Жёлтая магнолия (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 75

— Тогда просто постойте рядом, хорошо?

— Хорошо. Я рядом.

Она подобрала несколько лепестков и зажала их между ладонями. Закрыла глаза. Собрала всю свою злость. Только теперь это была злость не на маэстро, а на того, кто под покровом ночи похищает и убивает несчастных женщин.

Ярко представила, как колышется зеркальная ткань, как рвётся с сухим треском и…

… дождь закончился, и площадь вся покрыта тонким слоем воды.

Над каналом ветер гонит тяжёлые низкие тучи и почти все фонари погасли. У кампо Базилико швартуется лодка, но люди в темноте едва видны. Лишь силуэты.

Два человека несут что-то тяжёлое…

Звук бьющихся о камень ракушек, шепотки…

— Всё, пора уходить, — Миа слышит мужской голос.

И она его узнаёт. Это голос того самого мужчины, который убил Джино Спероне на острове Мурано.

— Сейчас, сейчас, — ракушки снова и снова звякают о камень, — осталось немного, не хочу, чтобы ветром всё унесло.

Второй голос принадлежит женщине…

— Клара, поторопись! — мужчина нетерпелив.

Тьма стелется по площади и подбирается к ногам, заставляя их леденеть…

— Дамиана… Дамиана… Очнись… Слышишь?

Она услышала тихий голос над ухом и прикосновение чьих-то пальцев к своим волосам, и судорожно вдохнула воздух. Открыла глаза…

Маэстро прижимал её к себе, держа одной рукой за талию, а другой поддерживал голову. Миа почувствовала, что едва стоит на ногах. Стоит уткнувшись лицом ему в плечо и цепляясь за полы его плаща. Дотронулась рукой до носа — крови нет, но ужасная слабость растеклась по телу.

— Вы как? — шепнул маэстро, не выпуская её из рук.

— Н-нормально. Я видела…

— Идёмте в лодку. Вы будто из ледяной воды вынырнули! Потом всё расскажете. Здесь мы закончили.

Констебли унесли тело. Лепестки и ракушки смели в канал. Небо медленно светлело и над свинцовой водой проступили тёмные силуэты домов, прилепленные друг к другу, словно гнёзда береговых ласточек. Мраморные Мадонны у входа в базилику, сложив ладони в молитвенном жесте, безразлично-грустно взирали на опустевшую площадь.

Миа села в лодку и отвернулась. Не могла больше смотреть на эти лепестки, уносимые течением. Маэстро опустился рядом, и всю короткую дорогу они молчали. И лишь в палаццо Скалигеров, оказавшись в своём кабинете, маэстро налил Дамиане рюмку марсалы и протянул со словами:

— Пейте и рассказывайте. Я понимаю, что вам впервые видеть подобное…

— Зачем вы этим занимаетесь? Расследованиями? — спросила Дамиана, отпив немного вина, и подойдя к камину, от которого всё ещё шло лёгкое тепло, прижалась ладонями к его тёплому боку.

Сырой ветреный день, казалось, и душу выстудил напрочь, не только тело. Или, может, всё дело в мёртвой девушке?

— Почему вы спрашиваете? — удивился маэстро.

— Я просто не понимаю! Вы богаты, знатны, вы художник… Вы можете вести весёлую праздную жизнь, среди предметов искусства и картин, но вместо этого всё своё время вы проводите среди заспиртованных уродцев, трупов и улик. Видите постоянно все эти ужасы! Почему?

Маэстро посмотрел на Дамиану внимательно, будто пытаясь понять, чем вызван её вопрос, а затем пожал плечами и ответил так, будто это не имело никакого значения:

— Когда-то я был восторженным юношей и художником. У меня была Муза и мир казался полным вдохновляющих вещей. А потом… реальность прошлась лезвием по моим пальцам, отбив всякое желание творить. И во мне пробудилась другая сторона: рациональная и тёмная. Когда ты страдаешь сам, страдания других людей тебя успокаивают, — он усмехнулся. — Может, поэтому мне нравится работать с уликами. Так что вы видели?

— Теперь я понимаю, почему вас называют маэстро Тень, — усмехнулась Дамиана и допила вино. — Я видела женщину…

Дамиана присела на край стола и начала рассказ о том, что ей удалось увидеть. Маэстро брал бумажки, торопливо записывая на них что-то, и сразу же вешал на стену.

— Женщину звали Клара? — переспросил он.

— Да, так он её назвал.

— Значит, изначально их было трое, — задумчиво произнёс маэстро. — А может, и больше… Но третьим точно был Джино Спероне.

— И насчёт Джино…

Миа подумала и всё-таки решилась рассказать о том, что его мать знала Джино Спероне. Ей показалось, что маэстро сильно удивился. Он взял бумажку и замер с ней, как будто не знал, что написать.

— А вы разве его не помните? — спросила Миа, пытаясь понять его удивление. — Вы ведь стояли напротив матери и говорили ей о том, что нельзя верить предсказаниям шарлатанки. А он был прямо рядом с вами — полировал зеркало. Его нос трудно не узнать…

— И вы видели и слышали это всё? — маэстро опёрся пальцами о край стола и впился в Дамиану таким цепким и внимательным взглядом, что она даже испугалась. — А что ещё вы видели монна Росси? И о чём ещё деликатно умолчали?

— Я не имею привычки никому рассказывать о чужих тайнах, маэстро, — отрезала Дамиана, видя, что маэстро понял, как глубоко она может быть погружена в то, что он пытался скрыть ото всех.

— Даже если мне и о моих тайнах?

— Особенно, если это вы и ваши тайны, — ответила она с вызовом. — О своих тайнах вы и так всё знаете. Не хотелось, чтобы вы решили, будто у меня длинный язык. И ещё я хорошо помню про «не суйте нос не в своё дело монна-Дамиана-и-никак-иначе».

Она потянулась и взяла из вазы яблоко, потому что под внимательным взглядом маэстро у неё сердце билось через раз. Маэстро усмехнулся, как ей показалось, недобро, что-то написал на бумажке и прикрепил к карте.

— Я не помню этого Джино. А что там насчёт мозоли на пальце той девушки? Вы что-то упомянули об этом, — маэстро внезапно сменил тон и спокойно уселся в кресло, как будто между ними только что не висели грозовые тучи.

— Эти мозоли от напёрстка и крючка, — Миа откусила яблоко. — И ещё от иголок. Эта девушка — кружевница. Или она была ею очень долго, судя по её руке.

— И откуда вам это известно, маэсса О'Мелья? — спросил маэстро, наблюдая за ней.

— В пансионе было много девочек, которых старая ведьма Умберта заставляла плести кружево. В основном сирот, но и те, за кого платили, тоже по три часа в день работали кружевницами. А всех, за кого переставали платить, отправляли в кабалу к старой ведьме навечно! За миску супа и постель приходилось целый день сидеть согнувшись в подвале у воды и плести кружева. Кружева стоят дорого, а что такое миска супа? — она передёрнула плечами, вспоминая тот подвал.

Её тоже пытались усадить в длинный ряд с другими девочками. Сколько их было? Не меньше ста. Вода плескалась прямо за окнами и в подвале было сыро, но кружева любят сырость. Нити от этого гладкие и не махрятся, и воска нужно совсем немного. А то, что от воды и затхлого воздуха треть девочек сходила в могилу, не дожив до двадцати лет, так эти мелочи не волновали старую ведьму Умберту. Сирот в Альбиции много.

Воротнички, скатерти, манжеты, свадебные платья — игольное кружево шло нарасхват. Сгорбленная маэсса Ромола бродила между рядами с деревянной линейкой в руках и била по затылку тех, кто ленился. Одну из девочек она, помнится, так избила по рукам линейкой, что та разлетелась в щепки. А всего-то за то, что девочка была неосторожна, порезала палец и испачкала кружево кровью, а это был срочный заказ для какой-то знатной патрицианки.

Но маленькая Дамиана не собиралась горбатиться на старую ведьму. Она стащила у одного из цверров плитку нюхательного табака и спрятала в сундуке с нитками. И как только её отправляли в подвал, она щедро засовывала в нос табачной пыли и начинала чихать прямо на шёлковые нити. Чихала самозабвенно и громко, как только могла, и тёрла нос кулаком, так что он становился красным. В итоге из кружевниц её выгнали, сказав, что она никчёмное бродячее отродье.

А те, кто остались в подвале и не умерли от чахотки или воспаления суставов, получили в награду горбатые спины и мозоли, которые, наверное, не вывести уже ничем.