Вечная зима (СИ) - Бархатов Андрей. Страница 23

Мужи выбрались к основанию круглой башни. Подняв головы, они узрели позабытые ими облака. Бежать было некуда, все проходы были завалены. Лишь вскарабкавшись по строительным лесам, они могли обрести свободу. Не дожидаясь прихода Аспида, мужи сбросили все свои сумки и полезли наверх. Змей прибыл, когда мужи практически добрались до края башни. Гнев его вылился в пронзительный рев, и он полез следом. Башня трещала. Бьерн и Дир забрались первыми и помогли Акамиру. Херлиф отставал. Он совершил прыжок, прежде чем строительные леса рухнули на голову Аспида. Акамир схватил его, но разум вдруг подсказал ему разжать руку. Не стоил Херлиф спасенья, ведь много бед принесет он в дальнейшем, но не смог бы Акамир выдержать мук совести. Он вытащил Херлифа на свет. Башня обрушилась под тяжестью Аспида, и змей сорвался вниз. Обломки придавили его. И смолк, наконец, яростный рев Аспида.

Мужи продолжили свой путь, но никто из них и помыслить не мог о том, куда он их приведет. Кругом лежал снег, метель бушевала, не позволяя путникам видеть дальше своего носа. Дорога была одна и вела вверх, к разбухшим тучам, ясно различимым в буре. Херлиф стремился туда, но Акамир по обыкновению не разделял его рвения. Уже третий день они продвигались вперед. Истощенные мужи теряли последние силы. Жизнь покидала их тела, но воля оставалась единственной опорой. На следующий день Бьерн совсем был плох. Ноги его уже не ходили, и Акамир взвалил его на свои плечи и потащил дальше, несмотря на все протесты Херлифа. Когда Дир совсем было затерялся в дурных мыслях, Акамир ободрил его. Уста его были очень убедительны, хотя сам он давно уже ни во что не верил, но сердце его не могло позволить Акамиру бездействовать. Херлиф бодро продвигался вперед, совершенно не чувствуя усталости. Высота взывала к нему, и он охотно откликался на этот зов. Херлиф игнорировал привалы. Бьерн хотел было отпустить своего лидера вперед, ибо «разум явно покинул его», но Акамир не позволял.

Однажды метель стихла, обнажив чудесный вид на бескрайние лесные просторы. Тогда-то мужи и осознали, что уже как несколько дней движутся по горному хребту. Акамир нагнал Херлифа и сказал ему об этом.

— И что же ты предлагаешь? — спросил Херлиф. — Спуститься вниз ни с чем? Закончить наш путь?

— Иначе мы сгинем здесь. Наш путь ведет в никуда.

— В никуда?! — вскричал Херлиф и пнул Акамира в сугроб. — Если мы сойдем с этого пути, то неизвестно, где окажемся.

— О чем ты говоришь?

— О зове, — сказал Херлиф и прислушался. — Он зовет нас, и мы должны повиноваться. Слышишь? Он хочет даровать нам награду за упорство. Хочет защитить нас от тягот этого мира. Мы движемся к вершине, Акамир из Вержавска. Движемся к Богам.

— Я не слышу зову. Никто не слышит его, дорогой Херлиф.

— Значит вы не достойны, — промолвил он и набросился на Акамира. — Вы не достойны другой жизни! Умрите в позоре.

Между мужами завязалась жестокая борьба, переходящая в битву на мечах. Акамир не уступал Херлифу в мастерстве, но и Херлиф не собирался быть противнику ровней. Гнев подпитывал силы дикаря. Акамир уже не мог держать меч. Отбросив свое оружие, он выждал момент и, схватив Херлифа, сломал ему руку. Поняв, что преимущество на стороне Акамира, мужи подоспели к нему на помощь. Один лишь Стиг встал на сторону Херлифа. Поступок своих соплеменников разжег в Херлифе новый огонь ненависти. «Он поселили слабость в ваших душах, — кричал Херлиф, — и теперь вы не достойны слышать Его зов». Стиг поддержал его и сказал, что тоже слышал этот зов, но Херлиф ему не поверил. Остальные мужи помогли Акамиру встать на ноги. Херлиф внезапно остановился, повернулся к ним, и воскликнул: «Они пришли забрать меня. Они пришли за мной». Лучи света протиснулись меж хмурых туч. Странные существа сошли с небес. Голова у них была орлиная, а тело львиное. Название этих тварей давно уж затерялось во времени, но Бьерн ясно их помнил. «Грифоны, — обескураженно пролепетал он. — Небесные стражи. Мифы прошлого оживают прямо на наших глазах». Херлиф упал на колени и воззвал к ним. Стиг обнажил меч, но один из грифонов схватил его своими когтистыми лапами и сбросил вниз. Другой грифон подхватил упивающегося своим безумством Херлифа и унес в небо, к серым тучам. Так и сгинул Херлиф с каменных островов — жестокий воин, однако верный традициям своего племени. Никто не горевал о нем, никто не пытался его отыскать. Обрел ли он то, что так желал — неизвестно.

Бьерн и Дир сложили свои мечи, признав могущество грифонов. Несколько крылатых существ воронкой кружили вокруг изумленных мужей, пока вдруг не схватили каждого из них и не сбросили вниз. Но и сейчас смерть не настигла Акамира, не приняла его в Тот мир. Очнулся он уже в лесу, в окружении родных хвойных древ. Ещё долго он следовал на юг, прежде чем отыскал разрушенное волколаками селение, где наткнулся на выжившего Дира. Отобедав сырого мяса, они отправились дальше и через несколько дней им повезло наткнуться на свой лагерь. Встретили их прохладно. Никто не спрашивал ни о погибших, ни о дороге, которую им было суждено проделать. Даже о предводителе своем Херлифе они не полюбопытствовали. Акамир был возмущен, но в глубине своей души чувствовал облегчение. “Пусть уж они лучше сгинут, как сгинули воспоминания о жизни в Вержавске”, - откровенничал Акамир в разговоре с Диром. Тот удивился, поскольку не думал он, что воспоминания о походе будут тревожить Акамира. “Мой народ бессовестно уничтожал твой, но ты принял нас, — говорил Дир. — Херлиф извел и тебя, и память твою, но ты горюешь по нему. Странный ты воин, Акамир из Вержавска”. Акамир ничего не ответил, но просил Дира не говорить об этом. “Я вырос там, где всякое проявление чувств было неугодным, — продолжил Дир, — а потому хотел бы научиться этому у тебя”. И вновь Акамир оставил слова Дира без ответа.

Минула неделя. Акамир все не мог найти себе места. Днем он бродил по окрестностям леса, а ночью слонялся по избе. Бессонница тяжело сказалась на здоровье крепкого воина. Голод и холод не приносили ему таких мучений, как возникшая неприкаянность. Наблюдения за бытом местных отвлекали его, однако взывали к намерению объединить дикарей и вновь взять на себя бремя лидера. Акамир гнал эти мысли прочь. «Если я и поведу этих мужей, то только на смерть», — без утайки говорил он. Дир подбадривал Акамира, говоря, что пошел бы за ним даже в далекие северные земли, ибо мог вверить ему жизнь свою. Слова эти разжигали в сердце Акамира ещё большую боль. Через несколько дней он тайком собрал свою походную сумку и в ночь двинулся на север. Дир увязался за ним. Акамир открыто порицал это решение, но сердце его радовалось. Здесь след Акамира теряется, и никто из ныне живущих не знал, что приключилось с путниками в северных краях.

Глава 5

Известная миру история Акамира, сына Вержавска, подошла к концу. Однако неизвестными остаются истории других жителей, затронутых в предыдущих сказаниях. Так житель Вержавска Ингварр сгинул в снегах вместе с женщиной и сыном её, однако не окончена была жизнь его. И в этом сказании пойдет речь о нем. Вернемся же на несколько недель назад, в ту злополучную ночь, когда пал Вержавск.

Ингварр стойко пережил ночную метель. Весь жар тела своего он передавал женщине и её сыну. До самого утра растирал он их промерзшие тела, пока мороз окончательно не сковал его руки. Дыхание его совсем ослабло. Тонкая пелена едва теплого пара, исходящего меж обветренных губ, врезалась в окаменевшее женское личико. Замерзший ребенок завалился на бок, словно статуя. Ингварр поднялся на ноги и попытался накинуть на себя меха, да пальцы его уж совсем омертвели. Спрятав руки в одежды, отправился он невесть куда. Голова его была сродни ледяной пещере, где ни одно живое существо не отважилось поселиться. Сугробы будто намеренно становились все выше, и ход Ингварра замедлился. Одно лишь легкое дуновение ветра могло свалить его с ног, но измученный муж из последнего удерживал свою жизнь в бренном теле. Казалось, он вот-вот рухнет в сугроб, а душа его продолжит идти вперед, пока вовсе не исчезнет из этого мира. Внезапная боль в сердце подкосила обмороженные ноги Ингварра и свела лицо его в жуткой гримасе. И пал воин Вержавска, и пролежал в снегах некоторое время, прежде чем был спасен он. Причем спасен был не обычным человеком, а весьма загадочной старушкой, от которой веяло смертью, словно она сама ею являлась.