Истребитель - Алданов Марк Александрович. Страница 10

Пустой "Гектор Сервадак" остался в Алупке. Здесь он держал деньги просто под настольной лампой: в Ялте у него никто не бывал, а забравшийся вор уж никак не мог бы предположить, что гражданин в здравом уме и твердой памяти держит деньги не под замком. Он сунул в карман все, что имел, и выбежал на улицу. У Марии Игнатьевны были в буфете и ром, и рябиновка, она просила его пользоваться ее продуктами, как своими; но он за все время позаимствовал у нее лишь в первый день несколько кусков сахару, - забыл привезти свой, - да и сахар давно вернул.

Начинался чудесный, совсем весенний теплый вечер. С моря дул ветерок. В булочной давно пахло свежевыпеченным хлебом. Он почувствовал сильный голод, - все три недели никакого аппетита не было, что тоже казалось ему безошибочным признаком рака. Съестных припасов в лавках было мало, Иван Васильевич купил все, что мог достать самого дорогого. - "Нет ли икры? "Икры, гражданин, нет: Гитлер всю слопал",- насмешливо сказал приказчик. По дороге он потерял пакетик с огурцами. Прежде пришел бы от этого в отчаяние, теперь даже не вернулся в магазин справиться. Купил водку, две бутылки вина. Выплеснул дома из стакана оставшийся с утра чай, налил водки, с наслаждении выпил, налил еще, с жадностью ел прямо с бумажек. Ему всегда казалось, что есть, если не пить, приятнее одному, чем в обществе.

"Не понимают люди, что такое счастье и как мало для него нужно. Счастье, это когда нет рака, и этого достаточно! Водка есть? Вино есть? Колбаса есть? А это раз в неделю может себе позволить и жалкий экстерминатор... Мы, русские, даже слова не придумали для такого занятия: мало, низко, непривлекательно! Но если строят новую жизнь, то ведь надо же раньше вывести вшей. И всем им, господам строителям, маршалам, президентам, министрам, понадобился экстерминатор Иван Васильевич! А может быть и вообще моя работа лучше и чище ихней! Я ведь никому не делаю вреда, кроме виноградной блошки. Они распоряжаются моей жизнью, а она все же от них зависит меньше, неизмеримо меньше, чем от этой маленькой опухоли, которая оказа-лась незлокачественной и которая скоро пройдет... Да, проходи, голубушка: если ты незлокачест-венная, то грош тебе цена, не задерживайся, не будь "задавакой", проваливай подобру-поздоро-ву!.. Счастье же мое зависит тоже не от вас, господа строители, а больше всего от Марьи Игнать-евны, и она мне не откажет. Если же откажет, то останутся море, и горы, и луна, и сады, работа, и книги, с ней мы все-таки останемся друзьями и нынче же вечером пойдем смотреть издали на тех странных символических львов! Да, господа строители"... Он пил стакан за стаканом.

Старый татарин застал его уже пьяным. Иван Васильевич обнял его и закричал: "Ты человек, я человек, мы оба маршалы! Ты извозчик, я экстерминатор, два сапога пара! Пей, извозчик! Экстер-минатор угощает!" Татарин отказывался, ссылаясь на свою веру. - Предрассудок! Пережиток! кричал Иван Васильевич, - "Ты уже поломался сколько твоя вера требует, теперь пей! Извозчик пьет у экстерминатора! Exterminare-глагол... Какого спряжения, а? Я, брат, в университете учился, знаю традиции Грановского! Пей! Сам Магомет был не дурак выпить и за гуриями поухаживать!" Татарин не рассердился: плохо понимал и всегда относился к пьяным с дружелюбным любопытством.

- Пил, кушал, благодарил. На саше поехал, - сказал он, когда ни в бутылках, ни на сальных бумажках больше ничего не оставалось. Он так говорил собственно больше потому, что русские так воспроизводили русскую речь татар. - "Дверь не закрывал, дурак", - сказал он на площадке, - "в Ялте не закрывал дверь! Американский президент приходил и часы украл!" пошутил татарин. Иван Васильевич хлопнул себя по лбу, обнял татарина и затворил дверь двойным поворотом ключа.

Проходившая по дороге громадная солдатка с винтовкой заорала на них: "Гайку у вас, скаженные, заслабило на людей наезжать!" - "Гражданка солдатка, я не скаженный, а гражда-нин-экстерминатор!" - закричал Иван Васильевич. Увидев, что кацап пьян, солдатка тотчас смягчилась и сказала им, чтобы на шлях и не пробовали выезжать: сам Сталин едет! Татарин тотчас осадил лошаденку.

На повороте их действительно не пропустили, но издали они видели, как по большой дороге один за другим бешено неслись автомобили с яркими страшными фонарями. "Проехал!" - радостно-тревожно сказал стоявший впереди на арбе человек, с широкой улыбкой на них оглядываясь. - "Проехал, коллега!... Экстерминатор проехал!" - закричал Иван Васильевич. Старый татарин с силой толкнул его в спину. - "Молчи дурак! Бальшой дурак!" вполголоса испугано говорил он.

8

Огни каменной громады отсвечивались в тяжелых черных волнах. К тому флигелю, где жила Марья Игнатьевна, можно было пройти, минуя кордон. Иван Васильевич, протрезвившийся, смущенный, но радостный, поднимался с террасы на террасу, все себя спрашивая, можно ли к ней идти в десять часов вечера. Кроваво красная луна освещала кипарисы, магнолии, лавры. С моря дул ветерок.

И откуда, откуда тот ветер летит,

Что стряхая росу, по цветам шелестит,

Дышит запахом лип и концами ветвей

Помахал, влечет в сумрак влажных аллей?

Не природа ли тайно с душой говорит?

Сердце ль просит любви и без раны болит?

И на грудь тихо падают слезы из глаз...

Для кого расцвела? Для чего развилась?

"Да может ли она "слышать голос души?" Или вернее осталась ли у них всех душа"? - нерешительно думал Иван Васильевич, проходя мимо тех львов, которых называл символически-ми. Мраморные статуи изображали разные моменты из жизни льва: лев спит, лев просыпается, лев рычит, лев готовится к прыжку. "Да, за все бывает расплата, кроме того, за что расплаты не бывает. В известном смысле, может быть, когда-нибудь зарычит и наш лев. Это я лев, и татарин, и мы все!.. Но довольно с меня львиных прыжков: видел я их и будет, что уж тут хорошего?.. Нет, конечно, нельзя сказать, будто меня не касается то, что делается во всех этих и других дворцах. В известном смысле даже очень касается: немцев то, слава Богу, придушили. Но нас никто не освободит, никого мы не интересуем, ни от кого нечего ждать и нам, забытым маленьким старым людям, и тому новому народу, который живет на нашей земле, дай Бог всякого счастья... А я, грешный, буду видно и дальше жить, как жил: буду работать, пить по вечерам наливку и любоваться этими волшебными садами".

Он издали увидел два уютных огонька в ее флигеле. Сердце у него забилось. Подумав, он решил отложить разговор до своего возвращения в саклю после окончания работ конференции.