Кожное лекарство (ЛП) - Каррэн Тим. Страница 5
Словно жертвоприношение. Проливание крови в честь злобного языческого божества.
Кровь.
Самосожжение.
Дань из крови, плоти и сожжённых внутренностей.
Искупление.
Расплата.
Некоторые боги требовали подобное, они…
Хайрам начал хныкать. Слёзы смешивались с потом.
«Глаза, что не закроются, не умрут, не перестанут смотреть».
Хайрам доковылял до скамейки с инструментами и нашёл небольшой ломик.
Став над гробом, он поднял глаза вверх, но увидел лишь цветные плитки на потолке. А возможно, он так надеялся на божье вмешательство… На вмешательство Господа нашего Иисуса Христа. Хотя Хайрам никогда и не верил ни в него, ни в кого-либо другого.
Но всё же что-то удерживало Хайрама; его мысли напоминали гудящий рой пчёл, и мужчина никак не мог с ними совладать.
Хайрам широко распахнутыми глазами, не мигая, смотрел перед собой, и вместе со слезами из него утекал рассудок. Губы шевелились, но из приоткрытого рта не вылетало ни звука.
Кровавое жертвоприношение.
«За мной наблюдают».
Он начал лихорадочно вытаскивать из гроба гвозди, разрывая в труху дешёвые доски. Один за другим, пока не сбилось дыхание; пока сердце не начало выскакивать из груди; пока кровь не начала стучать в висках.
Он сорвал последний медный засов, и он с грохотом свалился на пол вместе с ломиком.
«Глаза, что наблюдают за мной».
Он сорвал крышку с гроба, и она тоже упала на пол. Хайрам заглянул внутрь и увидел… Он сам не понял, что увидел.
Тело в чёрном похоронном костюме. Да. Но неправильное, неправильное…
Слишком много теней шевелилось, сплеталось, ползло от него. А может и не тени, а само тело…
Сердце Хайрама глухо колотилось о рёбра, дыхание спёрло.
Что-то внутри него разлетелось на тысячу осколков, когда он увидел глаз. Зелёный, широко распахнутый, уставившийся прямо на Хайрама. Как серебряная монета, он светился и блестел, отражая горящий свет.
Затем в руке Хайрама оказался скальпель, и мужчина вскинул левую кисть.
Кровавое жертвоприношение.
Искупление.
Хайрам резанул себя по запястью, и тёмная венозная кровь спиралями и завитками полилась в гроб.
Внутри ящика что-то зашевелилось.
— Господи, помоги мне…
Голос Хайрама эхом отразился от стен.
Из сгустка копошащихся теней внутри гроба высунулась костлявая, почти бесплотная рука и схватила мужчину за горло.
Словно длань Господня…
— 5-
Следующим утром на рассвете Калеб Каллистер нашёл тело своего брата. Оно лежало в гробу. Бледное, обескровленное и высохшее.
Калеб не стал кричать и плакать на публику. Он спокойно вызвал коронера, ибо привык к смерти в любых её, даже самых неприглядных проявлениях.
Коронер пришёл и вынес вердикт: самоубийство.
Довольно странное самоубийство. По непонятным причинам Хайрам сперва перерезал себе левое запястье, а затем правое. Затем залез в гроб. Всё ещё сжимая скальпель.
В гроб с телом Джеймса Ли Кобба.
Но куда после этого делось тело, никто понять не мог.
Что ж, самоубийство так самоубийство.
Единственное, что насторожило коронера — это синяки на шее и сломанная трахея.
Но Калеб не был заинтересован в тщательном расследовании причин смерти брата, и коронер решил не акцентировать внимание на деталях, которые не мог объяснить.
«Пусть мёртвые покоятся с миром», — сказал ему Калеб.
Во веки веков.
Аминь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПРЯМИКОМ В АД
— 1-
Семь месяцев спустя…
Тёмные небеса разверзлись, проливая на землю ледяной дождь. Порывистый сильный ветер подхватывал потоки воды, с рёвом несущиеся по окрестностям, сметая и ломая всё на своём пути.
Пыльная, потрескавшаяся на солнце земля превратилась в грязь.
Грязь стала болотом.
А из болота вытекли ручьи и реки, которые вышли из берегов и затопили весь мир.
Через два часа после захода солнца вода начала замерзать, дождь превратился в снег, и горы Сан-Франциско оказались закованными в лёд.
В вихре показался одинокий, пробирающийся сквозь грязь, снег и воду всадник.
Его звали Тайлер Кейб, и был он охотником за головами.
Кейб ехал в Уиспер-лейк. Жёлтый плащ-дождевик прилип к нему, как вторая кожа.
Сквозь стену снега, превратившуюся в проливной дождь, а затем вновь в снег, Кейб плохо различал город, но в такую погоду он был рад оказаться, где угодно. Главное, чтобы там были камин и горячая еда.
Он пустил свою чалую лошадь галопом и остановился у первой же конюшни. Снял седельные сумки и оружие. А затем перешёл дорогу с жидкой, чавкающей грязью и оказался в салуне под названием «Оазис».
Пол внутри был покрыт древесными опилками.
В салуне имелась барная стойка и несколько столов из соснового дерева с пододвинутыми скамейками.
Из дровяной печки в углу тянулся сизый дым, который смешивался с запахом табака, дешёвого одеколона и немытых тел.
Десяток уставших, сгорбившихся мужчин потягивали пиво и виски.
Одинокий игрок раскладывал в углу пасьянс.
Кейб знал, что Уиспер-лейк был городом, где всё принадлежало одной компании. Все эти люди и их окружение существовало благодаря позволению руководства.
Кейб стряхнул со своей широкополой шляпы с полоской змеиной кожи капли дождя, стянул дождевик и повесил одежду на крючок возле печки.
Оставшись в полосатых штанах, сапогах с высоким голенищем и чёрном сюртуке, мужчина отыскал себе место у барной стойки и принялся рассматривать висевшую на стене, написанную маслом картину, на которой некая пышная распутница демонстрировала свои прелести.
Краем глаза Кейб заметил себя в зеркале: тянущиеся через худое лицо шрамы, пронзительно-зелёные проницательные глаза…
— Выпьешь, друг?
Кейб взглянул на бармена — грузного мужчину с толстой, как старый тополиный пень, шеей. Нос его был сломан и приплюснут, и мужчина хмуро смотрел исподлобья. Весь его вид говорил об одном: перед Кейбом стоял кулачный боец.
— Да, — кивнул Кейб. — Ещё как, мать его, выпью!
— Пиво? Виски? Есть даже остатки хлебной водки, если хочешь.
Кейб покачал головой.
— Не, не то. Мне бы согреться. А то я даже не уверен, что у меня сейчас между ног висит: член или сосулька!
Бармен захохотал.
— Фрэнк Карни, — произнёс он.
Кейб тоже представился.
— Дерёшься? — поинтересовался он.
— Один раз, — покачал головой Карни. — Давным-давно.
— И как прошло?
— За себя постоять смог. Левым глазом больше ничего не вижу — слишком много ударов на лицо пришлось. Но с тех пор… Мудрый человек не использует свою голову в качестве боксёрской груши.
Кейб кивнул: в словах бармена был смысл.
Один из шахтёров у барной стойки засмеялся.
— Ты откуда?
— Из Невады, — ответил Кейб. — Ехал весь день. Думал, уже никогда не доберусь.
— Да, хреновый день для поездок, — кивнул шахтёр и повернулся к бармену. — Приготовь ему что-нибудь особенное, Фрэнк.
Карни ухмыльнулся.
— Пробовал когда-нибудь «Бригама Янга»?
Кейб непонимающе уставился на бармена.
— Кого?
— «Бригама Янга», — повторил шахтёр. — После такого ты станешь убеждённым многожёнцем[1].
Кейб улыбнулся.
— Или «Дикий Билл Хикок[1]»? Два глотка — и вот ты уже смелый меткий стрелок, тыкающий во всех стволом.
Кейб откровенно захохотал.
Бармен покачал головой.
— Не-а. Думаю, нашему другу нужен «Неистовый Конь[1]». Выпьешь один — и тебя можно принимать в ряды Седьмого кавалерийского.
Карни начал смешивать ингредиенты, и от запаха алкоголя у Кейба волоски на затылке стали дыбом.
Бармен поставил перед ним стакан.
Кейб даже не стал спрашивать, что входит в напиток. Он поднёс стакан к губам, сделал вдох и почувствовал, как пары спирта врываются через ноздри прямиком в его мозг. Кейб залпом осушил стакан.