Жрица богини Маар (СИ) - Булгакова Ольга Анатольевна. Страница 11

— Гарима запретила мне говорить о ритуалах и обязанностях жриц с тобой, — все еще не поднимая глаз, ответила тарийка.

— Как господину Мирсу? — хмуро уточнила я.

— Верно, — согласилась собеседница.

— Почему?

Ответила не Абира, а другая женщина, вошедшая в комнату.

— Потому что он не знает всех тонкостей ритуалов. Мог только напугать, но не утешить.

Она распахнула руки для объятий, сделала ко мне несколько шагов.

— Добро пожаловать домой, сестра, — сказала она.

Я встала, подошла к Гариме. Ее объятия пахли корицей, а сама жрица излучала душевное тепло, просто светилась изнутри. Она с первого взгляда понравилась мне куда больше высокомерной Абиры, хоть красавицей Доверенную назвать было нельзя. Крупный нос с горбинкой, прямые широкие брови, тяжелый подбородок, большой рот, маленькие карие глаза. Высокая полная женщина лет тридцати носила богатые одежды и множество украшений. Пышные черные волосы перехватывали золоченые ленты, тяжеловесные серьги оттягивали уши, на шее не меньше двух десятков золотых цепочек разной длины. И к браслетам Гарима явно питала страсть. Казалось, она все имеющиеся сразу носила, поэтому позвякивала при каждом движении. Но в отличие от изысканной, утонченной Абиры Доверенная располагала к себе. Такой хотелось открыться.

Спрятаться от серьезного разговора за вопросами о моем путешествии жрицам не удалось. Я скупо обобщила, что все прошло прекрасно, и похвалила господина Мирса.

— Он выполнил приказ и ничего не рассказал мне об обязанностях жриц. Сказал, об этом мне расскажут здесь, — я твердо смотрела в глаза Гариме, старалась изображать решительность и строгость. А сама сцепила на коленях руки, чтобы дрожь не показывать. Сердце колотилось, плохое предчувствие крепло, и то, как Абира вновь потупилась, а Гарима поджала губы, мне очень не нравилось.

— Что ты знаешь о Великих Супругах? — осторожно и мягко спросила Доверенная.

— Это боги тарийцев, боги Империи.

Мой ответ был столь же короток, сколь скудны мои познания. В родных краях о Супругах не говорили, поклонялись богам предков. Соотечественники верили, что имперские божества не имеют над ними власти.

Гарима вздохнула.

— Я боялась, что ты так ответишь… Тогда позволь, я начну издалека.

Я кивнула.

Доверенная, сидевшая рядом со мной на диване, положила ладонь на мои сплетенные пальцы и начала. Жрица говорила о Содиафе, боге процветания, торговли и войны. О боге, создавшем землю. Рассказывала о Маар, его жене, богине плодородия, справедливости, любви и домашнего очага, населившей земли и воды живыми существами. У каждого божества были свои служители.

В честь Содиафа не строили храмов. Его жрецы бродили по стране, толковали слова пророков, несли людям знания, сокрытые в Законе. Они разрешали ссоры, помогали закончить тяжбы. Их почитали и уважали, с радостью приветствовали в любом селении, щедро платили за науку и помощь. Но такого преклонения перед жрецами Содиафа, как перед жрицами Маар, не было. Потому что любой мужчина, почувствовавший призвание, мог стать жрецом Великого бога.

Жрицы Маар, как и ее дочери, хранили в себе искру, божественный дар, лишающий выбора и связывающий по рукам и ногам. Жрицы — Доверенная, Забирающая и Передающая — были человеческими воплощениями трех дочерей Маар и Содиафа, основой спокойствия народа и олицетворением божественного суда и справедливости. Именно дочери богов стали первыми жрицами много сотен лет назад. И с тех пор три женщины, наделенные тремя разными дарами, вершили правосудие именем Маар.

Теперь частью божественного замысла стала и я. Отказаться было невозможно.

Гарима очень осторожно подошла к сути ритуала, настаивала, что во время него я буду лишь олицетворением воли богини. Говорила, после я смогу лишь смутно вспомнить произошедшее. Настаивала, что преступник будет в трансе благодаря дару Доверенной, а потому не почувствует ни боли, ни страха. Заверяла, что Маар не допустит ошибки, оградит невиновного…

Но все эти слова не могли изменить главного.

Я, Забирающая великой Маар, должна во время ритуала определить, виновен человек или нет. А после отобрать душу преступника, чтобы Передающая, пропустив ее через себя, отдала ее кристаллу в Храме.

Услышав это, я разрыдалась. От ужаса, безысходности. От отчаяния.

Я подозревала, что у удивляющего меня преклонения перед Забирающей будет высокая цена.

Но что она будет такой жуткой…

Что мне придется всю жизнь забирать души…

Этот кошмар не укладывался в голове.

Гарима обнимала меня, ласково обхватив обеими руками. Я уткнулась лицом ей в плечо, плакала, долго не могла успокоиться. Жрицы не пытались утешить словами. Только уютные объятия Доверенной, теплая ладонь Передающей на моем плече. Удивительно, но это помогало. Слезы вышли. Дрожь пропала, сердце понемногу утихомирилось. Остались только пустота и горечь.

— Тебе важно помнить, что Забирающая отнимает только душу, — уточнила Гарима. — Чтобы казнить тело, есть палачи.

— Какой в них смысл? — вытирая щеки тыльной стороной ладони, бросила я. — Без души люди не живут.

— Живут, — голос Доверенной прозвучал глухо и сипло. — Два дня. В страшных мучениях.

Я с ужасом посмотрела ей в глаза.

— Значит, я хуже убийцы, — чувствуя, как по щекам снова потекли слезы, выдавила я. — Я — мастер пыточных дел.

Закрыв лицо руками, съежилась, давилась рыданиями. Гарима и Абира сидели рядом, обнимали меня. Но теперь чары их молчаливого утешения не действовали. Кажется, мне никогда в жизни не было так плохо.

Проклятая Кареглазая… В тот день я впервые поняла, насколько правы были односельчане, называя меня так.

Жрицы проводили меня в спальню. Велели служанке не заходить в комнату без зова. Я забралась на огромную кровать и, обнимая подушку, пыталась хоть как-то осмыслить все сказанное Гаримой.

Светало. Я провела ночь без сна. Плакать перестала, но свыкнуться, смириться со своей новой участью не смогла. Все повторяла про себя слова господина Мирса “Обязанности — это работа. Кто-то должен делать и ее”. Но совет не утешал.

У окна запела какая-то птица. Трели были незнакомыми и казались печальными, тоскливыми. Позже узнала, что небольшую серую птичку зовут плакальщицей. Именно ее пение стало для меня символом новой жизни.

Следующие дни прошли по большей части в молчании. Служанка не обременяла меня своим обществом. Жрицы приходили только один раз. В первое утро. Гарима рассказывала, какой в доме уклад, чего от меня будут ждать помимо ритуалов. У Забирающей, несущей самый тяжелый дар, оказалось не так много обязанностей. Встречаться с другими жрицами по меньшей мере четыре раза в день во время трапез. Принимать гостей, изредка навещать школу при Храме, где обучали законам Супругов. Следить за работниками библиотеки и заказывать новые книги для собрания. Ничего непосильного.

Вечером четвертого дня я ужинала вместе с молчаливыми жрицами в увитой каким-то цветущим растением беседке. Вокруг, будто деловитые пчелы, сновали прислужницы. Они старались угождать, предугадывать желания. Жриц и мои. В те дни исполнить мои желания не составляло труда — достаточно было уйти.

— Мы понимаем, что новости тебя ошеломили, сестра, — осторожно начала Гарима, жестом разогнав служанок. — Ты родилась в далекой провинции. Мы даже допускаем, что там иные верования. Как у сарехов, к примеру. Здесь же кареглазые девочки знают о своем предназначении с рождения.

— Кареглазые? — нахмурилась я.

Доверенная кивнула:

— Глаза цвета ритуального камня выдают одаренную, даже если дар еще не проявился.

— Понятно, — бросила я.

Общаться не хотелось. Я мечтала сбежать к себе в комнаты. Как и в предыдущие дни. Но чувствовала, что мое затворничество жриц обижает и беспокоит. Они и раньше пытались меня разговорить, как-то задержать рядом с собой. Безуспешно. Но я понимала, что прятаться от них вечно невозможно, поэтому подавила желание попрощаться и заставила себя смирно сидеть и хотя бы слушать.