Под бичом красавицы (Роман) - Бремек Рихард. Страница 2

Однако, она, очевидно, не знает снисхождения, — подумал молодой человек, — сперва предлагает мне своего слугу, а потом отзывает его, как собаку, не заботясь о том, нужен он мне или нет. Удивительная женщина, так молода и уже так деспотична. Впрочем… Право красоты — не знать снисхождения!

Федор смотрел на красивую женщину со страстным желанием, а между тем, бедный слуга получил строгий выговор, содержание которого Федор слышал от слова до слова:

— Ты придешь когда-нибудь, лентяй? Или ты забыл, что тебя ждет твоя госпожа? Что ты делал так долго у господина? Ложись и вытри мои ноги. Да поскорей, чтобы можно было укрыться где-нибудь в тени от палящих лучей солнца.

Слуга быстро исполнил приказание, чтобы хоть несколько умилостивить свою госпожу, в нетерпении положившую ногу на его колено. Федор, смотря в трубу, попрощался со своей русской властительницей и еще раз окинул восторженным взором гармонию ее стройных, хотя и полных частей тела, нежный, как персик, цвет ее разгневанного лица, пунцовый ротик с насмешливо вздернутой верхней губой, освещенные солнцем золотые волосы и большие серые глаза, с презрительной насмешкой следившие за движениями грума. Федор с удовольствием продолжал бы свои наблюдения, но Григорий, понукаемый своей разгневанной госпожой, слишком скоро справился со своей работой. Он помог ей встать и мягкой щеткой очистил ее платье от мелкого белого песка.

Вдруг Федор заметил, что грум направился к нему. Он подал ему визитную карточку своей госпожи и сказал:

— Баронесса желает знать ваше имя и просит известить ее завтра, не имела ли холодная ванна скверных последствий.

Молодой человек поблагодарил, краснея. Он был приятно поражен тем, что обожаемая им красавица хочет загладить свою прежнюю холодность и безучастие. Сначала он хотел передать свою визитную карточку с полным именем «Федор фон Бранд» — но потом вдруг передумал, вынул чистый белый бланк и написал только одно простое имя «Федор Бранд». Он видел, как гордая женщина прочла его имя с насмешливым любопытством и сунула его карточку в карман. Напрасно ждал он легкого поклона. Грум на руках понес красавицу в стоявший по ту сторону плотины кабриолет, запряженный пони. И, наконец, она совершенно скрылась от взоров Федора.

II

На следующий день Федор с нетерпением ждал удобного часа, чтобы отправиться с визитом к баронессе. Подымаясь по широкой мраморной лестнице в бельэтаж, в квартиру знатной дамы, он испытывал странное ощущение. По его телу пробегала легкая дрожь при мысли о том, что сейчас он увидит эту надменную женщину. Грум Григорий ввел его в приемную и попросил здесь подождать. Федор положительно терялся. Он машинально опустился на указанный ему стул и не посмел сесть удобнее, боясь помять мягкий, нежный плюш.

Он долго ждал в богато убранной, увешанной картинами комнате, — целую вечность. Наконец Григорий вернулся, отворил дверь налево и сказал: «Просят пожаловать». В большой, элегантной комнате, одна стена которой сплошь была занята стоявшими в порядке на белых полках книгами, в широком кресле сидела Ада Боброва. При появлении молодого человека она с томной важностью слегка повернулась к нему и встретила его едва заметной улыбкой, быстро исчезнувшей с ее прекрасного строгого лица. Белое, отделанное кружевами deshabillé [2] прикрывало ее полную фигуру, короткие рукава обнажали руки с голубоватыми жилками, и высокая упругая грудь подымалась под тонким муслином.

Обычное самообладание совершенно покинуло Федора под пытливым взглядом баронессы. Ему казалось, что перед ним злая ведьма, хотя эта прекрасная, пышная женщина с высоко причесанными светлыми волосами была бесконечно обольстительна и желанна. Черты ее классического лица отличались привлекательностью и своеобразностью.

— Так рано? — спросила она, отвечая легким небрежным кивком на почтительный поклон Федора. — Но я не хочу делать вам никаких упреков.

— Баронесса, — смущенно заикаясь, проговорил молодой человек, — я не посмел бы вас беспокоить и лишь ваше любезное приглашение позволило мне прийти сюда…

— О да, я выразила желание видеть спасителя моего носового платка, — надменно расхохоталась она, и в ее словах прозвучало что-то обиженно-кокетливое.

— Ваша воля — закон, — ответил Федор, низко кланяясь.

— Сядьте и расскажите мне, как повлияла на вас вчерашняя ванна, — проговорила она, указывая ему стул.

Молодой человек помешал ей; по-видимому, она собиралась писать: перед ней лежал лист чистой бумаги, а в руке она вертела гусиное перо. От ее воздушного утреннего платья исходил сладкий запах, одурманивавший Федора. Он угадывал очертания ее прекрасного тела под легким покровом ее белой одежды. Нежная ткань так плотно облегала ее тело, что он, казалось, действительно видел перед собой его пластичные формы.

Молодая женщина не обнаружила никакого неудовольствия по поводу навязчивости своего, вначале столь застенчивого, знакомого. В ее глазах сверкнул дьявольский огонек; она нарочно немного приподнялась, сильнее обтянула тонкую ткань вокруг тела и удобнее уселась на мягком кресле. При этом углы ее губ искривились в сдержанную насмешку.

— Ну-с, — спросила она снова после того, как ее vis-à-vis [3] не ответил ей.

— Я, конечно, не почувствовал никаких последствий, — сказал, смутившись, Федор, — я солдат…

— Вы были военным? — полюбопытствовала баронесса, внимательно оглядывая его.

— Да, до сих пор я служил в армии, но — я не стану лгать, зная что вы меня не выдадите — я молодой немецкий дезертир, сбросивший с себя тяжелое иго повиновения.

Она посмотрела на него и злая насмешка еще сильнее заиграла на ее чувственных губах.

— Однако, вы опасный человек, — сказала она едко, — но я не хочу быть любопытной, господин… — она берет его карточку, переданную ей вчера грумом, — …господин Бранд. В вашем возрасте большинство поступков обычно опрометчиво.

— Ах, уважаемая баронесса, — вздохнул он, — мне хочется рассказать вам о том, что побудило меня бросить военный мундир. Мне стало не под силу быть слепым орудием в руках самодурствующего начальства, вечно унижающего, вечно давящего, и я самовольно бежал от этого возмутительного, позорного обращения.

Она насмешливо пожала плечами.

— Экий вы непокорный, — рассердилась она, — в вашем возрасте следует повиноваться; было бы печально, если бы каждый, как вы, пожелал бы избавиться от ига дисциплины. Впрочем, я не имею никакого права читать вам нотации.

— Напротив, баронесса, вы совершенно правы, порицая меня, ибо мой поступок непростителен. Теперь я беспомощен: меня преследуют, я не знаю, что мне делать!

— В таком случае, вы поступили вдвойне глупо, — бросила она холодно и снова смерила его своим странным взглядом. — Как можно преждевременно сжигать за собой корабли? Самое лучшее для вас — возвратиться с покаянной к вашему начальству и постараться искупить ваш необдуманный поступок.

— Никогда, — возбужденно вскричал Федор, — лучше смерть, чем этот позор!

— А что скажут ваши родители? — спросила она спокойно.

Он с ужасом заметил на ее лице выражение оцепенения, но оно быстро исчезло и уступило место обычной насмешке.

— Их уже нет на свете, милостивая государыня, я предоставлен самому себе.

— Что же вы предпримете?

Молодой человек подумал.

— Я опасаюсь, что начавшиеся преследования не оставят мне времени, чтобы обдумать этот вопрос. Если удастся, я разделю участь моих товарищей по несчастью и уеду в Америку!

— Вы со средствами?

— Ровно настолько, чтобы добраться. Там я надеюсь найти какое-нибудь занятие. В Техасе живет моя тетка, у нее есть ферма. Это строгая, властолюбивая дама. Быть может, она наложит на меня свое иго, и я буду ее послушным рабом. Во всяком случае, это лучше, чем находиться на военной службе под грубой властью невежественного начальства.