И смех и грех, или Какая мука - воспитывать! (СИ) - Мизухара Кристина Ивановна "onix". Страница 46

А Иван всё это время стоял и смотрел на театр двух актрис, как на новогодний утренник в детском садике «Белоснежка и Краснозорька».

— Всё? Все высказались? — улыбнулся он. — Так, а теперь дети, идите спать, — подтолкнул Марго в спину к дверям холла. — Тут взрослые люди будут общаться. — И выгнул бровь в сторону гостя, явно намекая на его недавнее, новоиспечённое совершеннолетие.

Когда он застал Арину с Макаром за поцелуем — это было одно. Видимо, тогда в нём зрело чувство, которое он сам не замечал или отвергал, или ещё чего — Беспалов так толком и не разобрался.

Сейчас же ситуация иная. Арина — с ним, и Ваня, будучи уже счастливым соперником и взрослым парнем, не очень спешил бодаться со школьником. Да молодой мажор Гусев ещё раз подтвердил и свою молодость, и стопроцентную мажорность, явившись в чужой дом с шантажом, но Беспалову тоже когда-то было восемнадцать, чего нельзя забывать и делать вид, что он не совершал ошибок и с рождения поступал исключительно красиво и образцово-правильно.

— Надеешься меня убедить, что замутил с Марго? — похабно улыбнулся Макар. Его пьяный взгляд сделался особенно «масляным» и слащавым.

«Фу, тошнит от него такого», — поморщилась Арина.

— Да, что ты, родной! — наоборот, будто обрадовался Иван. — Ты меня с кем-то путаешь. Даже если тебя это скребёт, то по любому, оно не твоё собачье дело.

— Собачье? — ни грамма не обиделся Макар. — Эт ты прав, это не собачье… это того… уголовное дело. Они же несовершеннолетние. — Развёл ладони в стороны на близняшек. Разговаривая только с Иваном юноша тоже сделался чуть старше и брутальней.

— Как будто тебя это остановило, — тихо, с ненавистью процедила сквозь зубы Арина. Они с Марго, разумеется, не спешили удалиться восвояси и даже не сдвинулись с места. Зная быстрый характер опекуна, а также его тяжелые и опасно-умелые руки, решили, если дело «запахнет керосином», моментально повиснуть каждая на одной из них.

— Сорян, брат — опять не в тему. — Иван спрятал ладони в подмышках, будто у него действительно уже нещадно чесались кулаки. — Несовершеннолетие — это восемнадцать, а возраст сексуального согласия — это шестнадцать. Такие дела, амиго, — картинно-широко развёл он руки в стороны. — Домой придёшь — покури Уголовное право Российской федерации, а сейчас поигрались и будет. Сворачиваемся. — Ваня вскинул подбородок и двинулся на Макара. — Свой этот тэтрис с видиками — в зубы, и сдёрнул отсюда, быстро.

Гусев не пошевелился. Он в момент сделался будто ниже ростом и эмоционально сжался до состояния бедного родственника. Слова «уязвимость» и «ранимость» только что не пошли у него красной строкой во лбу. Девчонкам, знавшим его больше десяти лет, на мгновение показалось, что он готов стерпеть всё, что угодно, согласен пережить унижение и насмешки, боль утраты и крах поражения, только бы его не выгоняли. Не смотря ни на что, ему нравится находиться здесь, в их обществе, он только не знает, как примкнуть к нему по-хорошему.

У Арины защемило сердце. Марго нахмурилась.

Но было уже поздно. Во всех смыслах.

— Всё, давай давай, топай. — Довольно грубо подтолкнул Гусева к двери Иван и, схватив с вешалки по пути свой пуховик, шагнул вслед за ним на улицу. — Можешь выложить на ютьюбе. Наберёшь пару лямов лайков, мы тебе ещё подкинем. Новенького.

Только совершеннолетние взрослые скрылись за порогом, Марго развернула к себе сестру за рукав халата.

— Ты чего?! Зачем ты всё испортила?! — зло зашипела она. — Я же хотела, как лучше! Он бы подумал, что это я, и ему стало бы пофик.

— Ага! Пофик! А шапочка? Если купили тебе, как я потом в ней в лицей заявлюсь? Что Макарон скажет? — гнула всю линию Арина.

— Так тебе барахло важнее или твой парень?

— А я не боюсь, чтобы о нас узнали, понятно? Я хоть кому могу сказать, что мы вместе. И Макару тоже.

— Ах, вот как! Значит, мне ничего делать нельзя, — рванула вниз молнию куртки Марго, потому как уже и так достаточно согрелась, да ещё плюс ко всему её бросило в жар, — а то бедненького Иванушку могут лишить опекунства, а тебе, значит, можно, да? Можно целовать его где захочется? Тогда я тоже буду делать, что захочу, понятно? — рывком скинула она с себя одежду.

— Да делай! Я тебе, что, мешаю?! — почти фыркнула Арина и ринулась в холл первой.

А в это время на улице кипели уже совсем другие страсти.

Первым подал голос такой «брутал», как Тайсон.

— Гав! Гав! — сказал он Макару своё веское слово, только парни вышли во двор. Вообще-то юноша и собака были знакомы довольно давно, но Жанна Ивановна не приветствовала дружбы между своим любимым сторожем и гостями, поэтому пёс внушающим уважение басом старательно обозначал дистанцию между собственной персоной и всякими, которые «ходят тут».

— А теперь слушай меня внематочно, — рванул пацана за ворот пуховика Иван, только они прошли вольер.

— Руки! — дёрнулся Гусев.

— Да, блять, — схватил его уже за грудки Беспалов вполне «по-совершеннолетнему» вплоть до взрослого, и хорошенько тряхнул. — И хер бы с ним, но если я узнаю, что ты доёбываешься хоть до одной из них, мой шантаж в особо крупном с целью распространения тебе не понравится.

— Не пугай! — опять дёрнулся Гусев и тут же почувствовал, что до взрослой мощи Беспалова ему нужно ещё немного подрасти и развиться.

— Ты пришел в мой дом шантажировать, и я тебя пугаю! Ты, придурок лагерный ещё не знаешь, что такой пугать, — округлив в глаза, выговаривал ему близко прямо в физиономию Иван. — Это ведь твоя лайба: два, один, два, эс, вэ, икс? Смотри, остановят ребзики с членами от зебры в руках и аккуратно уложат чавкой в грязь.

— Да пошел ты! Я тебя не боюсь.

— И не надо. Ты главное не трогая меня, хорошо? — наконец отпустил паренька хозяин дома. — А сейчас, пшел вон с моего двора. Шантажист дерзкий, — и с «гостеприимством наоборот» он широко распахнул калитку.

— Афигеть!

— Ну ничего ж себе! Где взяла?

— Какая красотища!

— И сколько такое мимимшество?

— Только не трогайте — она белая, — прижала к себе шапочку Арина на манер котёнка, защищая его от своры псов.

Отстояв вчера обновку у Марго самым твёрдым, несокрушимым образом, она принимала в школе охи и ахи по поводу кристаллов Сваровски и косилась на Макара, вокруг которого привычно змейкой вилась Алинка Капланова.

— Видим, не слепые. — Сделала руки в боки Алёнка Позднякова — самая бедовая девчонка из их класса. — Но у тебя и та, фисташковая, была очень годная. Не вижу профита покупать новую.

— Ну как… Марго на ноябрьские летит в Австрию. — Приготовилась терпеливо разъяснять Арина. Она по опыту знала, что лучше это сделать сразу, а то всё равно не отстанут.

Хотя, слушая рассказы о других классах и школах, девушка считала, что с коллективным бессознательным — да и сознательным тоже — ей крупно повезло. Отношения между ними с самого первого класса сложились весьма доброжелательные и тёплые — люди здесь собрались довольно грамотные и продвинутые для своего возраста, занимались исключительно учёбой и подготовкой себя к будущей карьере. И чем более блестящей, тем лучше. Шмотки, телефоны, машины и маникюр с макияжем если и обсуждались, то без фанатизма и как нечто побочное, второстепенное и далеко не самое важное. Бойфрэнды, да и просто «фрэнды» шли в этой же категории и мерилом успешности, крутости и востребованности отнюдь не являлись. Совсем от слова «никогда». О многом говорил тот простой факт, что из четырнадцати девочек в одиннадцатом классе с мальчиками встречалась только Арина и Люба Аничина, остальные двенадцать все силы, время и умения бросали на гранит науки.

— Ей купили костюм и ещё на поездку дают триста тысяч. А мне вот…шапочку.

— Ого, а почему так дорого на одного человека? — спросила Сафонова Таня, которая на праздники собиралась с братом, дедушкой и бабушкой в Париж. — Мы на четверых заплатили пятьсот.

— Ну… она же первый раз, у неё ничего нет кроме одежды, а там за всё нужно платить на каждом шагу, плюс прокат. Потом ей купят всё, что надо. Борд там… сапоги, шлем.