Жрица богини Маар (СИ) - Булгакова Ольга Анатольевна. Страница 37

— Чудовищное происшествие, — каялся господин Квиринг. — Я и в худших кошмарах не мог представить, что кто-нибудь из моих соотечественников или сарехов способен на подобное. Наши общины всегда жили в мире, чтили законы Империи.

— Будет несправедливо, если общины пострадают из-за нескольких смутьянов, — вступил господин Далибор. — Общины — это многие, многие люди. Это в общей сложности почти шесть тысяч человек!

— Разве можно наказывать их за поступки небольшой горстки ошалевших от выпивки драчунов? — подхватил господин Квиринг.

— Светлейший Император пока не изгнал ваши общины, — хладнокровно возразила Гарима. — Теперь судьба ваших соотечественников в их же руках. Светлейший Император поставил вполне выполнимые условия.

— Его решение мудро, — поспешно вставил сарех.

— Мы благодарны милостивому Императору за возможность все исправить, — вторил ему даркези.

Оба говорили искренне и впервые на моей памяти были так единодушны. Гарима это тоже чувствовала, наверное, оттого поощрила послов:

— Повелителю будет приятно узнать, что вы, господа, лично наведались в Храм и просили прощения за своих соплеменников.

Мужчины рассыпались в любезных заверениях, что весь причиненный вред будет в кратчайшие сроки исправлен, и ушли за Съярми.

ГЛАВА 16

Служанки принесли чай, от большой коробки со сластями исходил умопомрачительный аромат меда и специй — чудесный запах такого необходимого нам спокойствия. Настроение постепенно улучшилось, даже доклад Съярми ничего не изменил. Когда прислужница ушла, я решилась заговорить о своем сне.

— Мне приснилось сегодня, что кристалл звал нас.

Я опасалась, что такое признание насторожит сестер, но даже Абира выглядела скорей заинтригованной, чем недовольной. Вопросов они не задавали, ожидая продолжения.

— Снилось, что мы пришли к нему, видимо, сегодня вечером, — рассказывала я. — В Храме еще не было убрано. А потом кристалл показал нам первый ритуал справедливости, который я провела.

— Ты про убийцу Его Высочества? — ахнула Абира. В широко распахнутых глазах читалось удивление.

Я кивнула и добавила:

— Но во сне я не видела, что именно хотел показать кристалл.

— Значит, самое время выяснить, — решительно сказала Гарима и встала. — Пойдем. Не будем тянуть с этим.

Гарима, выспросив подробности сна, решила все воспроизвести в точности. Поэтому мы не позвали прислужниц, оттого и в Храм вошли через разбитые двери главного входа, а не через ближайшие боковые. Почтительный воин пообещал Доверенной никого в Храм не впускать и осторожно прикрыл за нами жалобно скрипнувшие почти сорванными петлями створки.

Я осмотрелась. Свет, проникавший через окна, казался пыльным и тусклым, на полу темнели пятна засохшей крови. Разбитые скамьи свалили в горы. Видимо, они мешали выносить раненых и тела. Под ногами хрустели рассыпанные благовония и похожие на льдинки осколки матовых ламп.

Рядом с кристаллом я чувствовала переживания сестер ярко, как свои собственные. Увиденное причинило Гариме боль, отозвалось злостью. Абира, напротив, испугалась. Передающая обхватила себя руками, закусила губу и не смотрела по сторонам. Я тоже старалась смотреть только на кристалл, хотя страха не испытывала. Меня переполняла едкая, как дым пожарища, ожесточенность.

Гарима взяла меня за руку. Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох и не глядя протянула руку Абире. Ее теплая ладонь скользнула в мою. Мы долго стояли у самых дверей и не шевелились. Я чувствовала, как успокаивается Гарима, как выравнивается дыхание Абиры, как мне тоже становится легче здесь находиться. Мысли о кристалле вытеснили гнетущие воспоминания. Его зов становился сильней с каждым ударом сердца, и противиться этому влечению не хотели ни сестры, ни я.

Мы шли, не размыкая рук, обходили препятствия. Наши шаги будто стали шагами одного человека, и даже гулкое эхо не находило отличий. Я чувствовала сестер, умиротворение, постепенно изменяющее нас троих, чувствовала воздействие кристалла. Он мягко подчинял себе, будто вводил нас в транс, подобный ритуальному. Разлитые благовонные масла, запах крови, старое дерево скамей, едва уловимые ароматы духов — все это приобрело необычайную яркость и словно связывало настоящее со странным полусном наяву. И каждое мгновение лишь усиливало наваждение.

Золотые цветы распустились на молочно-белой поверхности, стоило нам подойти ближе. Наши ладони одновременно ложатся на кристалл, к центру устремляются золотые птицы, змеи и бабочки. Дары переплетаются, я чувствую мерное биение той огромной силы, частью которой всегда была.

Кристалл сам находит то, что хотел показать, — омут воспоминаний конюшего затягивает меня. Но теперь я опытней, лучше понимаю происходящее, умею прислушиваться к себе и ощущениям других. Теперь, два года спустя, чувствую и в этом человеке неправдоподобную, неестественную бесчувственность, бесстрастность. Точно такую же, как и у лекаря Снурава.

Знаю, что должна увидеть предшествующие убийству события, стараюсь добраться до тех дней и найти причину. Но это тяжелый труд, и каждый слой воспоминаний обходится мне дорого. Чувствую слабость, легкое головокружение, но такие мелочи не отвлекают. Дни до преступления открываются нехотя, но легче, чем в прошлый раз, когда я читала воспоминания лекаря. Потому что в этот раз не только сестры, но и кристалл помогает мне.

Венок даров постепенно истончается, силы уходят. Чувствую, как слабеют сестры, и знаю, что пора заканчивать, хотя мне удалось посмотреть только неделю, предшествовавшую преступлению. Но пока еще могу, я проникаю в очередное воспоминание и оказываюсь в кабинете главного конюшего. Хватает нескольких минут, чтобы понять — эти сведения не стоят затраченных усилий. Конюший занимается только бумагами. Расходные листы, покупка скакунов, плата работникам, заказ лака для колесниц… Скучная рутинная работа.

Разочарование мое так велико, что мешает воспринимать и оценивать происходящее. Не прислушиваюсь даже к мыслям конюшего. Хочется уйти, не видеть, избавиться от чужих чувств.

И тут я замечаю на столе чернильницу.

Дорогую, красивую, инкрустированную опалами. Я знаю, что даритель важен конюшему, ощущаю это всем естеством. Пусть он не испытывает благоговения, как Снурав, по отношению к дарителю, но уважение, почтение и желание угодить читаются отчетливо.

Бабочки давно поблекли, напоминают опавшие листья. Змеи истончились, шевелятся вяло, как и ставшие прозрачными птицы. Нужно закончить ритуал сейчас, иначе мы, как в прошлый раз, потеряем много сил и времени. А в эти дни мы нужны Ратави, как никогда. Кристалл чувствует состояние своих жриц и знает, что я увидела главное, поэтому отпускает нас, дает вынырнуть из воспоминаний убийцы.

Абира сидела у кристалла, обхватив голову руками. Гарима поспешила к ней, встала рядом на колени, обняла. Я тоже подошла ближе, присела.

— Как ты? — мой голос прозвучал в пустом Храме неприятно громко.

— Ужасно, — прошептала Передающая, отняв руку от лица и встретившись со мной взглядом. — Меня трясет от слабости, тошнит, ноги подгибаются… — по бледной щеке сестры скользнула слеза, а голос задрожал от жалости к себе. Ее я ощутила очень отчетливо, как и то, что в своем истощении Абира винила меня. — Мне очень плохо. Это хоть не зря было? Ты узнала что-нибудь полезное?

— Да, — твердо ответила я.

Гарима встрепенулась, посмотрела на меня пристально.

— Я не нашла причины, как ни старалась. Конюший не ссорился с принцем, напротив, тот его хвалил. Но убийца был такой же бесчувственный, опустошенный, как и Снурав, — начала я.

Абира хмыкнула и страдальчески закатила глаза, но ожидаемое поведение не сбило меня с толку:

— И у него на столе стояла точно такая же чернильница, как у Снурава, — завершила я.

— Ты уверена? — нахмурилась Гарима.

Я кивнула:

— Совершенно.

— Но откуда? — удивилась Абира. — Может, они были знакомы?