Месть до первой крови (СИ) - Логинова Анастасия. Страница 30

   — Кто?! – крикнул из глубины квартиры Люсов, в ответ на Катин звонок.

   — Георгий Павлович, я из Следственного комитета… Мы созванивались, — негромко, дабы не услышала вся парадная, ответила она.

   Люсов вдруг затих, даже шевелиться, кажется, перестал, но вскоре дверь все-таки открыл. По выражению его лица Катя поняла, что застала хозяина квартиры врасплох – тот даже не поздоровался. И еще ей сегодня определенно везло на полуголых мужчин – Люсов только что вышел из ванной, из одежды на нем были только шорты и полотенце, накинутое на шею. Спохватившись, он еще больше смутился, попросил Астафьеву подождать и скрылся в комнате. Катя огляделась. Квартирка была маленькой, просто игрушечной – в узком коридоре едва разошлись бы два человека. Сейчас у самой двери валялась пара кроссовок с мазками свежей грязи, насквозь мокрый спортивный костюм, и места уже ни для кого не оставалось.

   — Под дождь попали? – спросила Катя хозяина, когда тот вышел уже в футболке и тех же шортах.

   — Да… — рассеянно ответил Люсов. – Вымок до нитки.

   Катя сочувственно покивала и заметила:

   — За город, наверное, выезжали? В Москве-то ни облачка.

   Георгий понял, что прокололся – съежился под Катиным взглядом, отвел глаза и поспешно предложил:

   — Что же мы в коридоре стоим – проходите. Нет-нет! Только не туда! – он чуть не оттолкнул Астафьеву, когда та качнулась в сторону комнаты. – Вот… на кухню… пожалуйста. Извините. Садитесь сюда…

   Он быстро убрал с табурета кипу бумаг и придвинул его к Кате, потом, продолжая суетиться, начал открывать окно – здесь и правда было душно, как в бане. Ручки на раме не оказалось, поэтому Люсов возился долго. Когда наконец-то успокоился, опустился на табурет, но оказалось, что сел на те же бумаги. Задребезжал извиняющимся смехом и переложил бумаги на следующий табурет.

   — Вы извините, что я вас в кухне держу – в комнате не прибрано.

   — Все в порядке, — заверила Катерина.

   Вообще этот Люсов был уж очень нервным и дерганым, но мысли, что он и впрямь может быть замешанным в преступлении, Кате уже не казались серьезными.

   — Георгий Павлович, я была в вашем колледже, там сказали, что сегодня у вас выходной.

   Говорил Люсов неохотно и еле сидел на месте – все порывался встать.

   — Я просто не стал по телефону вдаваться в подробности… У меня действительно сегодня нет экзаменов, но полно других дел по работе.

   — В день похорон жены?

   — Там была мать Наташи, а у нас с ней очень плохие отношения, поэтому я и не хотел ехать сначала.

   — Но потом все-таки поехали?

   — Да, я не смог не поехать… Наташа – она необыкновенная. Эти месяцы без нее я жил, словно в аду. А как буду жить дальше, не представляю. С каждым днем все хуже и хуже…

   Люсов не смотрел на Катерину вовсе, а сейчас взгляд его устремился за тусклое щербатое окно. Катя невольно посмотрела туда же, но ничего не увидела кроме рядов унылых многоэтажек, да клочка неба, стремительно затягивающегося тучами.

   — Георгий Павлович, вы сказали «месяцев»? Вы ведь узнали о смерти Черных в этот четверг – от меня. Вы так говорили.

   — Я вам солгал, — спокойно ответил Люсов. – Я почувствовал, что ее больше нет гораздо раньше, месяца два назад. Понимаете, когда люди столько времени живут рядом, сколько мы с Наташей, то начинают чувствовать друг друга как самих себя… И, потом, она всегда звонила мне раз в два-три дня. Всегда, ни разу не пропустила. А с мая не было ни одного звонка.

   — Даже если бы она уехала в другой город, в другую страну вы бы все равно ждали ее звонка – раз в три дня? – скептически поинтересовалась Катя.

   — Конечно, — без тени сомнения ответил Люсов, — Наташа все знала… она не могла не звонить. Хотите, я покажу вам ее фотографии?

   Он впервые посмотрел на Астафьеву заинтересованно и, не дождавшись ее ответа, соскочил с табурета и вихрем пронесся комнату. И на сей раз позволил туда зайти и Катерине. Там действительно был беспорядок – на диване, креслах и столах были разложены бумаги. Подняв одну, Катя поняла, что это стихотворение, впрочем, Люсов тут же отобрал листок. Зато взамен дал толстый и тяжелый альбом для снимков.

   — Это Наташа только пошла в первый класс… это она в музыкальной школе… — он нервно усмехнулся: — слышали бы вы, как я упрашивал ее отдать мне эти фотографии. А это уже в университете – наша группа. Смотрите, она самая красивая, правда?

   Утверждение было спорным – красавиц со смешными теперь прическами-«химками», так популярными в середине девяностых, на их курсе было много, Наталья мало чем выделялась. Разве что держалась уверенно, одета была чуть более модно, чем остальные, и во взгляде еще не появилось той обреченности, какую Катя видела на снимке Лины.

   — А вы здесь есть? Вы же вместе учились? – задала она вопрос.

   — Да… вот я.

   Люсов указал на худого и длинного и белобрысого юношу с усиками. Его фигура была расположена с самого края групповой фотографии, и при менее внимательном просмотре могло показаться, что он вообще случайно попал в кадр. Наталья же явно была звездой курса – стояла в центре, а за талию, как давнюю и близкую подругу ее придерживал очень симпатичный молодой человек.

   — А это кто? – спросила о нем Катя.

   — Я не хочу об этом говорить, — мгновенно помрачнел Люсов и перевернул страницу. – Здесь, как видите, у них еще роман, но он не ценил Наташу, и вскоре она поняла, что только со мной ей будет спокойно. Как и мне с ней… А это Наташа получает награду. Первое место по области, — Георгий произнес это с гордостью.

   — Первое место за победу в конкурсе? – подхватила Катя беседу. – А что за конкурс?

   — Журналистики, конечно.

   — То есть, она занималась журналистикой профессионально?

   Катя была удивлена, потому что у нее сложилось впечатление, что никаких высот в своей специальности Черных не достигла и перебивалась писанием статей только до тех пор, пока не устроилась в университет.

   Люсов же рассеянно перевел взгляд с фотографии любимой Наташи на Астафьеву и был, казалось, не меньше удивлен:

   — А вы не знали? Да, Наташа профессионал – настоящий профессионал в отличие от меня. У нее могла бы быть такая карьера…

   — И что случилось? – допытывалась Катя.

   Люсов снова уткнулся в альбом и любовался Черных:

   — Я сам толком не знаю, понимаете, мы тогда еще не встречались… Я только слышал, что Наташа очень долго разрабатывала какую-то фирму, что-то связанное с экономикой – статья была заказной… Мы все этим занимались, — поспешил оправдать ее Люсов, — на то, что платили в редакции ноги можно было протянуть. Но статья так и не вышла, уж не знаю почему. Это была больная тема, мы никогда об этом не говорили. Заказчик статьи решил, что Наташу перекупили, обозлился на нее и пообещал, что на ее карьере в большой журналистике можно ставить крест. И обещание свое сдержал – у Наташи было после этого много проблем: уволили из редакции, хотя потом приняли обратно, несколько раз обвиняли в клевете, даже уголовное дело пытались сфабриковать… Да, у нее могло бы быть большое будущее в журналистике, но – не сложилось.

   — Вы не помните, кто был заказчиком той статьи?

   — Что вы, я и не знал этого никогда.

   Напоследок, Катерина спросила для проформы:

   — Когда вы были в Старогорске, вас допрашивали на протокол?

   — На протокол? Нет, я вообще не разговаривал ни с кем из полиции, — прочитав удивление на Катином лице, добавил: — они и не знали, что я там. Я наблюдал издалека и пробыл на кладбище очень недолго.

   — Понятно, — произнесла Астафьева, — а у вас есть мысли по поводу того, кто мог желать смерти Натальи?

   О врагах Черных Люсов до этого не упомянул ни разу, хотя характер у той был не сахарный, и недоброжелателей наверняка накопилось достаточно. Бывший муж и сейчас даже бровью не повел:

   — Вы знаете… Екатерина Андреевна, да? Вы верите в судьбу? А я верю. Просто Наташин срок подошел. Это неважно, кто выстрелил в нее – она должна была умереть.