Когда следы ведут в зазеркалье… (СИ) - Крутень Мария. Страница 35

Про то, что отец умер, не оставив завещания, что она, в отличие от него и всех остальных сокурсников, несовершеннолетняя, что до этого счастливого момента ей ждать ещё почти целый год. И только тогда она сможет принять наследство отца: главное, не поместье и не деньги, от которых, она подозревала, уже ничего не осталось, а имя и титул. По существующему в империи закону, если она выйдет замуж до своего совершеннолетия за равного ей по положению аристократа, то имя и титул должны будут отойти к ближайшему ей родственнику мужского пола. И этим единственным родственником являлся её недостойный отчим. Если бы она вышла замуж за кого-то ниже по положению, то титул отошёл бы к короне, как наказание за то, что родственники не уследили и позволили мезальянс. В целом, Клэр бы и этот вариант устроил, но проблема была в том, что в Университете все учились под псевдонимами, а у неё не было достаточного опыта, чтобы самостоятельно разобраться, кто есть кто, то есть, кто — аристократ, а кто — простолюдин, так как недостойно, по её мнению, вели себя и те, и другие. Просить кого-то ей помочь в этом деле, было бессмысленно и против правил, да и не нравился ей до недавнего времени никто, чтобы выйти замуж. Поэтому оставалось только ждать и делать всё, чтобы избежать навязываемого отчимом — бароном, мечтающим стать герцогом — замужества.

О том, как можно с выгодой для себя избавиться от падчерицы, тот сообразил почти сразу же, едва женился на её мачехе. Клэр тогда не было и пятнадцати. Это было странно — остаться на попечение двух чуждых ей по крови людей. И если мачеха была, по сути, неплохой женщиной, которая по совершенному недоразумению вышла замуж за барона Крясякса, очевидного оппортуниста, то о самом бароне Клэр не сказала бы ни одного хорошего слова. Несколько лет спустя после второй свадьбы мачехи девушка, повзрослев, разобралась, что отчим из тех людей, которым лицемерие заменяет характер и поэтому им ничего не стоит пустить пыль в глаза. Он очень вовремя очутился рядом с убитой горем женщиной, притворяясь всё понимающим и заботливым. И он, действительно, всё сразу про них понял, наивных провинциалок, и позаботился. Позаботился о том, чтобы из замка сразу же исчезли все артефакты, с помощью которых оказавшиеся на его попечении женщины могли бы связаться с внешним миром, позаботился о том, чтобы практически полностью сменить прислугу — мачехе удалось отстоять только двух кухарок и свою камеристку, позаботился о том, чтобы из конюшен исчезли все лошади, а в каретной остался только один экипаж, выехать на котором в город можно было только с его дозволения, позаботился о том, чтобы прибрать к рукам все отцовские бумаги, облигации и наличные деньги. Он ещё о многом позаботился, что Клэр могла бы перечислять часами, но всё это меркло в сравнении с главной его заботой — замужеством падчерицы.

Некоторое время он сам засматривался сальными глазками на девушку, что та начала запирать на ночь дверь и выходить из своей комнаты только в обществе мачехи или её камеристки, но, видимо, вскоре решил, что титул герцога куда лучше возможности потискать девичье тело, а такой товар перед продажей портить нельзя. Несмотря на то, что в обществе установилась традиция выдавать девушек замуж по достижении теми восемнадцати лет, как такового закона на этот счёт не было. Был только один, принятый ещё в незапамятные времена, гласящий, что любая половозрелая девица может выйти замуж, и который, наверное, по забывчивости так никто и не отменил. Этим казусом и воспользовался барон Крясякс, пригласив пару монахинь из ближайшего монастыря, которые подтвердили зрелость герцогской дочери, и сразу же начал искать той женихов. Несмотря на несомненную красоту Клэр, о которой шла молва по всему Клостерфилу, желающих взять в жёны четырнадцатилетнюю девочку нашлось немного, и от тех Клэр легко избавилась, искромсав свои густые волосы до двух мышиных хвостиков, выщипав брови и даже отрезав ресницы.

Барон рвал и метал, но почти на полгода девушку оставил в покое, а когда та снова достаточно похорошела, принялся за старое, предварительно, с помощью нанятых им служанок, опустошив дом от ножниц, щипчиков и прочих подобных инструментов. Вот тогда-то Клэр с активной помощью мачехи принялась строить из себя идиотку, которая постоянно косит глазами, дико хохочет, прилюдно ковыряется в ушах или носу, не понимает ни слова и даже — о, ужас! — делает в штаны. Некоторое время такая стратегия срабатывала, но вскоре отчим объявил, что и на такую невесту нашлись желающие, и тогда Клэр решилась бежать.

Был как раз август месяц. Приёмные экзамены в столичный Университет уже закончились, когда на его пороге появилась Клэр, да и брали туда, самое раннее, с семнадцати лет, но девушке удалось убедить ректора дать ей шанс. То ли дело было в слёзном сопроводительном письме мачехи, в котором та просила лорда Бранненлиха защитить девушку от нежеланного замужества, то ли в том, что будущая студентка за полчаса умудрилась процитировать или пересказать содержание двух десятков манускриптов, которые и некоторым четверокурсникам были не по зубам, но на первый курс её взяли, и то, что ректор рисковал не зря, Клэр потом доказала отличными отметками. Полностью оградить от отчима лорд Бранненлих девушку, конечно же, не мог: тот по-прежнему оставался её законным опекуном. Он всё так же пытался устроить её замужество, но его встречи с падчерицей теперь ограничивались программой курса, которая предполагала занятость с раннего утра до самого вечера, и режимом общежития, покидать которое девушке вечером было нельзя. К тому же планам мужа начала активно мешать осмелевшая мачеха Клэр, и девушка на несколько лет могла вздохнуть спокойно. Но полтора года назад бедная женщина скончалась — несчастный случай, таков был вердикт клостерфильских следователей, с которым Клэр обещала себе разобраться по достижении совершеннолетия — и отчим остался единственным опекуном наследной герцогини.

Несколько раз ей пришлось-таки снова встретиться с потенциальными женихами, но, используя весь свой возможный арсенал — она и перечила, даже нецензурно бранилась, применяла на мужчинах не самые честные приёмы, подсказанные мастером Лиеном — ей удавалось тех от себя отпугнуть. Вскоре о её строптивости пошла молва, как и о её безденежье, так как делишки свои отчиму не удавалось больше таить от других въедливых дельцов, и желающих взять её в жёны, казалось, совсем не осталось.

Клэр была уверена, что герцогу Валорайету известны не только эти слухи, но и более точная информация о состоянии её плачевных дел, тем не менее, он ей заинтересовался. Зачем ему выдавать её за своего сына? Клэр вспомнила некоторые фразы, обороненные Ирмэль Солитьер, знакомой рыжего. Та была права: герцогиню просто так посреди дороги не встретишь, но у Клэр ещё нет прав на титул. Информирован ли об этом Валорайет? Учитывая его должность, то ответ, конечно, положительный. Но зачем тогда этот скорый брак? Ведь можно было подождать всего только один год! Поняв, что многого всё же не понимает, девушка решила, что непременно разберётся с напарником сама. Сразу же! На следующий день! С самого утра! Придёт к нему в комнату и….. Воображение очень быстро нарисовало это «и», так что Клэр, несмотря на то, что была одна, покраснела, но додумать, как и по какой схеме, она будет разбираться с рыжим, ей не дали.

Почувствовав некоторое возмущение в окружающем её пространстве, девушка полезла сначала в карман платья, а затем и плаща, чтобы вытащить оба выданных ей зеркала. То, которое ей передал Глент Тотельтсин, шло голубой рябью, означающей вызов. Недоумевая, что могло артефактору от неё понадобиться так поздно, Клэр, тем не менее, на вызов ответила.

— Клэр, ты должна это видеть! — без приветствия, глухим рваным голосом, словно потерял голос или откуда-то только что прибежал, очень быстро произнёс тот.

— О чём ты, Глент?! — таким же громким шёпотом спросила удивлённая девушка.

— Чёрные артефакты, императорский заказ! — донеслось до неё и Клэр показалось, что волосы у неё на затылке встают дыбом.