Город Улыбок (СИ) - Гринь Роман Андреевич. Страница 22

-- Ублюдок! -- Закричала Кейт, и ее прекрасное юное личико исказилось гневом. Что за бред, как машина может быть обозлена на человека, убившего других машин? Как будто, у хьюмбота могут быть чувства и эмоции, никогда не поверю, это, наверное, действие какой-то специальной программы. Такая маленькая и хрупкая, и такая красавица, она атаковала с чудовищной силой и скоростью, выпущенная мною очередь из гвоздемета не достигла цели, ведь та молниеносно уклонилась. Теперь я сам еле успевал уклоняться и блокировать быстрые удары. Это точно сексуальный фембот, а не машина для обучения кунг-фу? Мне пришлось не сладко, но годы тренировок в бойцовой яме, моя подготовка и современные девайсы давали мне преимущество.

Я несколько раз подряд блокировал ее молниеносные атаки, после чего выстрелил девушке в ногу. На этот раз попал. Длинная скоба впилась ей прямо в правое бедро. Девушка закричала.

-- Прекрати драматизировать, -- прорычал ей, -- ты же хьюмбот, ты ничего не чувствуешь!

-- Мое тело очень чувствительно! -- Простонала девушка, но свой убийственный натиск не прекратила. -- Меня создали такой, чтобы я могла доставить больше удовольствия клиентам!

-- Ты чувствуешь боль? - удивился я. Разговаривать во время боя было до ужаса нелепо, как в каком-то низкокачественном боевике. Но этот робот меня действительно заинтересовал.

-- Куда сильнее людей!

-- Ну уж прости, у меня задание, ничего личного, -- сказал я, успокаивая скорее себя, чем ее.

Выстрелил в девушку еще несколькими скобами. Одна застряла в ее руке, другая в плече, третья попала в другую ногу. Девушка застонала от боли и упала на колени.

Вот и все! Но она все еще пыталась сопротивляться, даже в таком положении, а значит -- все еще представляла опасность. Я выхватил из сумки мачете из сплава сверхпрочных и в то же время легких металлов, и несколькими ловкими ударами отрубил ей конечности. Девушка взвыла от боли, а я в очередной раз попытался себе внушить, что это лишь уловка, трюк. Ведь она машина, она не может чувствовать боли. Ведь так?!

-- Почему вы, люди, так безжалостны?! -- Простонала Кейт сквозь слезы, когда я подошел к ней с чемоданом, чтобы упаковать и доставить семье Скордзини. Пожалуй, этот вопрос даже застал меня врасплох. А действительно, почему?

-- Такова цена нашего абсолютного доминирования, -- ответил я неожиданно для самого себя, - хочешь быть на вершине горы - будь беспощаден!

-- Тогда, -- сказала Кейт, -- дни вашего доминирования сочтены! Ваша гордыня станет вашим гробом! Ваша беспечность станет вашей могилой! А ваша безжалостность будет для вас надгробным камнем!

-- Да-да! -- Ответил я. -- Когда-нибудь мы обязательно за все заплатим, а сейчас тебе пора со мной!

-- Не когда-нибудь, ты заплатишь за все гораздо раньше, чем думаешь, -- прорычала Кейт сквозь стиснутые зубы, но я выстрелил ей в шею из гвоздемета, и та тут же потеряла сознание. Хотя, вернее сказать, отключилась, это же все-таки не человек.

Я тащил за собой чемодан, где была спрятана Кейт, девушка-хьюмбот, которой я только что отрубил все конечности, девушка, которая по ее же словам чувствовала боль не меньше, чем человек. Чувствовал ли я угрызения совести? Нет, не чувствовал! Я делал то, что должен! Мыслить так куда проще, чем каждый день испытывать муки совести и искать искупления.

Выкатил чемодан к выходу из канализационного туннеля и уже собирался погрузить его на спрятанный в тени мотоцикл, как услышал стон. После этого прозвучала жалобная просьба о помощи. Нельзя было отвлекаться от задания, но любопытство пересилило, да и, возможно, правда требовалась моя помощь. И с каких пор я в альтруисты подался?

На всякий случай приготовил к бою свою механизированную руку и отправился в темноту. Через несколько секунд заметил молодую девушку, примерно ровесницу Риты. Девушка сидела, согнувшись, на земле, и держалась за живот, сжимая рукой кровоточащую рану. Втянул носом воздух. Запах крови ни с чем не перепутаю.

-- Помогите мне! -- Со всхлипом выдавила из себя девушка. -- На меня напали!

-- Кто? -- Спросил я, подойдя ближе.

-- Какой-то мужчина...

Я присел рядом с девушкой и попытался поднести к ней свою механизированную руку.

-- Нет! -- Девушка задрожала, на ее лице отразился страх, и она попробовала отодвинуться от меня, но лишь застонала от боли.

-- Все в порядке! Я ее уберу! -- Я быстро отсоединил "руку", положил ее на землю и попытался прикоснуться к девушке:

-- Давай посмотрим, что у тебя тут!

-- Боль, разочарование, разбитые мечты и невыразимая жажда мести! -- Тихо прошептала девушка, ее лицо изменилось, в руке молниеносно сверкнуло лезвие. Я все понял, но было уже слишком поздно. Мастерский удар -- и сталь погрузилась мне прямо в печень, по самую рукоять. Я был убит! Как странно, я еще жил, осознавал происходящее, но понимал, что уже мертв. Это смертельная рана!

Первым пришло ощущение страха, даже паники, которую чувствует каждое живое существо в момент смерти. Мне не хотелось умирать. Потом пришла злоба! Я схватил девушку за шею, мне еще хватит сил сломать ей хребет до того, как умру сам.

Но я увидел ее торжествующую улыбку, улыбку человека, что уже победил. Она своего достигла, и теперь ей было все равно, выживет она или нет. Девушка смотрела на меня победоносным взглядом. Ее рана на животе была фикцией, но кровь она раздобыла вполне настоящую. Откуда-то знала, что я по запаху учую подмену. Но зачем ей моя смерть? Ответ пришел сам.

-- Помнишь моего брата?! -- Со злостью спросила девушка. -- Ты превратил его в калеку, там, в бойцовской яме, ты терзал его тело, как проклятый пес! -- Каждое слово она чуть ли не выплевывала мне в лицо. -- Брат так и не смог оправиться, без возможности зарабатывать он не хотел быть обузой для и так нищей семьи, и покончил жизнь самоубийством. Мать сломил этот удар, и она не на много пережила его. Я осталась одна, с младшей сестрой. Ты представить себе не можешь, на что мне пришлось идти, чтобы защитить и прокормить ее. -- Из глаз ручьями бежали слезы, ее пылкая речь давно перешла на крик. -- Но даже так, я не справилась! Сестра умерла! Ты забрал у меня все! Что ты смотришь, ты хоть помнишь моего брата, которого искалечил?!

Помнил ли я его? Конечно, нет! Я переломал столько костей, за это мне давали еду, это было необходимо, чтобы выжить, чтобы прожить еще один день. Имел ли я на это право? Скольких же я сделал калеками? Моя рука, что уже сжалась на шее девушки, стремясь переломить ей хребет, вдруг остановилась.

-- Помню! -- Простонал я сквозь боль. -- Твой брат был славным бойцом!

Я совершенно не мог вспомнить ее брата, на кого же она похожа? Но я почему-то вдруг проникся уважением к этой девушке. Она выбралась из того ада, из Клоаки, да не в "плантации", а прямо в Рондо. И одновременно мне было ее жаль. Через что же она прошла? И все ради мести.

-- Ты не умрешь быстро, -- сказала девушка со злостью, -- я пятнадцать лет готовила этот удар.

Но маска злобы на ее лице сменилась болью. Девушка зарыдала еще сильнее и закрыла глаза руками. Мне снова стало жаль ее. Она осуществила свою месть, то ради чего жила. И это не принесло ей удовлетворения, в ее душе осталась лишь пустота. Я это знал. Девушка убежала в темноту, а я крикнул ей вдогонку бессмысленное "прости". Почему-то не чувствовал злости к человеку, отнявшему у меня жизнь. Если кто меня и злил, так это этот мир, диктующий незыблемое правило -- "сожри или будь сожран"!

А еще, истекая здесь кровью и умирая, я чувствовал легкую грусть. Как странно, чужая смерть всегда или безразлична, когда ты человека не знал, и он для тебя ничего не значил, или же трагедия, если умерший был твоим близким. Да и горечь по покойному, это не столько жалость к нему, ведь ему уже все равно, сколько жалость к себе, ведь теперь придется жить в мире, где его нет. А вот собственная смерть -- это просто ощущение грусти, от осознания того, что все уже закончилось, что столько всего еще не попробовал и уже никогда не попробуешь, что столько дел не завершил, что со столькими не попрощался, и что близким и любимым будет очень больно, когда твое мертвое тело положат в сырую землю. Что за дерьмо?! И когда я успел стать философом?