Вечная зима (СИ) - Бархатов Андрей. Страница 103

Как оказалось, Пустынные земли были совсем близко, всего-то в двух днях ходьбы на север. Уже на подступах к окраинам леса мужи ощутили дробящий кости холод. Они замедлились, что не устраивало старика. Йоран велел им возвращаться к Дитмару, а он уже сам как-нибудь отыщет дорогу. Но мужи не согласились, сославшись на приказ Дитмара. Граница между лесом и заснеженной пустыней была строгой. Пограничные ели тянулись с запада на восток одной ровной линией, совершенно не выступая за неё. А впереди виднелся лишь размытый поземком горизонт, отделяющий белизну неба от белизны земли. Йоран ощутил долгожданную свободу, в которую уверовал лишь в этот миг. Но уверенность его оказалась слишком непосильной для его тела. Он отпустил трость и тут же упал на колени. Каким же немощным и бесполезным он все-таки стал. Мужи подняли его, усадили у дерева, а сами взялись за работу. Хижина была отстроена за три дня практически беспрерывной работы. Йоран не отвлекал их, хотя любопытство впервые за столь долгое время взяло над ним верх. Щедрость Дитмара была ему чужда точно так же, как и поразительная верность его мужей. Они могли бы просто бросить старика посреди леса и вернуться, отчитавшись об исполненном приказе. Но они остались и непонятно, что ими двигало: преданность или совесть.

Четыре дня строительства прошли для Йорана незаметно, чего не скажешь, конечно, о самих строителях. Старик и опомниться не успел, как новенькое жилище стояло посреди Пустынных земель. Мужи поспешили откланяться Йорану и подгоняемые холодом побежали обратно к Дитмару. “Они никогда не привыкнут к здешним морозам”, - произнес Йоран, глядя им вслед, и ухмыльнулся. Ему самому любые морозы были нипочем. Он уже не чувствовал ни холода, ни жары, ни боли, ни прикосновений. Многие в крепости шутили о том, что быть может к нему уже прикоснулась смерть, но он её не почувствовал. От его былой личности тоже мало что осталось, но об этом он не сожалел. “Первые пятьсот лет человек будет творить глупость, но потом начинает понимать весь смысл человеческой жизни”, - говорил он Альрику. И когда Альрик спросил его об этом самом смысле, Йоран злобно рассмеялся и предложил тому отыскать эликсир молодости, дабы самому ощутить значение его слов.

Старик мирно жил в своей хижине, наслаждаясь покоем и одиночеством. Он днями глядел на неизменный пейзаж за окном и практически ни разу не отлучался. Он ни о чем не думал и ничего не вспоминал. Он просто глядел на северные просторы с глазами, полными упоения. В еде у него особой потребности уже не было, как и в тепле. Холод был его самым близким другом. Он был тем, кто встретил его при рождении. Он был тем, кто привел его к крепости и передал в руки предательскому теплу камина. Ценой материнской жизни маленькому Йорану позволили оградиться от холода, чего он никогда не просил ни ранее, ни позднее. За время его пребывания в крепости, ныне не просто не существующей, но и напрочь забытой всеми, Йоран усвоил лишь то, что тепло — враг, а мороз — друг. А людей он большую часть жизни считал глупцами и идиотами, причем он понимал, что его ненависть относилась прежде всего и к нему самому. Как иронично, что людские тела тоже вырабатывают тепло.

Целый месяц Йоран пребывал в покое, пока к нему не нагрянул внезапный гость. Слух старика, уже привыкший к монотонному завыванию ветров, уловил ворвавшийся в эту симфонию снежный хруст. Его взгляд стал осмысленным. Конечности затрещали. Опервшись на трость, он доковылял до другого окна и разглядел приближающийся человеческий силуэт. Йоран пришел в замешательство. Он мог бы понять путника, идущего с юга на север. Да, он казался бы удивительным безумцем, но от этого его действия могли бы быть логичными. К тому же, ожидать путника с юга гораздо более ожидаемое событие, нежели с севера. Да и невозможно было отправиться в путешествие на север, если ты не задумывал его, как последнее. Стук в дверь. На пороге стояло крепкое тело, одетое в шкуры. Все его лицо заросло снегом. Кираса была разодрана когтями. С объятой инеем бороды свисали сосульки. Веки были почти что сомкнуты, брови отдавали совершенной белизной, слипшиеся оледенелые волосы выглядели столь хрупко, что, казалось, могли рассыпаться от любого прикосновения. Йоран оглядел гостя с ног до головы и ткнул в него тростью.

— Ты не замерз? — спросил старик.

— Йоран, я узнал тебя, — произнес муж, чем ввел Йорана в ступор. — А ты совсем не изменился, мой друг. Только постарел чутка.

Он прошел внутрь и спросил, работает ли здесь камин, а то больно тепло. "Тепло? — ошарашено подумал Йоран. — Это ведь Крайний север". Он неуверенно мотнул головой, по-прежнему не узнавая вторженца.

— Тогда хорошо. Нельзя мне в тепло, понимаешь, Йоран? Ну чего ты так уставился на меня, словно не узнаешь? Мы ведь сражались бок о бок против зверья буйного.

— Лех? — Йоран разглядел его получше. — Или ты пытаешься запутать старого дурака? Кто ты?

— Да ведь Лех же!

— Значит память еще не отвернулась от меня, — ответил Йоран без излишних эмоций. — В последний раз мы виделись…эм…э…когда же…

— Сразу же после битвы при Малых Рубацах. Тогда мы окончательно расправились с нечистью северной, помнишь?

— Припоминаю. Да…я помню, — воскликнул Йоран. Он был рад увидеть старого друга, но не настолько, чтобы в порыве возникших на веках слез крепко обнять его. — Ты все причитал о своем народе, чем несказанно раздражал меня. Да, было такое.

— Волколаки истребили мой народ, а ты смел отпускать неуместные шутки, — упрекнул Лех. — За это я всегда тебя недолюбливал.

— Твой народ не был истреблен. Его остатки ушли на юг, к Снежному хребту, а о дальнейшем история умалчивает. А ты…кстати говоря, зачем ты отправлялся на север?

— Сторожить могилу Первого волколака.

— Точно! Ты был единственным, кто отважился коротать свои дни на север.

— Я просто не мог оставить его тело без надзора, особенно после оглашения Пророчества. Однако за прошедшие тысячи лет никто не потревожил покой Первого волколака.

— Ты говоришь так, словно всерьез стерег труп Вольги, а не наслаждался покоем, — произнес Йоран как бы в шутку, на что Лех ответил укорительным взглядом. Та небольшая радость, что теснилась внутри старика при встрече со старым другом ушла. Ему казалось, что в Лехе он как раз-таки отыщет отражение той самой вековой жизни, коей обладал и он сам, отыщет апатичное отношение к происходящему и безграничное желание покоя. Однако вместо этого он нащупал лишь чувство ответственности и добровольное участие в делах совершенно бессмысленных для людей их возраста. И пускай Лех выглядел не таким старым, как Йоран, и силой обладал большей, но прожитые года должны были сказаться на нем. Однако они не сказались, и Йоран был очень возмущен этим и даже опечален.

— Какой же тут покой, когда изгнанные на север волколаки то и дело пытались прорваться к останкам своего предводителя? Какой тут покой, Йоран, когда пророчество мудрецов начинает исполняться? Более того, зверье обрело нового предводителя, причем по существу своему он — Обращенный. Именно он обманом овладел моим сознанием и заставил последовать на юг, подальше от могилы Первого. Он очень силен, Йоран.

— И что с того? — вспылил старик, упав в кресло. — Предлагаешь мне вновь взяться за меч? Нет! Время моих подвигов подошло к концу и твое тоже. Брось ты это дело и оставайся здесь. Пускай Вольга вернется к жизни и уничтожит всех людей. Даже включая нас. Я устал жить, Лех, и ты, я думаю, тоже. Люди, которым ты клялся защищать могилу, уже мертвы.

— Ты никогда не выделялся своей совестью или преданностью, однако тебя знали, как честного и озорного. Я не был таким и не стал таким, Йоран. И я буду исполнять свою клятву до тех пор, пока не погибну. Да и по правде говоря не в клятве дело. И не в истреблении человечества. Ты понимаешь, о чем я.

Йоран вздохнул. Он понял, что Лех остался прежним занудой и “раздражительно правильным” человеком. Разубедить его в ошибочности его суждений — невозможно, и Йоран знал это по своему опыту. Он был слишком упертым, и его упертость порой приводила к жертвам, но порой и спасала тысячи. Словом, многие действия Леха во время войны были противоречивыми.