Карантин - Зорин Виталий. Страница 28

Лицо Снегового окаменело – на нем, казалось, еще больше обозначились скулы.

– Настоятельно рекомендовать мне может только премьер-министр, – ровным, бесцветным голосом проговорил он, глядя сквозь полковника службы безопасности. Затем медленно повернул голову и посмотрел на министра обороны. – Как, по-твоему, Николай Ильич, стоит ли мне завтра на Совете министров поднимать этот вопрос?

Дорохов смешался, сердито перебегая взглядом по лицам полковников. Подобного оборота событий он определенно не ожидал. Ох и не хотелось ему докладывать премьеру о событиях в Каменной степи. При таком раскладе шила в мешке не утаишь – обязательно выплывет на свет божий пресловутая точка «Минус», и тогда, судя даже по осколочной информации, ставшей известной Полынову, международного скандала не избежать.

– Да пусть едут, – снова подал голос полковник Федорчук. – Режим секретности с началом учений снят, так что не вижу оснований препятствовать. – Он встал. – Разрешите идти, товарищ генерал?

Министра обороны его слова словно пригвоздили к креслу. С минуту он сидел неподвижно, набычившись, сверля глазами полковника ФСБ. Даже позабыл попыхивать торчащей изо рта сигаретой. Наконец он совладал с собой и затянулся так, что сигарета затрещала.

– Нет, Максим Андреевич, – глухо сказал генерал, – я попрошу вас еще минут на пять задержаться. – Он повернул голову к Снеговому:

– Ты удовлетворен, Александр Васильевич?

– Естественно.

Снеговой встал, и Никита последовал его примеру.

Впрямую им на дверь не указывали, но и так было понятно, что аудиенция окончена. Нет, все-таки слаб нынешний министр обороны, если в его ведомстве распоряжения отдает полковник ФСБ.

– Завтра утром моя спецбригада вылетит в Каменную степь, – сказал Снеговой. – Надеюсь, Николай Ильич, твой гарнизон обеспечит посадку самолета?

– Д-да… – рассеянно пробормотал Дорохов. Он поднял глаза на полковника Аброскина. – Дмитрий Афанасьевич, распорядишься потом, чтобы приняли самолет у зоны оцепления…

Мысли генерала сейчас были далеки от проблем Министерства по чрезвычайным ситуациям. Никак не входило в его планы разрешать спасателям посещать Пионер-5. Потому и смотрел он неотрывно на полковника ФСБ, нарушившего его стратегическую линию. Ждал, когда посторонние уйдут, чтобы выяснить причины вдруг изменившейся позиции службы безопасности.

– Всего доброго, – кивком головы попрощался Снеговой и направился к двери.

Полынов тоже кивнул и поспешил следом. Он был единственным, кто не проронил в кабинете ни слова, и остался этим весьма доволен. Гораздо интересней со стороны наблюдать «битву» министров, чем самому принимать в ней участие. Такому спектаклю и МХАТ позавидует…

* * *

– Петрович, на Чистые пруды, – сказал Снеговой шоферу, садясь в машину. – На Мясницкой возле биржи остановишь. – Он обернулся к Никите:

– Пройдешь через дворы на Кривоколенный переулок, там, в доме номер четырнадцать, офис нашей службы биологического контроля. Третий этаж, начальник службы Беспалов Арсений Николаевич. Он познакомит тебя с бригадой.

– Спасибо, – кивнул Полынов.

– Не стоит благодарности, – досадливо поморщился Снеговой. – От твоей командировки за три версты несет дохлятиной.

– Разберемся на месте, – пожал плечами Никита.

Снеговой внимательно посмотрел на него.

– Ну-ну. Разберись. Только дров не наломай. Я тебе первоклассных ребят даю. Береги их.

– Вы полагаете…

– Ничего я, Никита Артемович, не полагаю, – снова поморщился Снеговой. – Не нравится мне, как Дорохов юлил. Не люблю, когда вместо четкого взаимодействия начинаются межведомственные распри.

– А что, в правительственных кругах бывает иначе? – саркастически заметил Полынов.

– В том-то и дело, что не бывает… – тяжело вздохнул министр. – А нужно, чтобы было иначе.

Сарказм Никиты ничуть не задел его самолюбие.

Наоборот, Снеговой принял его как должное.

Свернув с Садового кольца на Мясницкую улицу и миновав Сретенский бульвар, «Волга» остановилась у старого дома, одетого в строительные леса.

– Все, приехали, – сказал Снеговой и крепко пожал на прощание руку Полынову. – Счастливо тебе, Николай Артемович.

– И вам всего хорошего.

* * *

Стоя на тротуаре, Никита проводил взглядом удаляющуюся «Волгу». Удивительный все-таки человек Снеговой. То ли анахронизм, то ли прообраз идеального руководителя, которому ничего, кроме работы, не надо. Единственный, кто без каких-либо усилий со своей стороны при смене всех правительств и чехарде ответственных лиц государства непоколебимо сидел в министерском кресле. Впрочем, вопрос о его смещении никогда и не стоял именно потому, что в кресле он как раз не рассиживался, а занимался делом. И дела вел весьма оперативно и добротно. Президента бы России такого…

Полынов вздохнул, повертел в руках полиэтиленовый пакет с галстуком и усмехнулся, вспомнив, какими глазами смотрели на пакет караульные в Министерстве обороны. Чуть взглядами не прожигали, будто там бомба для министра.

Перейдя на другую сторону улицы, Никита миновал небольшой дворик, заставленный иномарками, и вышел прямо к четырнадцатому дому в Кривоколенном переулке. Если на Мясницкой улице фасады домов, что называется, блистали после реставрации, то до Кривоколенного переулка волна восстановительных работ не докатилась. Хоть и центр столицы, а все-таки – задворки. Дом был старый, дореволюционной постройки, четырехэтажный, но все еще добротный, и, может быть, его как раз и не стоило реставрировать – чувствовался в нем этакий шарм конца девятнадцатого века. С виду вроде бы и непритязательное здание из серого, чуть мрачноватого камня, без каких-либо архитектурных излишеств, но именно своей строгостью форм, соразмерностью высоких этажей и больших окон оно производило впечатление. Реставрировать такой дом – все равно что Венере Милосской руки приделать. Особое внимание привлекал дворик сбоку дома – точнее, не сам дворик, а решетчатая высокая ограда вокруг него, на которой разве что графского вензеля не хватало. Не дом, а картинка времен царской России. Еще бы дворника с бляхой на фартуке во двор – и можно историческое кино снимать.

Полынов прошел по мягкому от жары асфальту во дворик, поднялся на крыльцо и открыл массивную дверь. В лицо пахнуло сырой прохладой и атмосферой коммуналок тридцатых годов. Разве что щами и кошками не воняло – учреждение все-таки… Некогда обширный холл был перегорожен фанерными щитами, выкрашенными блекло-голубой краской, и теперь представлял собой узкий полутемный коридор, в конце которого с трудом угадывались обшарпанные, полустертые ступени лестничного пролета. Высоченный потолок вообще терялся во мраке, и от этого коридор был похож на вход в лабиринт трехмерной компьютерной игры. В сторону лестницы дул сильный сквозняк, и его конвекционный поток превращал коридор в подобие аэродинамической трубы – стоило на первом этаже случиться пожару, как весь дом в мгновение ока охватило бы пламя.

Никита направился к лестнице и здесь, в простенке, увидел шахту допотопного лифта, забранную крупноячеистой сеткой. Утлая кабина с деревянными дверями-гармошкой подрагивала на сквозняке, словно ее знобило. В компьютерной игре подобная кабина могла оказаться ловушкой, отправляющей игрока не на следующий уровень, а в преисподнюю, в реальной же жизни столь древние подъемники имели обыкновение либо застревать между этажами, либо, обрывая трос, грохаться в подвал вместе с пассажирами.

Не желая испытывать судьбу, Никита пошел по лестнице. Но и такой подъем оказался не подарком.

Во-первых, лестница с узкими ступенями была непривычно крутой, с наклоном никак не меньше шестидесяти градусов, и приходилось задирать колени чуть ли не до уровня пояса, а во-вторых, пространственное расположение пролетов в здании в такой степени дезориентировало восприятие окружающего, что сама лестница казалась химерической задачей по топологии из виртуальной реальности. Между первым и вторым этажами было почему-то три пролета, а между вторым и третьим – четыре, и когда Полынов наконец-таки взобрался на площадку третьего этажа, холл оказался не перед ним, как Никите представлялось, а в противоположной стороне. Так «потеряться» в пространстве человеку, наученному в спецшколе с боем проходить сложнейшие лабиринты с изменяемой конфигурацией, было абсолютно непростительно.