Звонница(Повести и рассказы) - Дубровин Алексей Александрович. Страница 63

Передав литовку приятелю по бригаде, Силантий отправился вслед за верховым. Попросился, пока топал по деревне, зайти домой:

— Портянки посвежее бы намотать.

— Тебе скоро без разницы будет, в каких ходить, — ответил милиционер.

— Объясните, куда ведете, — поинтересовался Силантий.

— В отдел. Заявление на тебя от председателя поступило. Станем разбираться, враг ты народа или распоясавшийся пьяный дебошир, — сказал верховой.

— Любого спросите из деревни. Я не враг и не пьяный дебошир. Маленько…

— Иди, помалкивай. Разберемся.

Рядом пристроился Шарик, казалось, понимавший, что с хозяином стряслось что-то неладное.

— Давай, милый, домой! — махнул Силантий псу рукой. — Домой! Курятник там сторожи. Силишну оберегай. Скоро вернусь.

На выделенной в правлении подводе Силантия увезли в поселок в отдел милиции. В тот же вечер допросили в комнате следователя:

— Советскую власть клял? — спросил молодой сотрудник со знаками в петлицах, значение которых было задержанному непонятно.

— Нет, — ответил опешивший Силантий.

— В заявлении написано, что ты грубо отзывался о председателе колхоза, а он представитель власти. Так получается, что ты в его лице власть хаял?

— Пусть под руку не лезет. С женой у нас перебранка случилась, а тут он подвернулся. Нет, никогда я власти не ругал.

— А вот посмотри-ка! Видишь, вторая бумага на тебя лежит у меня на столе. Счетовод Корытов тоже пишет, что ты — враг народа, — закричал следователь.

— Да Корытов-то — кум председательский. Разве не напишет он, что ему сродственник продиктует?! — тоже закричал Силантий.

Удар в лицо опрокинул Силантия с табурета. Не помнил, когда бить перестали, как в камере оказался. Все лицо было в кровоподтеках. Болело в боку.

Сокамерник в очках с одним уцелевшим в оправе стеклом оторвал рукав от своей рубахи, плеснул на обрывок из кружки воды:

— Оботрись, да знакомы будем. Зиновий Березка.

Силантий протянул руку:

— Спасибо, Зиновий. Силантием меня зовут.

Помолчали.

— Слышь, Силантий, не бери на себя то, чего не делал. Бить будут, не бери грех на душу, — шепнул сокамерник, усаживая избитого на койку. — Не верь никому. Отсюда две дороги: одна — на кладбище, вторая — на лесоповал. Думай, прежде чем говорить.

Силантий кивнул. Опять замолчали. «Твою медь… Как же это так случилось? Колхозника-передовика искатали по полу. И кто они после этого?» — удивлялся про себя Силантий.

Назавтра допросы продолжились. Продолжились они и послезавтра. Подозреваемый так и не признался в контрреволюционной деятельности. Следователю пришлось писать постановление о прекращении уголовного дела по статье 58 и оставить лишь статью об угрозах убийством колхознице Шестаковой Евдокии Романовне. Приговор огласили через три недели после задержания дебошира Шестакова: пять лет лагерей. Свидания с женой не разрешили, а сразу после приговора под стражей увезли осужденного и еще двоих в область на этап. Заканчивался июль сорокового года.

Война докатилась до Сталинграда и забуксовала. Семнадцатого июля 1942 года войска 62-й и 64-й армий Сталинградского фронта вступили в боевое столкновение с войсками 6-й немецкой армии. Колоссальные потери, понесенные обеими сторонами, заставляли каждую искать резервы.

К той поре Силантий отбыл два года из пяти, назначенных по приговору. Валил лес на севере страны, помогая государству посильным трудовым участием. Перевоспитание лагерем никак не сказалось на характере заключенного Шестакова, остался он все таким же покладистым, не вредным, не злобливым, но «подверженным затяжной тоске по дому». Холод, голод и переживания перекрасили не только усы заключенного, но и волосы. Поседел.

Второго августа Силантия вызвали к начальнику лагеря Сверчкову. Худой же был этот Сверчков, словно сам елки валил и не пил при этом и не ел последние полгода.

— Разрешите войти, гражданин начальник, — спросил разрешения Силантий.

— Входи, Шестаков. Слушай, тебе несказанно в жизни везет. С политической статьи твое дело переквалифицировали на бытовую. А ведь твои косточки могли бы уже сгнить. Ты, как видишь, жив, здоров. Говорят, нормы выработки хорошие даешь. Да… везет тебе, Шестаков. Родина предлагает искупить вину на фронте. Там порядки другие: повоюешь, заслужишь искупление вины — значит, досрочно с тебя снимут обвинение. Глядишь, и награду получишь. Вот зачем я тебя вызвал. Выбирай: лес валить еще три года или на фронт отправляться в роту штрафников, и через полгода, если не убьют, свободен.

— На фронт.

— Ступай. Завтра отправишься с командой, — улыбнулся начальник лагеря.

Как же не быть довольным — получив согласие лагерного заключенного Шестакова, начальник полностью укомплектовал по спущенному сверху нормативу группу для отправки на фронт.

Разрыв мины заставил Силантия прыгнуть в ближнюю воронку. Бежал к полуразрушенному дому, где только что обосновались свои ребята из второй штрафной роты 117-го стрелкового полка. Бежал, да не добежал. В утренней атаке не отстал, а вот при полуденной перегруппировке замешкался, пока бинт перематывал на своей голове. Оглох еще неделю назад, а тут бинт этот… Не расслышал приказа. Только увидев проскочившего мимо приятеля Зиновия, понял, что ребята с места снялись. По мелькнувшему белому вещмешку Березки заметил, в который дом они забежали.

Свалившись в воронку, сначала вздохнул облегченно: «Все же не зацепило. До своих обязательно добраться надо, а коли ранят в руку-ногу, то беда. Сам Господь Бог не подсобит». Похлопал себя по бокам, вроде бы болью нигде не отозвалось. Повернул голову — вот угораздило попасть! Из земли рядышком торчало хвостатое оперение мины. Неразорвавшейся. И не выпрыгнешь из воронки. Рядом ложились такие же плюхи, только те взрывались, а эта решила в земле отдохнуть. Твою медь!

Силантий, кося глазами на «соседку», решил не испытывать судьбу и пополз вверх. Кажется, там поутихло. Не успел добраться до края воронки, как услышал скрежет гусеницы. Выглянув, обомлел: на удалении десяти метров от воронки стоял немецкий танк. Без прикрытия пехоты. Башня танка повернулась, и сразу прогремело звонкое «гах!». Танк стрелял в сторону дома, куда всего минуту назад спешил Силантий.

— По нашим лупит, — прошептал вслух.

От дома полетели обломки.

— Твою медь! — крикнул боец страдальчески. — Ни гранаты, ни пэтээра…

Ствол танка качнулся от второго выстрела. В клубах пыли от стен дома отвалился угол и на глазах Силантия начал рассыпаться по земле. Там, в полуразрушенной кирпичной коробке, оставались еще те, кто выжил после атаки: Зиновий Березка, Левка Шепулов, Семка Кайгородов, майор-штрафник Горелин, заместитель его — Брусков.

Взгляд Силантия застыл на мине, торчавшей на дне воронки:

— Оп!

Отбросив винтовку, он подполз к «соседке» и осторожно дотронулся до поблескивающих металлом боков. Сверху раздалось знакомое уже танковое «гах!». Руки принялись отгребать землю от мины, пока та не обнажилась почти полностью. Жадно схватив боеприпас, пробормотал: «Сгодится». Оставалось добросить гостинец до танка.

Вытолкнув мину на край воронки, Силантий приготовился бросить орудие возмездия, но понял, что не докинет. Далековато. Сил не хватит. Что делать? До крови закусил нижнюю губу — придется тащить в руках, а там… там, как повернется. Ребят надо спасать. Вскочил, что теперь было ежиться-то, бережно прижав мину к боку, побежал эти десять метров перепаханной снарядами земли. Выдохнул лишь тогда, когда коснулся чужой танковой брони. Наметил срез основания башни. Мелькнуло перед глазами лицо Силишны: «Не обессудь, родная!»

От раздавшегося взрыва танк вздрогнул всем корпусом так, что башню повело в сторону…

Возле раскуроченного немецкого танка остановились двое — командир второй штрафной роты, разжалованный до лейтенанта майор Горелин и его заместитель, младший лейтенант Брусков.