Несломленная (СИ) - Лель Агата. Страница 19

— Да ты шагу без маминой юбки никогда ступить не могла… и тут… такое. Боже мой. Боже мой! Когда, в какой момент мы тебя упустили… — причитала, покачивая головой, уткнувшись лицом в ладони. — В шестнадцать лет забеременеть неизвестно от кого… А… может, тебя… изнасиловали? — подняв заплаканные глаза, спросила как будто с надеждой.

— Никто меня не насиловал… — устало произнесла я и отвернулась к окну.

Ещё недавно было солнечно, сейчас же набежали черные тучи, грозясь обрушиться проливным дождём. Прям картина моей жизни.

— Какой позор! Какой позор! Пришла беда откуда не ждали. Что теперь скажут соседи?

— А тебя только и волнуют твои соседи, на меня плевать! Да тебе вообще на всех плевать! — прошипела сквозь зубы, глотая слёзы.

Вдруг правую щеку будто обожгло, лишь через некоторое время до меня дошло, что это была пощёчина. Сильная, с размаху, оставляющая пылающе-алый след.

— Будем считать, что я этого не слышала, — на удивление спокойно проговорила она, и, одёргивая юбку, поднялась с кресла. — Завтра позвоню куда нужно.

— Куда нужно — это куда? — прижав ладонь к саднящей щеке насторожилась я. — Учти, на аборт я не пойду. Даже не надейся.

— Тебя никто не спрашивает. Потом ещё спасибо скажешь, что не позволила тебе, дурочке, жизнь сломать.

Развернувшись, она подошла к двери и, открыв шпингалет, вышла из комнаты.

Взявшись ладонями за абсолютно плоский живот, я медленно села на край кровати, смотря в одну точку и прокручивая в голове её последние слова.

Слова, которые я буду часто вспоминать даже спустя долгие годы.

Часть 24

Санкт-Петербург, 2013 год, март.

Наступила весна, но Питер этот факт упорно проигнорировал.

Грязно-серые кучи утрамбованного снега «украшали» каждый двор: утром — противная мелкая морось, вечером — снегопад, ночью — заморозки. Чертыхаясь, приходилось пробираться от подъезда к остановке чуть ли не ползком, поскальзываясь на каждом шагу.

Люди, по самые уши завернувшись в шарфы, с унылыми лицами вяло сновали по нечищеным тротуарам, мечтая наконец пробудиться от зимнего анабиоза. Уже хотелось скинуть с себя надоевший ворох одежды, расправив крылья навстречу весеннему солнышку.

— Хочешь, на следующие выходные съездим куда-нибудь за город, снимем домик с баней…

— Спрашиваешь? Конечно хочу! — радостно отозвалась я, уткнувшись лицом в обнаженную грудь Марата. Волоски щекотали нос: хотелось чихнуть и засмеяться одновременно.

Мы лежали накрывшись по пояс одеялом. Он почесывал мою обнаженную спину, лениво вырисовывая пальцами витиеватые узоры, так нежно, что хотелось мурчать от удовольствия.

После того как я узнала, что он женат, наши отношения стали другого формата, более открытыми, раскрепощенными и, как бы это парадоксально не звучало, — мы стали ближе. Его главный секрет был раскрыт, стена недосказанности рухнула. Теперь я знала, кто ему звонит, когда он, украдкой, краем глаза, смотрит на экран телефона, а потом, сбрасывая вызов, небрежно бросает аппарат в карман. Знала, где он пропадает в выходные и с кем проводит вечера, когда не был рядом со мной. Он был с ней.

Мне было больно представлять их вместе, больно думать о том, как он целует ее перед сном, как они занимаются любовью, а утром пьют вместе кофе под выпуск свежих новостей. Было настолько больно, что я запретила себе это представлять. Мне хотелось думать, что раз я её не видела, значит никакой жены просто не существует. Конечно, женское любопытство неоднократно подстрекало залезть в сеть и все разузнать о своей сопернице, но каждый раз я мысленно била себя по рукам, запрещая это делать. Ведь когда я её увижу, её до сих пор фантомный образ приобретет оболочку, оболочку красивую, в этом я была более чем уверена. Тягаться с реальной женщиной мне будет не под силу. Мне было стыдно перед самой собой, стыдно перед ней, перед Костей, за то, что сплю с женатым мужчиной, но я не просто с ним спала — я его любила. И в своих глазах это звучало как веское оправдание.

Я — любовница. Я сплю с женатым боссом, факт — который пришлось принять. Отказаться от него и наших отношений мне пока что не под силу. Я достойна презрения и порицания, но увы, любовь слепа.

— А… как мы поедем? То есть, ты сможешь провести выходные не дома? — я приподнялась на локте, пытаясь убрать с лица навязчиво спадающую непослушную прядь.

— А мне кто-то может запретить это сделать? — спросил он и любовно заправил волосы мне за ухо.

— Ты прекрасно знаешь о ком я, — градус настроения резко упал до ноля. — Я о той, о которой мы договорились не упоминать.

— А зачем упоминаешь, раз договорились?

— Я и не упоминала, а лишь просто спросила, сможешь ли ты уехать на выходные, — прядь снова выпала. Разозлившись, взяла со столика резинку и убрала волосы в хвост. — Извини, но я не хочу потом в последний момент услышать, что все отменяется, потому что у тебя появились другие планы. Ваши совместные планы. С женой, — добавила язвительно.

— Перестань! Какой смысл переливать из пустого в порожнее. Хотя, в том, как ты злишься, что-то определенно есть, — откинув одеяло, он резко, как ягуар, одним прыжком оказался сверху и, захватив мои ладони в цепкий замок своих рук, прижал запястья к подушке, полностью меня обездвижев.

— Пусти, нет настроения играть.

— У меня тоже, — прошептал на ухо, слегка покусывая мочку. — Играть мне точно сейчас не хочется.

У нас был умопомрачительный секс, и это было главным звеном этих недоотношений.

Я всегда считала себя посредственностью: первый сексуальный опыт привил большие комплексы, на борьбу с которыми я потратила несколько лет, и только Марату удалось окончательно освободить меня от скорлупы. Он помог побороть мою зажатость и неуверенность в себе. Рядом с ним я превращалась совсем в другого человека и была безмерно благодарна за то, что у него получилось меня раскрыть.

Где-то внутри, периодически, свербило: прекращай это всё, Рыжова, эти отношения приведут в никуда и совсем скоро ты останешься у разбитого корыта. Будешь снова зализывать раны и паковать чемоданы для очередного побега. Умом-то я это понимала, а вот сердцем… Сердце снова тянулось в объятия рыжего магнита.

Я старалась не думать о моральной стороне нашей связи: адюльтеры порицались всегда, во все времена, любовниц вполне заслуженно закидывают камнями и сыпят в их сторону проклятиями. А уж если увести мужчину из семьи с ребенком… упаси Бог! Но у Марата нет никаких детей… по крайней мере я на это надеялась. Да и не собирается он от жены уходить, расфантазировалась, дурочка наивная. Хотя, кто знает, вдруг… Мечтать же не вредно.

На работе мы все так же шифровались, даже стали ещё осторожнее, ибо мне стало казаться, что Мадам о чем-то догадывается. Видела я ее хитрые взгляды, даже не хитрые, а презрительные, с толикой какой-то жалости что ли. Смотрела на меня как на букашку, которую вот-вот раздавят. Рассказала о своих опасениях Марату, а он только отмахнулся и посоветовал не брать в голову, но при этом попросил без крайней необходимости в кабинет в нему не наведываться, и перестал писать на рабочую почту — на всякий случай.

С Костей с того злополучного дня, после сцены в коридоре, отношения заметно испортились. Нет, мы общались, вместе ходили в курилку и иногда пили кофе, но между нами пробежал явный холодок, беседы стали какими-то натянутыми, «о погоде». Он ни разу не спросил про мои отношения с Голубем, хотя прекрасно знал, что мы вместе. Было грустно, что Костя во мне разочаровался, он-то считал что я белая и пушистая, а я с женатым сплю, как оказалось.

Пару дней назад, в обеденный перерыв, спустились на первый этаж в кафе-бар бизнес-центра, с нами увязалась Ленка Меркулова, и пока Линьков ушел за добавкой, Ленка в лоб спросила, что у нас с ним. Мол, раньше постоянно вместе ходили, как птички-неразлучники, а сейчас чаще он отдельно, я отдельно.

— Поругались что ли? — Меркулова, причмокивая, смаковала ванильный пломбир из прозрачной креманки.