Пятьсот пять (СИ) - Крутень Мария. Страница 18

— А эти демонстрации протеста — просто смех!

— Нет ничего нелепее, чем эта вера в то, что пройдясь с плакатами по Марж-стрит можно на что-то повлиять!

— Согласна, Гастинда!

— А эти белые передники! Что может быть безвкуснее?

— Полное отсутствие вкуса! Не удивлюсь, если они шьют их сами!

Последнее было правдой, и вся идея с передниками принадлежала Ласси. Это было одновременно символом чистоты помыслов и приверженности интересам обычной женщины, вечно занятой то работой, то домом, то детьми. Но и это она объяснять болтливым клушам не стала.

— А их предводительница?! Поговаривают, что это, на самом деле, мужчина. Поэтому она постоянно ходит в брюках!

— Вы уж будьте последовательны, леди Гастинда, — Ласси все-таки не выдержала. — Если мужчина, то «он», а если говорите «она», то это женщина.

Ожидавшая чего-то другого, или вовсе не ожидавшая отпора, главная злословица не нашлась с ответом, чем воспользовалась любопытная Миранда.

— А правда, вы бросаете на жандармов с палками? — спросила она.

— Это полная чушь! — чего только не насочиняют от безделья! — Все демонстрации проходят абсолютно благопристойно! — от возмущения Лас и позабыла, что сама только недавно мечтала о какой-нибудь вызывающей выходке. — Если желаете составить свое собственное мнение, а не основываться на выдумках своих подруг, то можете подъехать на Марж-стрит завтра к девяти утра, — сказала она и тут же пожалела о своей болтливости. О своих акциях суфражистки старались никого заранее не предупреждать, так как были случаи, когда им препятствовали, преграждая дорогу на деловой проспект под предлогом дорожных работ или учений. Впрочем, эти девицы никуда, конечно же, не придут, а про демонстрацию уже через полчаса забудут, решила про себя Ласси. По крайней мере, ей казалось, что, действительно, так и случилось. Уже через пару минут молодые люди затеяли новую игру, и оживившиеся девицы, позабыв о суфражистках, демонстрациях и передниках, кокетничали с возможными женихами.

Демонстрация в этот начиналась рано утром оттого, что активистки намеривались пройти до полудня значительную часть Марж-стрит от Королевской Канцелярии до Гильдии фабрикантов. Последнее заведение, несмотря на название, никаких реальных функций не имело, а было, по сути, закрытым клубом для богатых торговцев и промышленников, но именно там, по слухам, заключались самые громкие сделки. Протестовали в этот раз против невыносимых условий труда. То, что Ласси заметила единожды, вскоре вылилось в полномасштабное бедствие. Середина лета выдалась удивительно жаркой, и духота, бывало, изводила людей на улице, что же говорить о закрытых помещениях. Всего только за полмесяца в столице было зафиксировано около полусотни обмороков в результате тепловых ударов, которые в нескольких случаях привели к серьезным проблемам со здоровьем. Сколько осталось не зафиксированными вследствие халатности управляющих или желания скрыть проблему, выяснить не удалось, но по подсчетам Эллис, проводившей с двумя другими девушками опросы, раза в два больше. Последней каплей стали преждевременные роды одной из работниц стеклодувной фабрики — только благодаря своевременному вмешательству леди Дротроу, попечительницы казенной лечебницы в Тречи, удалось доставить пострадавшую к хорошему лекарю и спасти и женщину, и новорожденного. Поэтому плакаты, которые несли девушки, были соответствующего содержания. Нет, они не надеялись тронуть несуществующие сердца фабрикантов заявлениями вроде «Спасите детей от сиротства!» или воззвать к гражданской ответственности с лозунгом «Здоровье нации — залог процветания королевства!», не надеялись, что те устыдятся слов «Каждый рабочий день на фабрике лишает будущего целую семью!». Нет, помимо этих плакатов были те, в которых сухим языком цифр объяснялось, что эффективность работников в плохих условиях снижалась как минимум вдвое и какие убытки из-за этого, оказывалось, терпели фабриканты.

Однако, несмотря на боевой настрой и достойные приготовления, день демонстрации для Ласси не задался. Из дома пришлось практически сбежать под стоны бабушки, именно в тот день почувствовавшей себя плохо и возжелавшей помощи только от любимой внучки. Затем, едва девушки вышли на Марж-стрит, у Лас сломался каблук, попав в выбоину между двумя камнями брусчатки, и она, жалея о том, что не сменила туфли на ботинки, ковыляла в самом хвосте процессии. Из-за того, что была занята своими неприятностями, девушка не сразу обратила внимание на странное равнодушие Канцелярии к их процессии, в то время как собравшиеся зеваки, наоборот, проявляли чересчур живой интерес. Оскорбительными выкриками ее было не удивить, но все-таки почему-то стало тревожно. Это оттого, что большинство зевак были мужчинами, вскоре догадалась она, причем самого разбитного вида. Только она задумалась над тем, каким образом те оказались на центральной улице вместе с демонстрантками, как одновременно отметила, что некоторые из зевак стали внедряться в процессию — поразительная наглость! — а впереди и в переулке слева замаячили жандармские фуражки.

— Что вы себе позволяете! — гневно крикнула Лас наглецу, вздумавшему присоединиться к ней.

— Что-то не так, крошка? — развязно ответил тот и попытался обнять ее за талию. К счастью, один каблук у нее оставался целым, и она немедленно наступила тем на ногу хаму.

— Ваше поведение! — ответила она, отскочив от запрыгавшего на одной ноге наглого типа, но оказалась почему-то не среди своих подруг, а среди таких же как недавний хам вызывающе разбитных мужчин и бесстыдных женщин, которые без зазрения совести грубо ругались и пили какое-то пойло прямо из бутылок.

«Провокация!» — сообразила, наконец, Ласси. Нужно было немедленно уходить, вот только пробиться к подругам не было никакой возможности. Лас пихали и толкали, обдували отвратительным запахом дурного алкоголя и пытались ухватить, причем не только под руку.

«Что делать?!» — по выкрикам и поведению людей было ясно, что те явились сюда ради обещанного кем-то развлечения, но белые передники впереди то ли не понимали, что происходит, то ли не имели возможности выбраться. Жандармы, что было странно, оставались безучастны к колебаниям толпы, сосредоточившись на перекрестках. — «Нужно попросить их о помощи!» — решилась девушка и только начала пробираться влево к ближайшей пятерке, как кто-то крепко ухватил ее за локоть. — «Опять!» — Ласси недовольно дернулась — обычно этого было достаточно, чтобы высвободиться, но в этот раз не получилось. Она снова дернулась и попыталась ударить неизвестного кулаком, но не получилось ни вырваться, ни ударить. Более того, наглый тип бесцеремонно притянул ее к себе.

— Что вы себе позволяете! — гневно выпалила она, когда почти уперлась прямо в грудь мужчины.

— Быстрее! — ответил тот голосом отцовского секретаря и потянул ее из толпы.

— Что?! Что вы здесь делаете?! — Ласси пришлось почти бежать за ним, что было жутко неудобно из-за сломанного каблука, да и постоянно наталкиваться на не желающих уступать дорогу людей. Тот не отвечал и продолжал тащить ее вперед. В этот раз на нем был обычный твидовый костюм — неудивительно, что она его не узнала — да и волосы не были зализаны, а всего лишь зачесаны. И весь он был необычно напряжен и сосредоточен, что тоже не помогало понять происходящее. Внезапно раздались какие-то хлопки, затем крики, вся толпа заволновалась и зашумела. Лас попробовала оглянуться, но тянущая в другую сторону рука не позволяла.

— Пустите! Что там происходит?! Ой! — она все-таки споткнулась и полетела бы на мостовую, если бы ее не подхватили крепкие руки и, так и не отпуская, потащили прочь в переулок между банком супруга бабушкиной приятельницы и ювелирной лавкой, затем к расчетному дому банка, столь длинному, что переулок проходил через арку под ним. В этой арке секретарь, наконец, остановился, то ли по собственному почину, то ли вняв неприкрытому возмущению девушки, выраженном в дрыганье ногами и беспрестанно задаваемых вопросах «Что происходит? и «Куда вы меня несете?», и поставил ее на ноги. Не успела Ласси вымолвить ни слова, как тот стащил с себя пиджак, бесцеремонно накинул ей на плечи, потом задрал вверх нижнюю часть передника и заткнул за борт пиджака. Все это казалось настолько нелепым, что девушка растерялась.