Джинны пятой стихии - Лукин Евгений. Страница 35

– Одну минуту, Нина Васильевна. Кассета кончилась, я поставлю другую и продолжим.

Несмотря на открытое окно, в кабинете было жарко и душно.

Кончилась еще одна магнитофонная кассета, и Нина почувствовала, что силы ее на исходе. Но спать не хотелось – слишком много кофе, слишком много сигарет – и заканчивать она не стремилась. Впервые она рассказывала все. Или почти все. Ей вдруг встретился такой заинтересованный слушатель, что хотелось высказаться как можно полнее, а там – будь что будет! Если он даже не поможет, то хотя бы выслушает.

…Эти трижды проклятые сны начали сниться ей лет с четырнадцати. Первый сон она уже точно вспомнить не могла, но хорошо помнила, как сразу испугалась его – до онемения, до потных ладоней.

И началось. Ни с того ни с сего, вдруг, появились сны, наполненные странным. Она сразу отличила их от простых, привычных и незамысловатых снов, которые легко смотрятся и так же легко забываются. Иногда несуразные, иногда интересные, но всегда незлобивые, смешные своей нелепостью, где все-все как бы понарошку.

Так, забавная и нелепая чересполосица.

К тому времени Нина уже знала, что человек во сне переживает только то, что с ним случилось наяву, а значит, ничего «лишнего» видеть не может и не должен. В очередной научно-популярной книжке она прочитала про человека, который вдруг во сне увидел, что на крыльце дома, где он жил, вместо стеклянного шара появилась большая еловая шишка из меди. Наутро домашние слушали его «вещий» сон и пожимали плечами, переглядываясь. Действительно, несколько дней назад вместо разбитого шара установили новое украшение, ну и что? А то, что этот человек, объяснялось в брошюре, занятый своими мыслями, ходил мимо, но не обращал явно на это внимание. Однако в мозгу тот факт запечатлелся и однажды во сне вдруг всплыл из подсознания.

Нина помнила, как поразил ее тогда этот пример связи сознания и подсознания. Но она-то видела в своих снах нечто иное! Да такое, с чем в реальной жизни столкнуться никак не могла. Ни под каким видом.

Наутро после таких странных и страшных снов сильно болело сердце, а хуже всего то, что под гнетом сновидений Нина ходила несколько дней.

Долго, года полтора-два, она ничего никому не говорила. Однако ж сны не кончались, даже, как ей казалось, становились ярче, конкретнее, продолжительнее, и она рассказала о них матери. Не вдаваясь, впрочем, в подробности, а о многом попросту умалчивая.

Пошли в поликлинику. Возрастное – авторитетно заявила участковая, но все же направила к кардиологу и невропатологу. Сердце нашли в норме, однако легкий невроз все же присутствовал. Попить бромчику, побольше свежего воздуха, заняться активными видами спорта.

«У девочки развитое воображение. Она много читает?»

Читала Нина много.

И, веря без оглядки брошюрным популяризаторам, пыталась понять, откуда все же ворвались в ее сны жуткие сцены казней и пыток, сражений и драк, насилия и убийств. Уже тогда она догадывалась, что и сны мирной тематики, но из той же категории, она согласно науке видеть тоже не имела права. Не говоря уж о снах, от которых она наедине с собой багровела от стыда и смущения…

– Вы устали, Нина Васильевна. Все, хватит.

– Ничего-ничего! Я могу еще.

– У вас очень утомленный вид. Вот уже круги под глазами, извините… Да-а, замучил я вас.

Она через силу улыбнулась в ответ.

– Машина у меня внизу, у подъезда. Я вас отвезу.

– Не стоит, Павел Филиппович, вы ведь тоже устали. Лучше вызовите такси, пожалуйста.

– Я привык работать по ночам. Отвезу вас, заодно проветрюсь. А вернусь – заново прослушаю все это. – Баринов выключил магнитофон и указал на лежащие рядом кассеты. – Вон сколько интересного вы мне рассказали. Чтобы все осмыслить, тут надо поработать!

– Вы думаете… – Она помедлила. – Вы думаете, что это излечимо?

– Во-первых, я думаю, что лечить здесь нечего и некого. Это не болезнь. Слушая вас сегодня, я только утвердился в этом. А во-вторых… Во-вторых, вас послал мне сам господь наш Саваоф, не боюсь в этом признаться. В общем, будем работать вместе. Согласны?

– Да, но… но я ничего не понимаю!

– Все-все-все! Больше никаких разговоров! С ума сойти – четвертый час! А вам завтра на работу… Вот что, хотите больничный? Я утром позвоню главврачу вашей поликлиники.

– Нет, что вы, что вы! Спасибо, Павел Филиппович, это лишнее. Я завтра могу выйти во вторую смену.

– Ну, как хотите. Тогда созвонимся в субботу. А дома примите вот это. – Баринов пошарил в ящике стола и достал пластмассовую коробочку. – Хорошее венгерское снотворное, вам сейчас надо… И – давайте руку на наше дальнейшее сотрудничество. А?

Нина машинально пожала протянутую руку – по-женски небольшую, но сильную и энергичную.

…В углу гостиной светилось одинокое бра. Все уже, конечно, разошлись. Юрий спал в кресле у журнального столика. Нина подошла к нему и еле сдержалась. Позабытое глухое бешенство от его загульного пьянства в первые годы вдруг снова подкатило, пеленой застлало глаза.

Она беспомощно оглянулась. В дверях стоял Баринов со связкой ключей в руках, легонько покачивая брелоком на цепочке. Глаза его были серьезны и полны сочувствия.

Глава 2

Старенькая стиральная машина плевалась пеной, надрываясь от перегрузки. На кухне шипели конфорки, булькали кастрюли. По всей квартире резко пахло подгоревшим луком.

Нина спешила.

Сегодня, в субботу, обещал позвонить Баринов, но вот во сколько, они не договаривались. Надо поскорее, с утра, переделать великое множество дел, ведь воскресенье она давно отвела для отдыха, заявив домашним, что имеет полное право устроить себе единственный выходной в неделю.

Сережка выпил стакан молока и, прихватив бутерброд, побежал во двор. Она тоже наскоро перекусила. Юра проснется, как обычно, не раньше десяти, а раскачается как раз к обеду.

Она закладывала новые порции белья в машину, торопливо прополаскивала в ванне уже выстиранное, под визгливый вой центрифуги гадала, к каким выводам пришел Баринов после их встречи.

Вчера она почти не думала об этом – работа, работа, работа!.. С ума сойти, как она выматывает, если что-то не заладится. Домой пришла за полночь, но снова приняла снотворное. Спалось на удивление хорошо. Она вполне прилично выспалась, снов не видела вообще никаких и сейчас чувствовала себя свежей, бодрой и готовой ко всему.

Но что скажет Баринов сегодня? Ведь фактически она не услышала прошлый раз ничего конкретного. Он слегка обнадежил ее двумя-тремя фразами, и все. Другое дело, что видом, манерами он внушает доверие к себе, к своим словам. И все же, убеждая, что никаких нарушений в психике у нее не находит, был предельно осторожен в выборе выражений.

Ох, если бы можно было ему поверить!..

Она снова строго одернула себя. Нельзя распускаться! Что вернее верного ломает и скручивает любого человека, так это несбывшаяся надежда. Ломает в одночасье! Единственно, что совершенно непереносимо, – это разочарование. И поэтому от него надо беречься всеми силами. Поэтому любая вера и надежда – только в крайнем случае…

Сквозь гул машины прорвалась телефонная трель. Тяжелый от воды пододеяльник с плеском полетел в ванну; она бросилась в кухню, споткнувшись в коридорчике о пылесос и схватив мокрой рукой трубку, несколько секунд не могла перевести дыхание. Звонил Баринов. Нина попросила сорок минут на сборы.

Когда через час с небольшим она сбежала с третьего этажа, его сиреневый «москвич» уже стоял перед подъездом. Нина торопливо нырнула на переднее сиденье и, лишь здороваясь, разглядела Баринова.

– Павел Филиппович! – не удержалась она от восклицания.

Контраст был поразителен. Позавчера она видела перед собой абсолютно безупречного джентльмена, теперь за рулем сидел хиппующий молодчик. Потертые джинсы, тонкий реденький свитерок с кожаными нашлепками на локтях, сандалии на босу ногу…

– Что-то случилось, Нина Васильевна?