Голос крови (СИ) - Грэй Клаудия. Страница 59
Популисты разразились бурными аплодисментами. Центристы из вежливости тоже похлопали. Лея сидела на своем месте и с отрепетированным выражением безмятежного смирения слушала легенду о своей жизни. В этой легенде она всегда принимала единственно верные решения; никогда не испытывала страха и отчаяния; отважно шла вперед, и только вперед, к победе. Нет, в рассказе, звучавшем с трибуны, не было ни слова лжи. Но там не было и ни слова о долгих промозглых ночах на Хоте, о море слез, выплаканных по Алдераану, о том, как часто она вступала в спор с кем-то из адмиралов или генералов и в конце концов понимала, что была не права. В официальных речах ничего не говорилось о горе, о минутах слабости, об изнанке войны. Словно всего этого и не было, одни сплошные подвиги.
«Не придирайся, — сказала себе Лея в попытке последовать совету Рэнсольма и получить удовольствие. — И вообще, кто догадался провернуть тот фокус с R2-D2? Вот то-то же».
Вариш все говорила и говорила. Она вещала о героизме и отваге Леи в ситуациях, которые сама Лея вспоминала как самые кошмарные минуты своей жизни. Но она с гордостью выслушала рассказ о подвигах Люка и Хана в битве при Явине, о собственной храбрости, проявленной на Врогас-Васе, и о том, как они с Ханом и Чуи захватили генератор щита на зеленой луне Эндора. Да, Лея всю жизнь только и делала, что выполняла свой долг, но, по крайней мере, все было не напрасно. У нее есть муж, брат, сын и множество друзей — нельзя сказать, что она отказалась от всех радостей в мире во имя служения. Ее усилиями Галактика стала более спокойным и счастливым местом во Вселенной. И если Лее удастся сделать ее еще лучше на новом посту, возможно, эта работа стоит жертв.
Вариш наконец подошла к заключительному и самому важному пункту своего выступления. Тряхнув шелковистой гривой, она провозгласила:
— Вот почему я без малейших колебаний и с огромной гордостью предлагаю кандидатуру сенатора Леи Органы, героини Альянса Повстанцев, на пост Первого сенатора Новой Республики!
Популисты по всему залу вскочили на ноги и приветствовали это предложение громкими криками. Лея ненадолго встала, так что все присутствующие смогли оценить наряд, выбранный ею по такому случаю, — белоснежное платье и тяжелое ожерелье. Поблагодарив коллег за поддержку кивком и улыбкой, она снова опустилась в свое кресло.
Дроид-модератор с механической невозмутимостью перешел к следующему пункту:
— Может ли кто-то из присутствующих сообщить какие-либо факты, препятствующие тому, чтобы сенатор Органа занимала более высокий пост, чем нынешний?
Никто, включая саму Лею, не обратил на него никакого внимания, пока чей-то голос не произнес:
— Прошу слова.
Лея удивленно подняла глаза и увидела, как Рэнсольм Кастерфо поднимается на ноги. Его изображение красовалось теперь на всех экранах. От потрясения ее бросило сначала в жар, потом в холод, но Лея быстро взяла себя в руки. Должно быть, он задумал какой-то трюк. Например, так хитро возразить против ее выдвижения, чтобы только подчеркнуть, насколько она соответствует будущей должности. Да, иначе и быть не может. Но как же невежливо, безвкусно, необдуманно…
— Чтобы вручить высшие полномочия Первому сенатору, мы, граждане Новой Республики, должны всецело доверять тому, кто займет этот пост…
Выглядел Рэнсольм ужасно. Он был бледен и цеплялся за свой терминал, словно ноги его не держали.
— К моему величайшему сожалению, мне стало известно, что принцесса Лея не заслуживает такого доверия.
В зале поднялся ропот. Тай-Лин приподнялся со своего кресла, грозно нахмурившись, мех Вариш встал дыбом. Лея не могла поверить своим ушам. К чему клонит Рэнсольм? Что могло такого произойти всего за несколько часов, с тех пор как они расстались, чтобы он так разозлился? И зачем, ради всех звезд Галактики, ему понадобилось оглашать свой гнев на весь сенат?
— Принцесса Лея долго скрывала правду о себе, — продолжал Рэнсольм. — Мы не можем допустить, чтобы судьба всей Галактики оказалась под угрозой из-за этой лжи. Если наши граждане готовы поддержать ее на выборах Первого сенатора, они должны знать, за кого отдают свои голоса.
В этот миг смутные догадки Леи обрели форму, словно кристалл льда вырос на песчинке ее самого потаенного страха: «Он знает!»
Нет. Не может быть. Правда известна только самой Лее, Люку и Хану. Кажется, Хан даже Чуи ничего не сказал. Даже с Беном они еще об этом не говорили. Нет, Рэнсольм никак не мог узнать самую ужасную правду о Лее. Ему неоткуда было узнать. Должно быть, он имеет в виду что-то другое…
Но что? Лее не приходило в голову ничего, кроме…
— Сенатор Лея Органа — не кто иная, как дочь самого Дарта Вейдера!
Глава двадцать третья
Лея замерла в центре урагана. Зал содрогался от возмущенного рева, сенаторы вопили, топали ногами, свистели и стучали кулаками, но она почти не слышала их — все заглушал стук крови в висках. Дышать было трудно, словно разоблачающие слова Рэнсольма Кастерфо обвились вокруг нее мощными щупальцами, перекрыв кислород.
— Это ложь! — прозвучал поверх бесноватых воплей голос Вариш Вицли. — Грязная, бессовестная ложь! Пусть сенатор Органа встанет и скажет это!
«А я смогу?» — как сквозь сон, подумала Лея. От потрясения ее охватила такая слабость, что встать, казалось, почти невозможно.
— Я не стал бы бросаться голословными обвинениями, — сказал Рэнсольм. — И сейчас я представлю здесь свое доказательство, чтобы все поняли: мы только что чуть не доверили высшую власть дочери повелителя Вейдера.
Доказательство? Какое еще доказательство? Лея смотрела на Рэнсольма в ужасе и замешательстве. Она должна была бы злиться на него, возмущаться его предательством, но чувствовала лишь растерянность.
И тогда Рэнсольм поднял перед камерами сундучок. Не просто какой-то деревянный ящичек, а памятный ларчик, какой был у каждого ребенка на Алдераане. Родители, бабушки и дедушки украшали ларчик резьбой, но что хранить в нем, ребенок решал сам. Положить туда что-то означало, что ты стал достаточно взрослым, чтобы больше не пользоваться этой вещицей, но она все равно важна для тебя. Потом, когда детство останется позади, можно будет заглянуть в ларец и увидеть, как ты сам слагал историю своей жизни.
Лее показалось, что ларчик похож на тот, что когда-то был у нее. Но она не видела его уже больше тридцати лет и была уверена, что ларец и все ее сокровища канули в небытие вместе с Алдерааном.
Памятный ларец никто не имел права открывать без разрешения хозяина. Но Рэнсольм открыл тот, что держал в руках. И достал оттуда музыкальную шкатулку. Лея узнала ее с первого взгляда, и воспоминания вспыхнули так пронзительно, что защемило сердце. Но Лея не успела задуматься о том, как вещица уцелела и попала в руки Кастерфо, потому что он открыл крышку и зазвучала музыка: «Лунный свет, прозрачный свет…»
А потом музыка смолкла, и заговорил Бейл Органа.
При звуке его голоса на глаза Леи навернулись слезы. Но этот голос открывал всем ее самую страшную тайну. «Они используют обоих моих отцов против меня», — в отчаянии подумала Лея.
Бейл Органа, так часто выступавший в сенате во времена Старой Республики и Империи, человек, у которого хватило мужества противостоять Палпатину, когда все прочие склонились перед Императором, держал свою последнюю речь через маленькую музыкальную шкатулку. Многочисленные громкоговорители подхватывали и воспроизводили его слова, а вскоре их будут крутить по всем новостным каналам.
— …Твой отец стал Дартом Вейдером.
В зале снова поднялся крик, громче прежнего. Лея стиснула зубы, пытаясь наскрести хоть немного самообладания. Отец — ее настоящий отец, — должно быть, спрятал эту шкатулку где-то за пределами родной планеты, потому что предвидел, что может погибнуть. Только так он мог открыть Лее правду. А сенат обратил его самоотверженность и любовь против его дочери. Лея на миг испытала облегчение, что Бейл никогда не узнает, как его послание использовали, чтобы втоптать ее в грязь.