Звонница(Повести и рассказы) - Дубровин Алексей Александрович. Страница 33

К слову сказать, внутреннее противостояние в моем сознании началось не сегодня. Когда? Не задумывался. Может, после одной из лирических встреч в этих уральских дебрях? Или с тех пор как голос певицы пробился в глубину моего сознания, где разбудил что-то очень личное? Наверно, после этого в нейронных вспышках почти затертой памяти впервые родились странные вопросы. И сразу посыпались советы: «Прекрати глупые размышления. Ты остаешься солдатом своей страны, и, кроме долга перед ней, ничего нет». Нечто разбуженное в глубине отмахивалось от советов «стражи», пока однажды в адрес тени не прозвучало: «Заткнулась бы». Но тень не обиделась. Ее функция — удерживать весь разум в равновесии — исполнялась без оглядки на эмоции, и она продолжила заботиться обо мне больше, чем мать заботится о ребенке: «Расстанься с никчемными грезами. Переключись, послушай Фрэнка Синатру». Тень-«стража» умела перевоплощаться в лекаря-психолога, понимающего, на чем сыграть! «Лекарь» знал обо мне все. Его терапия — тоже ветка в программе, содержащая в том числе радикальные методы лечения.

Может, пойти на упреждение и уничтожить надоевшую «стражу» одним взмахом? Не знаю… Пожимая плечами, я веду себя искренне: за тенью растянулась история длиною в жизнь. Мою жизнь. Программа с мантрами о долге и инстинкт самосохранения не позволяют уничтожить самого себя. В результате в голове вспыхивают и гаснут какие-то спонтанные размышления-споры: «Как быть? Безоблачный путь не случился. Фатальная ли это ошибка или роковая случайность?» — «Не выдумывай, ты солдат своей страны…» — «Доверился чужим рукам…» — «Помни о долге…» — «На острие охотничьего клинка осталась лишь бесконечная усталость ожидания». — «Ты исполняешь миссию»…

Пасмурно. И не разобрать, где больше: на душе или в окружающем мире? Небеса разверзлись на грани тьмы и рассвета, и вот уже полдень, а серые холодные нити продолжают заливать лес, тропы и, кажется, весь белый свет. Сумрачные клубы тумана раскинулись у самого крыльца жилища, отчего дополняют ощущение безбрежного океана. Один солнечный луч, хороший порыв ветра, и проявились бы контуры ближних елей. Но нет ни луча, ни ветра. Туман и плеск снаружи. Растет раздражение от советов о долге, а с ним наваливается апатия. Как ни странно, эти чувства мне на руку: «стража» вязнет в равнодушии.

Возле уха замурлыкала кошка. «Прости, Пеша. О тебе забыл. Прости. Не ждешь ничего, ничего не требуешь. Даже о корме своем не напоминаешь».

Отчего тень зациклилась на долге? Ах, да! Он — основа задачи, с которой началась моя вторая жизнь и на которой замкнулась. Длинный путь сложился из нескольких этапов. На одном из них я стер из памяти прежнего себя, изменив биографию. На этапе пребывания в оболочке двойника поработал над душой. Иссушил ли, отрекся ли от ее устоев, не столь важно. Зачем она? Сущность в своей трансформации достигла совершенства, когда полностью переродилась под отточенный для служения холодный клинок. Отсюда и звучит призыв: «Иных мыслей, кроме долга, быть не должно». И вот голос Анны Герман начал возвращать мою запрограммированную биомассу к человеческому облику с живыми чувствами. Но выныривает из какой-то щели тень-«стража» и продолжает нести околесицу о великой миссии. Мозг реагирует. Однако я не дам сознанию полностью погрузиться во тьму!

Пальцы мои сжимаются в кулаки — тень хитрит, скромно умалчивая о цене миссии. Переплатив тысячи раз, понимаю: мне по-прежнему дано довольствоваться только одним — «должен!», «должен!». В результате получается, что я до сих пор остаюсь в должниках. Упрек едва не произношу вслух: «Слышишь, страж, для выполнения ответственного задания я отрекся от своей жизни, от родителей. Они, наверно, забыли обо мне. Если и помнят, то не знают и тысячной доли истины. Поглаживают фотографию в рамке, молясь за „погибшего“ где-нибудь в Ираке Тома. Это для них он погиб, но среди мертвых его не опознал пока ни один апостол. Так кто кому должен?»

Без общения с живой природой мне часто становится не по себе. Вчера ходил на лесное озеро, долго смотрел на воду в разноцветных листьях, но плавающий красно-желтый ковер не растрогал. Обычные листья, отработанная часть моей картотеки. Если бы рядом звучали песни Герман, взгляд на тот покров определенно вызвал бы эмоции. Там, где голос Анны не слышен, властвует тень моего другого «я», сущности довольно эгоистичной и скучной. Сегодня, семнадцатого сентября, не получилось выбраться в лес, коль дороги и тропы ушли под воду. Но времени даром не теряю. Думаю. Ищу путь к свободе. Не так легко мне это дается.

Взгляд остановился на зеленой поверхности столешницы. Она пособница великих дел, их участник. И суетливо-мелочных тоже. Чего только не перевидала на своем веку! О чем она могла бы поведать?

Живет на белом свете ученый по имени Андрей. Плоды его многолетних трудов лежат в ста шестидесяти пеналах, хранящихся в стенном шкафу, в столе, в двух тумбочках. Андрей — это я. У него, то есть у меня, накоплена богатейшая картотека ботанических наблюдений за соцветиями, травами и прочими растениями уральского заповедника «Предгорье». Вот часть накоплений. Мои руки перебирают записи из картотеки. Да, прилично здесь набралось, на первый взгляд, незначащих материалов. Удивительно, как тяжел пенал с данными о липовом цвете. В карточках записаны сведения о двух тысячах лип заповедника. В стремлении выявить разницу между их соцветиями, листвой я облазил сотни деревьев снизу до верхушек. Однажды с верхнего яруса дерева разглядел в бинокль русский ракетный комплекс неизвестной модели. Лесная завеса скрыла технику, но я успел заметить длинные серые карандаши, в большом количестве расположенные на пусковых фермах.

Но зачем я вытащил на стол пенал о липовом цвете, если запланировал сегодня поработать по луговым цветам? Вот он, пенал под номером двадцать дробь пятьдесят три. В нем прижались друг к другу карточки о луговых цветах Предгорья, распускающихся в июле-августе. Это поверхностная картинка. Только я знаю, что за записями о зверобое и горошке мышином скрываются сведения о характеристиках воды и грунта на закрытой территории соседнего ракетного полигона.

Пеналы, пеналы, пеналы… В них хранится множество карточек. Мои труды тянут на звание доктора наук, но мне не до званий. Карточки с недавних пор начали меня утомлять. Иногда задаюсь вопросом, кто в доме хозяин: я или они? Записи завладели моим мозгом, само существование которого зависит от них. Иногда слышу, как из пеналов несется: «Мы важнее, нас нельзя уничтожить». Сумасшествие, но действительно нельзя. Многое становится очевидным через сравнение исследований, полученных на протяжении длинного периода времени в разное время года, суток, новолуний. Для этого и затеяна игра разведцентром. Прогресс! При воспоминании о нем уже не бьется учащенно сердце, но — чу!.. — тень опять навострила уши: не произнесу ли чего лишнего, не проговорюсь ли?

Не виси над душой, тень, уйди прочь! Ты хочешь правды? Пожалуй, готов чистосердечно признаться, что проклинаю тот день, когда отправился на третий этаж к господину «V». В каком же году мы с ним встретились?

Кажется, к моменту встречи с «V» стаж моей службы в ЦРУ насчитывал около четырех с половиной лет. Значит, встретились мы в 1994-м. Грешу отчасти, не он изменил мою судьбу. Одна фраза, произнесенная двумя годами ранее, привела меня к дверям кабинета «V» под номером 340.

Если не влезать в дебри воспоминаний, то коротко: неудачно проведенная мной вербовка закончилась разбором полетов на комиссии, где та фраза и прозвучала.

Тень, я чувствую твои колючие сигналы. Не продолжать? Да с чего бы! Сегодня мне некуда спешить, поэтому позволю себе освежить в памяти некоторые детали той жизни. Осознаю, воспоминания чреваты появлением новых болезненных ощущений, ибо придется окунуться в тоннель, связывающий день сегодняшний и день вчерашний.

Тоннель… Хорошее определение судьбы у загнанной сущности. Прошлое, настоящее и будущее давно огорожены флажками, расставленными, как при охоте на волка. Болевые импульсы в висках при попытке выйти за флажки — минимум наказания. При серьезной угрозе «страж-лекарь» хлопнет железными ставнями, отключив память сотрудника ЦРУ Тома Уайта, он же — научный работник Пермского государственного университета Андрей Горошин. Останется биомасса с чистым мозгом годовалого ребенка. Нежелательно потерять над собой контроль. «Нет, легче посох и сума», — так, кажется, сказано в стихотворении Пушкина. Но вспоминать так вспоминать. И в противовес ржавой тени с колючим щелканьем кнута рядом со мной сегодня звучит чистый голос Анны. Она — моя верная защита.