктор Левин делал всё, что мог, но и мать, и дитя погибли в море крови.
Позже, по согласию семьи погибшей, он проведёт расследование и выяснит, что тело Сары оказалось разодрано изнутри зубами её собственного новорождённого ребёнка. Ибо это дитя имело полный набор острых, удивительно длинных зубов. И этими зубами ребёнок — белый, лишённый конечностей ужас с огромными чёрными глазами без век — искусал свою мать изнутри, разорвав при этом артерии и вены.
Доктор Левин благоразумно решил скрыть от семьи этот факт… как и то, что ребенок не просто искусал свою мать — он выедал её изнутри. Питался, пытаясь переварить откушенные ткани.
Он также оставил в тайне тот факт, что ребёнок Сары не был мёртв, когда доктор разрезал её тело скальпелем. Что гротескное маленькое чудовище жило внутри своей мёртвой матери, питаясь ею, как какой-то дьявольский внутриутробный упырь. Когда он вытащил из её рассечённого живота извивающееся создание без единой конечности, больше похожее на личинку, чем на человеческое существо, ему пришлось отрывать его силой, потому что он цепко держалась зубами за материнскую плоть.
Левин бросил его в ведро и вылил на него кислоту, после чего тварь растворилась.
* * *
Задолго до появления ребёнка на свет, Кларисса Эберс сошла с ума от боли и агонии — если, конечно, считать, что к тому времени у неё ещё оставались остатки разума.
Она кричала голосом Элизабет Хаген, билась, боролась и, в конце концов, потеряла сознание.
Родившаяся из неё тварь была ползающей, обгоревшей и покрытой волдырями. Будто нечто, сгоревшее заживо. Струйки дыма поднимались от его сожжённой плоти, и он, умирая, царапал чёрными пальцами по испачканной простыне.
Кларисса умерла несколькими мгновениями позже; её внутренности были обожжены.
Ребёнка похоронили на «Поле Еретиков»; Клариссу и Сару — рядом в христианской могиле.
* * *
А Мэрилин Хоуп продержалась ещё месяц.
Её ребёнок, родившийся зимой 1824 года, был здоров и нормален во всех отношениях.
Мальчик.
Единственной патологией было родимое пятно в виде крошечной четырёхпалой руки на спине.
И, тем не менее, все жители считали его проклятым — потомком нечестивого союза.
Поэтому священник Хоуп отправил свою сошедшую с ума дочь и её сына к родственникам в Миссури, где они могли бы укрыться от мира.
Он назвал своего внука Джеймс Ли.
А в Миссури ему дали фамилию дальних родственников.
Кобб.
— 3-
Пока Джеймсу Ли не исполнилось три года, еженедельно в Озарке округа Тейни повторялся один и тот же ритуал.
Когда дядя Арлен возвращался из лагеря лесорубов или свинцовой шахты, где он иногда находил постоянную работу, он забирал Мэрилин Хоуп с чердака, где её изолировали от окружающих, и тащил в Брайант-крик. Там вместе с тётушкой Джеймса Ли, Мареттой, они читали молитвы, а Мэрилин то хныкала, то рычала, как дикий зверь.
Несмотря на то, что Джеймс Ли рос крепким и сильным, как любой мальчик в их поселении, одержимость его матери никогда не исчезала.
Она была грязным, безумным существом, одетым в лохмотья, с дикими, блестящими, остекленевшими глазами.
Дядя Арлен держал её связанной на чердаке, где она ела насекомых, испражнялась под себя и разговаривала с теми, кого никто не видел, царапая своими длинными жёлтыми ногтями странные символы и слова на шершавых стенах.
Но раз в неделю обязательно следовало «очищение».
Джеймс Ли сидел рядышком и ковырялся палкой в песке, равнодушно наблюдая за тем, что они делают с безумной женщиной.
Дядя Арлен и тётушка Маретта приводили Мэрилин к ручью с верёвкой на шее. Они раздевали девушку, бросали в воду и сами прыгали следом. Один из них читал молитвы, а второй держал Мэрилин под водой до тех пор, пока она не прекращала дёргаться. Затем менялись местами.
Дядя Арлен говорил, что так они смогут изгнать из неё демонов, ибо в воде даже крестили самого Иисуса.
Джеймс Ли наблюдал за обрядом много-много раз. Но они так и не помогли.
Конечно, в три года он не мог понять, для чего это всё проводилось, но даже ему хватало ума осознать, что обряды не работали.
Молитва — окунание под воду. Снова молитва — и снова окунание.
Он решил, что это, вероятно, игра, но играть в неё могут только взрослые. Потому что всякий раз, когда он пытался подобраться поближе, отчаянно желая тоже поплескаться в воде, дядя Арлен кричал ему:
— Держись подальше, подальше отсюда, слышишь?
Но и через три года молитв и «крещения» Мэрилин лучше не стало. Поэтому дядя Арлен запер её в хижине на холмах, чтобы им больше не приходилось слушать «это языческое бормотание».
Джеймсу Ли не разрешали туда ходить.
Дядя Арлен и тётушка Маретта заботились о нуждах этой сумасшедшей женщины — они кормили и поили её, как и любой скот на этой захудалой ферме.
Жизнь в Озарке была тяжёлой, ведь их поселение находилось в километрах от любого цивилизованного места.
Джеймс Ли посещал полуразвалившуюся школу, где его учили читать и писать.