Шут и слово короля (СИ) - Сапункова Наталья. Страница 51

— Ну нет, Ленель! — Рай Минт вскочил с места. — Ты не смеешь! Я кандриец!

— Я тоже кандриец, — Эдин быстро встал. — Извинись, Ленель. Мы не соперники здесь. Извинись, и скажи другой тост.

Задирать Минта было еще можно, а вот с Вентсивером обычно не связывались. С первых дней в школе на фехтовальных занятиях Эдина ставили лишь против старшекурсников, и очень скоро слава первого фехтовальщика школы приклеилась к нему и осталась на все три года. Природная сноровка и выучка Якоба, да еще помноженные да долгую работу в цирке, сделали свое дело.

— И не подумаю извиняться! — взвился Ленель. — Вы кто? А я внук герцога!

Это он тем более зря сказал. За столом стало тихо, и поднялись, положив руки на рукояти своих клинков, староста курса и двое его помощников.

— В таком случае, милорд, вы должны покинуть нас немедленно. Вы знаете наши законы… милорд!

— Я сольвеннец! И я еще заставлю вас всех подавиться такими словами! — бушевал внук герцога, пока его теснили к выходу.

Нечего было столько пить и распускать язык. Школьное правило железно соблюдалось в этот их последний день: никаких титулов и званий. Назвался лордом — убирайся. Хотя всякому ясно, что, может, и не лордов, но дворян за столом сидело никак не менее половины. И у каждого выпускника был клинок на поясе, хотя в приличных домах мечи полагается снимать, прежде чем сесть за стол. Здесь — другое дело. Зато не все из них имели право у себя дома носить мечи прилюдно. И Эдин, лаская пальцем привычно-гладкую рукоять, прекрасно помнил, что, минуя границу Кандрии, должен будет снять меч с пояса.

Лучший фехтовальщик школы «Большие часы», ха. Безродный кандрийский циркач!

А еще он младший штурман шерка «Саурин». И, может быть, будущий муж леди Аллиель Кан.

Лучше не думать. Лучше пока вообще ни о чем таком не думать…

А внук герцога, конечно, прав — они еще встретятся. И неизвестно как, друзьями ли, врагами, или им просто лучше будет не узнать друг друга? И кого-нибудь из них разделит море и стекло подзорной трубы, и флаги на мачтах, разумеется. Кандрийцев с внуком сольвеннского герцога — почти наверняка. Все ждут, что война с Сольвенной начнется вновь.

Эдин наклонился к Минту.

— Мне надо уйти.

— Э… пойти с тобой?

— Нет, не нужно. Я скоро вернусь.

— Что, и пирога удачи не желаешь отведать?

— Если не приду, захвати для меня кусок.

— Ладно, так и быть — Рай подмигнул. — Понял, не дурак. Хоть до утра не забудь вернуться.

Решил, что он направляется к девчонке…

У входа служанка, с которой Эдин договорился заранее, вручила ему сумку с бутылкой вина, пирогом и большим куском запеченного мяса.

Нет, не было подружки у Эдина Вентсивера. И хоть у многих студентов они были, ради девушек с прощальной пирушки никто не сбегал.

Девушки…

Впрочем, была ведь и Лианна — темноглазая, смешливая ученица белошвейки. Так что поклясться в том, что три года лишь мечтал об Аллиель Кан, Эдин не смог бы. Когда была Лианна, Аллиель не ушла из его мыслей, но стала воспоминанием. Сестренкой. Грезой о будущем. Нет, Эдин не мог бы толково это объяснить, несмотря на долгие уроки риторики в негоциантском курсе школы…

Да, он любил Аллиель Кан, хрупкую светловолосую девочку, которая еще не доросла до свадебного платья. Он помнил ее лишь такой, другой не видел. Гадал — какая она теперь? И недоумевал — неужели в этом ее монастыре не позволяют писать письма? Сам он оставил для нее у Графа пару писем, но ответных не дождался. Может, грезя о владельцах прекрасных замков, эта задавака считает ниже своего достоинства ему написать? Ну а он, тоже из гордости, так и не спросил у Графа, почему нет писем от Аллиель.

Да, он увлекся Лианной, за сестрой которой взялся ухаживать Рай Минт. У них тогда прямо поветрие случилось: все принялись крутить любовь. И да, да, он почти не огорчился, когда Лианну выдали замуж за солидного владельца пекарни. Точнее, огорчался неделю, а потом начались очередные экзамены.

Полчаса быстрым шагом — и хмеля в голове не осталось. И настроения поубавилось, все же городская тюрьма место невеселое, а он именно туда и направлялся — в тюрьму города Тасана. Потому что с некоторых пор там пребывал некий пиратский капитан. А «Морская дева» — не было ее больше. Затонула.

Виной тому, что капитан Кай, который нападал исключительно на джубаранские корабли, оказался в гринзальской тюрьме, также была недавняя война. Точнее, ее последствия. После войны Кандрии с дружественной Джубарану Сольвенной нейтральный Гринзаль из дипломатических соображений присоединится к договору, обязавшему его преследовать всех пиратов во всех морях…

А между тем формально сольвеннский остров Таней, лежавший почти у берегов Кандрии, принимал пиратов с распростертыми объятиями. Воистину, не все просто под небесами.

Так или иначе, после пленения капитана Кая и части его команды морской министр Джубарана прислал ноту гринзальскому герцогу с требованием выдать пирата, но тут вмешались обстоятельства. Капитан был крупным должником в Гринзале, поэтому закон не то чтобы запрещал, но позволял не выдавать его, пока долги не будут погашены. То есть, возможно, никогда. А подвергнуть его пыткам и казни в Гринзале вроде было не за что. И вообще, многим здесь были известны причины личной войны Кая с Джубараном, а кое-кто и без причин не видел в этой войне ничего предосудительного. Вдобавок складывалось впечатление, что на стороне капитана был не только закон. Так что выдача и казнь каперу не грозили, зато его ожидало беспросветно долгое прибывание в тюрьме города Тасана.

Если бы нашлись друзья, готовые заплатить его долги — это лишь дало бы повод выдать его Джубарану. Когда джубаранский министр сам пожелал выкупить заемные бумаги пирата, ему назвали сумму с чудовищным процентом, и он передумал. А надавить на Гринзаль силой ни Сольвенна, ни Джубаран не решались — страна имела сильный флот, да и армия гринзальского герцога тоже заслуживала похвал. И вообще, содружество вольных торговых городов в окружении множества королевств стояло последним поперек горла, но его были вынуждены терпеть, с ним требовалось договариваться.

Не то чтобы в городскую тюрьму запросто пускали всех желающих, но Эдину посодействовал господин Эйри. И вот с легким скрипом за его спиной закрылись тяжелые железные ворота…

— Ваше разрешение, сударь?

Эдин предъявил листок плотной бумаги с печатью.

Потом были мрачные каменные коридоры, и маленькая комната, неожиданно светлая, перегороженная посередине кованой решеткой.

Капитан уже ждал, с той стороны решетки. Гладко выбритый, в свежей рубашке. В самое первое мгновение он посмотрел на Эдина с недоумением, но уже в следующее…

— Э… ты? Циркач, что ли? — он засмеялся.

— Я, милорд.

— Да, неожиданно. Ты вырос, мальчик.

Капитан был теперь на полголовы его ниже. Эдин к этому уже привык — многие вдруг стали ниже его.

— О, ты окончил «Часы»…

На шее Эдина болтался знак школы. Собственно, если уж совсем честно, то Эдин и пришел сюда именно сегодня, чтобы показаться капитану со знаком на шее. Чтобы похвалиться, да. Давно об этом мечтал, со дня поступления, наверное. Но не надеялся, а тут такое дело…

Капитан протянул руку сквозь решетку, потрогал бляху на ленте. Сказать, что он был удивлен? Нет, скорее, задумчив.

— У меня тоже такой есть. Где-то валяется. Э, да ведь сегодня выпуск, да? Когда же был мой выпуск, десять лет назад? Да нет же, двенадцать, точно. Тебе сегодня нужно до ночи есть и пить у дядюшки Пода! А пирог, как же пирог удачи? Ты чего сюда приперся в такой день, а? — вдруг захохотал капитан.

— Я уже наелся. И пирог от меня не уйдет. Просто разрешение дали лишь на сегодня, а завтра уезжать уже.

— Вот как, значит. А пирог не пропусти, разве можно! В моем куске знаешь что было? Монета. Целых полсоллена. К богатству, то есть. Так что все это, конечно, чушь, потому что с тех пор соллены лишь текли у меня меж пальцев. И те, которые я выручил за тебя, тоже.