Хранящая прах (СИ) - Богатова Властелина. Страница 4

Дана посмотрела на Арьяна как-то густо и долго, губ коснулась улыбка легкая и исчезла тут же. Она опустила ресницы, отводя взор, а на белой коже румянец проявился.

— Ну, здравствуйте, боярышни, — поздоровался за обоих Данимир, за ним и не убудет.

Люборада хоть и на зиму младше, но тоже девицей видной стала. Медная коса, кудрями мелкими обрамленное привлекательное лицо с серо-зелеными глазами и темными бровями. В отличие от сдержанной Даны, сестра не считала нужным как-то проявлять свое величие, подвижной и живой казалась с виду. И видимо, ее смех он слышал в горнице.

Арьян, склонившись к Ериславу, ответил:

— Данимир с вами посидит, он куда разговорчивее, чем я. Тебе ли это не знать, — поднялся, оправляя пояс, вылез из-за стола, оставляя друзей, зашагал прочь, чуть пошатываясь, направляясь в сторону хоромин, думая только об одной.

Глава 2

Погода портилась, клубились тучи над ровной гладью воды, сыпала морось, которая водяным панцирем покрывала волосы и одежду, делая ее тяжелой. Валганы сошли с ладей, когда влил дождь — он задержит на берегу надолго, потому хан распорядился поставить палатки и, чтобы не терять все же время, отправил вперед двоих всадников с приказом приготовить шатер для его будущей жены, и чтобы по приезду, встречали княжну Мирину как подобает.

Хан посмотрел в небо, лицо омыли холодные капли. До Вершуха они доберутся к обеду, хотя, если дождь не прекратится, то позднее. Всю дорогу размышлял о том, что выведал Угдэй о княжичах. Как теперь поступить? Он осознал, что нужно менять все: и место становища, и часть людей отправлять назад, в степи. Угдэй хмуро глядел на вождя и молчал. Батыр потерял покой, когда разузнал, что затеяли княжичи Явлича. Что ж, если те сколь же настырны, сколько глупы, он готов их встретить.

Дождь прекратился, и по кошме стучали редкие тяжелые капли. Вихсар смотрел на палатку, где находилась княжна, и думал обо всем, но прежде всего, о том, как поход его в земли воличей обернулся для него угрозой смертельной схватки. Разорвет глотку тому, кто попытается напасть на него, кто посмеет отнять то, что принадлежит ему. И пусть поможет ему в этом Великий Тангрин.

От княжны он старался держаться подальше, перебарывая мучительную тягу к ней, которая пожаром горела внутри, и огонь этот заполнял до самых краев, превращая его в тень. Находиться с ней рядом было опасно, и прежде всего для нее. Вихсар привык всегда получать то, что желает, он никогда не заставлял себя сдерживаться или ждать, особенно — согласия женщины. Он желал Сугар, и это доводило до безумия. Ни одну женщину он еще не вожделел с такой бешеной силой, до помутнения. Быть рядом и не сметь касаться ее — безумие. Он может сорваться, и так на грани. А это недопустимо, когда уже так близок к тому, что Сугар полностью станет его.

Пола укрытия, где находилась княжна, вдруг приоткрылась, и оттуда выглянула невольница. Девка жестом подозвала Тимина, что выскользнул наружу, как только прекратился дождь, чтобы проверить лошадей. Они о чем-то переговорили быстро, а следом отрок развернулся и прямиком побежал к палатке, где сидели Вихсар с батыром. Вид у Тимина был беспокойный, он, преклонив голову, бросил короткий взгляд на вождя.

— Говори.

— Княжне нездоровится.

Этого Вихсар и боялся. Он поднялся с расстеленных на земле шкур. Широким шагом ступая по размягченной сырой земле, прошел к укрытию. Откинув полог, нырнул внутрь. Мирину он нашел сидящей на шкурах, голова ее не покрыта была, и выбившиеся из косы волосы переливались в тусклом свете, будто снег. Одежда сухая — успела переодеться.

Пленница вжалась вся в угол, бросая опасливый взгляд на ворвавшегося хозяина.

— Оставь нас, — попросила ее княжна, и голос ее прозвучал хрипло.

Прислужница незамедлительно выскользнула из палатки наружу. Мирина, проводив девку взглядом, обратила его на Вихсара. Что ей нездоровится, было видно сразу — неестественный румянец на щеках, глаза уставшие. Вождь продвинулся вперед, пригибаясь под низкой кровлей, опустился рядом. Мирина подобрала под себя ноги, прячась под ворохом шкур, освобождая еще больше места. Хан посмотрел на сложенные руки с узкими запястьями. Мирина вдруг сжала пальцы, убирала их под шкуры. Она его остерегается, не желает, чтобы прикасался к ней. Он и не станет. Постарается.

— На счет того, что нужно брать с собой знахарку, я соглашусь. До становища осталось еще полдня пути.

— Не переживай, хан, я выдержу, не первый раз такое, — опередила его с ответом княжна, но он не стал гневаться, видя ее, такую хрупкую, трепетную, свою воинственную Сугар, которая исцеляла его, а себя не может. — Я всего лишь попросила помощницу заварить мне нужных трав, а она проболталась. Ты бы о том и не узнал.

Он все же не смог сдержаться и протянул руку, касаясь ее щеки, такой горячей, сухой и немного обветренной. Мирина не отпрянула, и острая потребность сжать ее в объятиях пронизала до самой глубины.

— Я и не сомневался, — он огладил ее шею, смотря на ее губы, тоже бордовые от поднявшегося жара. — Только… — он склонился ближе, нависая, вдыхая теплый тонкий запах, — не нужно от меня ничего утаивать, — проговорил он, лаская пальцами шею. — И называй меня по имени, когда мы одни.

Мирина задержала дыхание и не отпрянула, только дрогнули ресницы, тень от них упала на глаза, делая их цвет глубоким и мягким.

— Я хочу, чтобы ты ко мне прикоснулась, Сугар.

Княжна помедлила, раздумывая. Грудь ее поднялась во вдохе, а потом Мирина положила свою ладонь на его руку, отстраняя от своей шеи. Вихсар сжал тонкие пальцы, такие же горячие, как пылающие жаром щеки, поднес к себе, прижал к своей груди, к сердцу. Княжна сглотнула, облизывая пересушенные губы, одурманивающие не хуже вина, их влажный блеск и мягкость необоримо манили прикоснуться.

— Поцелуй меня, — попросил.

Мирина моргнула, порываясь высвободить руку, но он не позволил.

— Я не могу, — сказала, отводя взор.

Вихсар выпустил ее руку, сковав точеный подбородок пальцами, повернул ее лицо к себе, приблизился настолько, что горячее дыхание княжны опалило его губы.

— Почему нет, ты же хочешь.

— Я не знаю, — приглушенно ответила она.

Вихсар припал к ее губам сам, заставляя ее замолкнуть, касаясь и лаская их, вбирая, пробуя на вкус. Такая послушная, податливая, сводит с ума. Внутри творился настоящий огонь, он бурлил, сжигая его всего, разгоняя пламя по венам, отяжеляя и пьяня еще сильнее, сталкивая в эту разрывающую на части агонию.

— Гордая княжна, — прошептал еще тише.

Ее лицо преобразилось, и вид ее стал такой ранимый и искренний, что это причинило почти боль, он впился в ее губы снова, сочно и чувственно. Мирина и на этот раз не отпрянула. Вихсар поздно понял — лишь потому не отталкивает, что слаба сейчас. Понимание это разрушило в нем всю надежду, что получил от ее ответа, стерло его в прах. Он нехотя отстранился.

Мирина вдохнула, поднимая бархат ресниц, прояснился затуманенный взгляд.

— Отдыхай, пока есть на то время. Я знаю, ты сильная.

Вихсар поднялся, заставляя себя покинуть палатку.

Вихсар вернулся под навес и отдал приказ всем задержаться ненадолго. Тем лучше — пока можно было спокойно все водрузить на обозы, да и дорогу к тому времени обветрит. Как бы ни тянулась душа оказаться поскорее на месте, но здесь уже и не поторопишься.

Кода тучи расступились и посветлело немного, из палатки вышла княжна, вновь собранная, волосы спрятаны под покров, румянец исчез, и теперь она казалась совсем бледной. Вихсар только сейчас начал понимать, какую жемчужину нашел той зимой. И страшно становилось от одной мысли, что мог и в самом деле сломить ее, раздавить, как бабочку, своей грубостью, жестокостью. И это выворачивало наизнанку.

Собравшись вновь в дорогу, пошли по берегу неспешно. Становище завиднелось тогда, когда день перевалил за середину. Кругом было тихо, по-прежнему поднимались к небу столбы дыма от множества костров. Погрузившись в высокий бурьян, сбивая обильную дождевую росу, всадники поспешили, погнали лошадей едва ли не во весь опор. Хотелось оказаться поскорее в тепле и сухости, поесть горячей пищи. Их встречали. От внимания хана не ушло, как женщины косились на княжну, которая свободно ехала наравне со всеми, всадницей. Пусть и молчали, но скрыть свое удивление не способны были.