Подарить жизнь - Лернер Марик (Ма Н Лернер) Н. "lrnr1". Страница 85

– Не стану врать, не люблю вас. Не тебя, – поправился генерал, – вообще все это племя с хирургическими ножами и подозрительными травами, определяющее, жить больному или умереть.

– Ага, тебе людей сотнями на тот свет отправлять можно, а другому – не спас больного, так зазорно. Подлец и негодяй. Как посмел!

– Сам знаю, что не вполне нормально к вам отношусь, но ничего с собой поделать не могу.

– Ты, – показал пальцем Савами, – давно в душе носишь этот гной. Надо освободиться от неправильных мыслей. Недолго достукаться и до душевной болезни, обвиняя в грехах другого. Без исповеди будет хуже.

– Перед смертью обязательно. Я ведь не Взыскующий истины, чтобы исповедоваться регулярно. Нам, ортодоксам, два раза в жизни предписано это делать. При вхождении в возраст мужчины и перед смертью. По мне, более чем достаточно.

– Облегчение наступает после честного рассказа о проблемах. Да и выговориться частенько не лишнее. Сам знаешь, «сказанное на исповеди умрет во мне».

– А может мне не слишком приятно знать, что человек будет носить в себе мою боль? Да и нет у меня гарантии в вашей честности. Не в твоей, – предупредительно заявил полководец, – вообще жреческой. Знать, куда надавить и где больное место у неприятного тебе человека, всегда важно. Чем выше сидит исповедующийся, тем интереснее иметь на него нечто неприятное, знать, куда уколоть. Уж в Храмах этого точно не стесняются.

– Я не служу в Храме, – загремел в ответ целитель.

Его вера утверждала, что молиться можно где угодно, хоть в подсобных помещениях, или прямо в поле. Между человеком и Богом нет и не может быть посредников, которым надо за это платить. Есть люди более продвинувшиеся на пути Совершенства и готовые разрешить сомнения и возникшие вопросы. А служба должна быть проста и не отягощена условностями. Жрецы представляют собой преграду для постижения Божественного.

Хайдуты перестали болтать и уставились на них с недоумением. Гневающийся Взыскующий истины был явлением достаточно странным. Это что же требуется услышать для подобной яростной реакции?

– Зато ты мой старый друг, – положив руку на плечо Савами, торопливо сказал Акбар, – и тебе я свое тело доверяю без опаски. А этот… у меня от него каждый раз мурашки по коже. Потом проходит, но я чую. Даже с магами это не так явно. Сталкивался – знаю. Что-то в нем есть, – он, не находя слов, покрутил в воздухе ладонью, – не скажу, что неприятное, но не вполне нормальное. Вроде человек открытый и веселый, а иногда поймаешь взгляд – и в дрожь бросает.

– Тебя?

– Вот именно, – зло сказал Акбар, – меня. Я никого никогда не боялся. В бою об этом не размышляешь, в обычной жизни такого не ощущал. Опасался иных, – он подумал, – не умеющих себя держать в руках или наоборот, ласково улыбающихся и готовых ужалить в любую секунду. Остерегался подозрительных – это да. А вот ощущать себя ребенком рядом со взрослым, способным погладить по головке или мимоходом свернуть ее, просто чтобы не мешал – это нечто новое и крайне неприятное. Знаешь, как выводит из себя? А ничего с собой поделать не могу. Нехорошие у него глаза. Жуткие. Будто смотришь в оценивающую тебя Смерть. Он только кажется нормальным, – заверил генерал с глубокой убежденностью, – а сам холодный и страшный. У него лед и мороз в зрачках.

– Как часто ты определяешь такие вещи?

– Не постоянно, – буркнул недовольно Акбар.

Он об этом вообще мало с кем говорил. Воспитатель и отец. Джад может догадываться, но не обязательно. Все. И сейчас не хотел говорить – прорвало. Умеет Савами вызвать на откровенность. Не понять, как, но вдруг это его способность? А, чего уж теперь…

– Иногда я точно знаю, – объяснил тихо, – от этого будут одни неприятности. А этот может стать мне если не другом, то соратником, и не предаст. Естественно, нет вечных гарантий. Обстоятельства могут измениться, и не надо об этом забывать. Но если интуиции звенит: «Он несет несчастье!» – лучше сразу зарезать, потом поздно станет. Кстати, – с усмешкой сказал Акбар, – про тебя никогда ничего не чувствовал. Ни в том, ни в ином смысле. Может это еще хуже? Хотя таких много. Я далеко не каждого определяю. И не обязательно сразу. А вот его – моментально. Нешуточная угроза, не проявляемая внешне.

– Слышал я о таком, – поразмыслив, согласился целитель. – В тебе ведь есть кровь Воина.

– А! – без особого удивления кивнул Акбар. – Занятно слышать от тебя такие намеки. Ты знаешь эту легенду. Наследство от Бога. Многие верят: мои победы одержаны не просто так. Не хотят замечать, что я не сразу стал генералом, а шел к этому достаточно долго, набираясь опыта. В юности я был очень самонадеянным.

Он сухо рассмеялся, вспоминая прошлое и себя, наивного и молодого.

– Пока не нарвался на серьезного врага и за полчаса не потерял половину своих хайдутов. Я с ними с детства был. Моих друзей убили из-за моего гонора и нежелания выслушать совет подчиненного. Вот тогда я перестал верить в избранность и принялся пользоваться тем, что в черепе. Но ты прав. На самом деле я потомок двух Богов, и это не сказка. Еще и Врача. Легко назову имена, кто от кого происходил по обеим линиям. Нельзя быть Годрасом и не выучить все поколения предков. Было время, специально следили за сохранением в семье кровного наследства. Женились на родственницах. По слухам, Врач и запретил. В перспективе возможны наследственные болезни. А так… Неизвестно, приносит ли это что-то, а престиж точно немалый. Мы по двум линиям потомки Богов. И что с того?

– В древних родах, имеющих истинное отношение к древним… хозяевам, – избегая слов «Бог» и «демон», ответил целитель, – иногда встречаются очень странные умения.

– Говори прямо, магические, – фыркнул Акбар.

– Нет, это не то, что ты подразумеваешь. Иначе бы можно было назвать магом каждого десятого человека. Кто-то больше, кто-то меньше – многие что-то могут. Просто это редко проявляется без обучения, а мелочью даже Храм не интересуется. В ваших родах это умение постоянное и передается по наследству. Кстати, и дети реже болеют.

– Вот это уже совсем из ряда вон выходит, – прищурившись, демонстративно удивился Акбар. – Откуда такие сведения? А, – «догадался» он, – наличие аскетизма не подразумевает идиотизма, и Взыскующие истины присматриваются к известным семьям? После этого ты всерьез ждешь моей откровенной исповеди?

– Ох, Акбар, мы с тобой знакомы больше двадцати лет, и наблюдал я тебя во всяких видах. И без штанов, и с мечом в руке, и на суде, и когда ты… хм… воровал у нашего дорого императора.

– Не без твоего совета!

– Какая разница? Просто в тебе для меня секретов давно нет. Не в смысле, что ты там держишь в кармане, а в побуждениях и характере. Ничем ты лично меня не удивишь, уж извини. Исповедь нужна не мне – тебе, для облегчения души и освобождения от лишней грязи. Это изрядное облегчение, поговорить о своих душевных проблемах с другим человеком. Назови обычным дружеским разговором, что изменится?

– То есть, мы уже приступили? Так я пока ортодокс и в иную веру не просился.

– А я не записываю тебя в свою паству. Я просто друг. Разговоры с глазу на глаз дальше меня не пойдут. Или в этом есть сомнения?

– В тебе нет, иначе не разговаривали бы. А вот в твоих Просветленных – имеются. Не может существовать вера без политики. Иначе она умрет. Приходится иметь дело и с властью, и с законами – для улучшения жизни своих. А где политика, там отсутствует честь. Всегда: ты мне – я тебе. Всегда все за счет кого-то.

– К себе ты это тоже относишь?

– А чем я лучше? Для себя, для своего рода, для своих друзей я ищу выгоды. Разве не так? А насчет отсутствия удивления по поводу моих действий ты категорически неправ. Думаю, ты все-таки меня недостаточно знаешь, – он широко улыбнулся и поднял руку.

Давно замеченная им Бенила, шедшая вдоль ряда лежащих раненых и что-то у них спрашивавшая, остановилась, заметив подзывающий жест, и показала на последнего. Акбар кивнул, признавая ее правоту. Он может подождать. Пять минут роли не играют. Даже десять.