Наш с тобой секрет (СИ) - Лизергин Богдана. Страница 3

— Нам про жизнь не интересно, нам бы про секс и свободную любовь, — выкрикнул Шестов. Учитель повернулся к нему.

— Представьтесь, пожалуйста, — он слегка наклонил голову.

— Вадим, — растерянно сказал Шестов, думая, наверное, что тот ему сейчас влепит первую двойку в журнал.

— Не думайте, Вадим, что люди, жившие за несколько веков до нас, ничего не знали о сексе, — он легко произнёс это запретное слово, не спровоцировав ни одного смешка, — Ещё как знали. Если хотите почитать что-то по-настоящему грязное и извращенное, дабы потешить своё либидо, возьмите в библиотеке "Сатирикон" Петрония. Вас ждёт увлекательное описание приапических оргий, однополой любви и всеобщего разврата. А это, на минуточку, период Древнего Рима, ещё до нашей эры. А теперь представьте, что описывали писатели 18 или 19 века. Чего стоит Маркиз де Сад или Захер-Мазох.

Класс зашептался. Николай Владимирович спокойно смотрел на нас, не заостряя взгляд ни на ком конкретном. Я записала на последней странице тетради название книги. Не из-за описания оргий, а из-за того, что эту книгу читал он. Это покажется странным, но меня тянуло к нему со страшной силой. Впервые я ощутила что-то похожее на симпатию к человеку противоположного пола. Хотя, симпатия это, наверное, не то слово. Ведь меня начинало лихорадить при одном взгляде на учителя. Хорошо, что мои ладони всегда были холодными, ими я охлаждала горящее лицо, стараясь не смотреть в сторону учительского стола.

— А теперь, с вашего позволения, мы всё же начнём, — он достал из своей сумки бледно-фиолетовый учебник и пробежал глазами оглавление, — Вообще-то кощунство начинать знакомство с "Божественной комедии" Данте, когда до него были и Августин, и "Старшая Эдда", но составителям учебника виднее. Но я всё-таки, опять же, с вашего позволения, для начала совершил бы небольшой экскурс в историю. У всех есть учебники? Нам нужно будет кое-что прочитать, а потом законспектировать. А то знаете, к этому уроку я не готовился, — он развёл руками и улыбнулся. Класс восторженно загудел. Какой честный у нас учитель.

У меня учебника не было. Ведь всем сказали о новом предмете весной, когда я ещё не училась в этом классе. Вот чёрт. Умирая от смущения, я подняла руку:

— У меня нет.

Он посмотрел на меня. Этот взгляд исподлобья немного пугал, и я почувствовала, как пересохло во рту.

— Как вас зовут?

— Лали Доманская.

— В культуре тропических стран вашим именем называют барабан, — сказал он, и я поняла, что с его лёгкой руки в классе возникло второе прозвище, — Можно узнать, почему вы без учебника?

— Я новенькая, — мой язык еле шевелился.

— Я тоже новенький. Но почему-то я подготовился к уроку, — с этими словами он подошёл к парте и положил передо мной свой учебник, — я увидела большой шрам на его руке, на пересечении большого и указательного пальцев, формой напоминающий крест, — В этот раз можете воспользоваться моим, но чтобы к следующему уроку имелся собственный. Автора найдёте на обложке, — он резко развернулся и пошёл к доске. Взял мел и каллиграфическим почерком вывел название темы. Мои вспотевшие руки еле-еле удерживали ручку, от чего буквы плясали, как пьяные. Я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Но меня отпустило только после того, как он, попрощавшись, покинул класс.

— Если хочешь, можем пойти ко мне, — сказала Тамара, когда мы вышли из школы. Я всё ещё была под впечатлением от учителя, только что закончившийся урок истории нисколько не развеял его образ из памяти. Поэтому не сразу поняла, о чём говорит Тамара. День был в самом разгаре, глупо тратить его на сидение дома, поэтому я согласилась. По дороге мы болтали о всяких мелочах. Но это была не тупая трескотня о парнях и тряпках. Тамара рассказывала мне о странах, в которых побывала, о своей мечте стать фотографом, о старшем брате, который десять лет назад погиб в Чечне. Я в свою очередь рассказала ей о старой школе и о прочитанных книгах, чувствуя некоторую досаду от того, что у меня так мало впечатлений от жизни.

Тамара жила в новенькой шестнадцатиэтажке. В подъезде пахло свежей краской, а окна были в строительной пыли. В чистом, не ещё загаженном лифте, с которого не успели снять фанеру, она нажала на цифру 10, и тот, урча, мягко тронулся вверх.

— Проходи, — Тамара открыла дверь и посторонилась, пропуская меня вперёд. Я огляделась. Квартира казалась огромной и пустой, в просторном коридоре гуляло эхо, — Иди сразу на кухню, — сказала она, возясь с замками, — Сейчас обедать будем.

На кухне у Тамары не было ничего лишнего. Сверкающие белые стены, жалюзи на окнах, матовые белые шкафчики, бытовая техника, большой пластиковый стол и три, неудобные с виду табуретки из гнутых металлических трубок. Я осторожно присела и прислонилась к стене. Тамара достали из холодильника пластиковый контейнер с тушёным мясом, переложила содержимое в форму и включила микроволновку. Разлила вскипевший чай по большим белым кружкам, поставила на стол вазочку с арахисом в шоколаде.

Мы ели мясо с овощами. Оно было приготовлено с большим количеством не известных мне специй, но это было безумно вкусно, и я ела, не задумываясь о том, что туда положили.

— Твоя мама офигенно готовит, — сказала я, отложив вилку.

— Спасибо, конечно, только готовит у меня папа, — усмехнулась Тамара, — Мама бывает дома лишь набегами.

— Это как?

— Вернётся из недельной командировки, повоспитывает меня пару дней, попробует сварить суп и поиграть в идеальную семью, а затем ей вновь подворачивается командировка, и только мы её и видели. Она у меня переводчица с французского, очень востребованная и постоянно занятая.

— А папа?

— Папа учёный. Но его институт загибается без финансирования, поэтому большую часть времени он проводит дома. Страдает ужасно от того, что деньги в семью, в основном, приносит мама, а он так, добытчик в изгнании. А ведь лет десять назад всё было по-другому. Мама сидела дома, переводила романы и детективы в малопопулярных журналах, а папа не вылезал из экспедиций. Он у меня биолог, поэтому объездил весь мир. Был даже в Африке, привёз мне оттуда бусы ручной работы, купленные за наш российский шоколад. В детстве папа говорил мне, что продавшая их женщина была жрицей вуду, и бусы волшебные, так как они могут исполнять желания. Жаль, что их в школу не наденешь, уж очень они массивные. Я тебе как-нибудь покажу их, сейчас боюсь не найти, мы ведь, как и ты, недавно переехали. А твои родители кто?

— Мама воспитатель в детском саду, а папа подался в бизнес. Предки они, конечно, неплохие, но с кучей общеродительских тараканов и установок. Ну, знаешь, все эти занудные сентенции о важности высшего образования, вечном долге перед родителями, необходимости жить “как надо”.

— Знаю, но мои предки другие. Папа понимает, что нынешние подростки не такие, какими были они двадцать лет назад. Что у нас другие ценности и приоритеты. Он уважает мой выбор не получать высшее образование, а пойти учиться в мастерскую Марго Москалец — одного из лучших фотографов страны. Ну, а маме, мне кажется, всё равно. Главное, чтобы ей не мешали заниматься любимым делом. Ей было очень тяжело после смерти Саши, она долго не могла восстановиться. Вообще-то Саша был моим сводным братом, родители поженились, когда ему было три года, и мама развелась с первым мужем. А я родилась спустя двенадцать лет. Мне всегда казалось, что брата она любила, да и любит, больше, чем нас с папой, — грустно закончила Тамара.

Я не знала, что сказать ей в утешение, поэтому просто молчала, обхватив кружку руками. Но Тамара сама перевела разговор на другую тему. Мы ещё немного поболтали, а потом она предложила:

— Хочешь я тебя сфотографирую?

Фотографироваться я не любила. На полароидных снимках моё лицо казалось лунным пятном, на котором отчётливо выделялись кратеры синяков под глазами. При этом сами глаза получались двумя чёрными точками без век и ресниц. С появлением у нас цифровой “мыльницы” мало что изменилось: я по-прежнему получалась безликой.