Сталин. После войны. Книга 2. 1949–1953 - Стариков Николай. Страница 4

И дело вовсе не в желании «растоптать и наказать» смелого физика, а в том, что шахматная партия, часть которой играл Берия, была значительно шире чисто физических аспектов создания атомного оружия. И Сталин это, в отличие от Петра Леонидовича Капицы, понимал. Гениальный ученый Капица не мог работать с гениальным «менеджером» Берией. А вот И. В. Курчатов смог, и в истории остались его слова: «Если бы не он, Берия, бомбы бы не было».

Но вернемся к «бомбе», в создании которой П. Л. Капица участия практически не принял. 25 января 1946 г. Сталин вызвал к себе Курчатова. Их встреча длилась час и проходила в присутствии Молотова и Берии. Эту встречу можно реконструировать по записи беседы, которую сделал академик [24].

Курчатов сделал несколько шагов вглубь кабинета и в нерешительности остановился.

– Здравствуйте, товарищ Курчатов. Садитесь, где вам удобно.

Сталин сделал жест рукой в сторону длинного стола для заседаний.

– Что нам хочет сказать товарищ Курчатов?

После изложения сути атомного проекта Курчатовым Сталин посчитал необходимым уточнить поставленную перед учеными задачу.

– Многие наши ученые привыкли мыслить масштабами лаборатории, – сказал он. – Программа номер один – это не эксперимент одного или нескольких ученых, а работа по созданию огромной по масштабам атомной промышленности. Поэтому не стоит заниматься мелкими работами, а необходимо вести их широко, с русским размахом. В этом отношении будет оказана самая широкая всемерная помощь.

Главной в вопросе будет скорость, а не экономия, и руководители важнейшего для страны проекта должны это понимать. Курчатов должен был услышать это лично от Сталина. Тем более что отстраненный от работы над проектом Капица выдвигал идею о том, что Советский Союз должен попытаться найти свой, более дешевый путь к атомной бомбе.

– Не нужно искать более дешевых путей. Главное для нас – максимально сократить сроки создания атомной бомбы. Сейчас важно испытание. Этого не получится, если останавливаться на деталях, заниматься шлифовкой мелких узлов. Должна быть освоена принципиальная схема создания бомбы, совершенствование ее нужно оставить на потом.

Сталин в отличие от других советских руководителей никогда не забывал о материальном стимулировании людей. Если вы хотите, чтобы ученые полностью отдались делу, мысли ни о чем другом, кроме работы, их не должны занимать.

Сталин: Каково материальное положение ученых?

Курчатов: Советские ученые испытывают большие трудности, но понимают, что разоренная войной страна и так делает все возможное.

Сталин: Наши ученые очень скромны, они никогда не замечают, что живут плохо, – это уже плохо. И хотя наше государство сильно пострадало, всегда можно обеспечить, чтобы несколько тысяч человек жили на славу, имели бы свои дачи, чтобы человек мог отдохнуть, чтобы была машина.

К этой теме Сталин вернулся в ходе беседы еще раз.

– Мы посоветуем нашим товарищам в правительстве создать систему премий, которые отличались бы крупными размерами и могли быть стимулом к высокопроизводительному труду.

Следующая встреча Сталина с Курчатовым состоялась 9 января 1947 года, и на нее были приглашены и другие ученые. Для Ю. Б. Харитона она оказалась единственной, где он пообщался с Иосифом Виссарионовичем. К этому моменту на карте России уже появились новые атомграды, которые были глубоко засекречены. Главным центром работы стал город Саров (Арзамас-16), который и по сию пору является закрытым городом. Здесь в КБ-11 работали и работают выдающиеся ученые, ставшие гордостью нашей страны.

О своей встрече со Сталиным другой отец нашего ядерного оружия, академик Харитон, вспоминал так:

Во время этого посещения произошла курьезная сцена. Когда очередной докладывавший вышел из кабинета, я попал в конфузное положение. Я вошел в кабинет, смотрю и не вижу Сталина. Вожу в растерянности глазами, а Сталина не вижу. В сторонке у стены стоял Берия, он быстро сообразил, что со мной происходит, выпрямляет ладонь и оттопыривает большой палец в сторону, отводит его так в сторону, чтобы указать мне направление, куда же смотреть-то мне надо. Я обратил туда взор и увидел Сталина сидящего…

Смотрю – Сталин. Я впервые его увидел. Очень маленький человек, рост его удивил меня…

Докладывал я минут 10. По окончании доклада Сталин задал только один вопрос: можно ли из того количества плутония, которым мы располагали, а было его у нас что-то около 10 килограммов, сделать не одну, а две бомбы. Ему хотелось, чтобы мы показали миру, что мы располагаем большими возможностями. Поэтому он и спросил, а нельзя ли разделить имеющееся количество ядерного материала на две порции, пусть они будут поменьше, и сделать две бомбы. Я ответил, что этого сделать невозможно. Тогда он сказал, что американцы ведь смогут определить, что мы взорвали мощную атомную бомбу. Если это будет один взрыв, политический эффект не будет таким, если бы мы осуществили два взрыва с небольшим интервалом между ними. Надо думать о политических последствиях, а не о физических принципах, – сказал он. Пусть бомбы будут меньшего размера, зато две, а не одна. Я ответил, что в соответствии с физическими принципами уйти за пределы минимального критического количества, критической массы, никак нельзя, иначе бомба не взорвется. Сталин выслушал это спокойно, и я вышел из кабинета [25].

И. В. Курчатов рассказывал, что именно на этой встрече с учеными Сталин произнес: «Атомная бомба должна быть сделана во что бы то ни стало» [26]. И страна, которая еще лежала в руинах, выделяла огромные деньги на атомный проект. Потому что он был для СССР делом жизни и смерти.

Итак, ключевым словом в вопросе атомного проекта становилась скорость. Не стоимость, не экономия, ни что-то иное. Скорость и еще раз скорость. В этой связи было принято решение использовать разведывательную информацию об американской бомбе, трофейные документы и «трофейных» ученых и уран из Германии [27]. Разговоры о том, что Советский Союз якобы «украл» секрет атомной бомбы, есть элемент информационной войны. Американские наработки использовались, но даже первая советская бомба была значительно технически усовершенствована по сравнению с устройствами, которые взорвали американцы над Хиросимой и Нагасаки. Приведем только один пример: атомная бомба должна быть взорвана не на земле, а на определенной высоте, тогда ее разрушительная сила проявляется в полной мере. Так вот американские бомбы не имели никаких защитных механизмов для экипажа самолета. Случись детонация бомбы чуть ранее, и он оказывался прямо в эпицентре ядерного взрыва. На советской РДС-1 был механизм планирования бомбы, который давал экипажу 20 секунд, чтобы отлететь на относительно безопасное расстояние.

Факты таковы: как только в 1949 году было произведено испытание «бомбы», советские ученые сразу получили возможность спокойно довести до ума собственные разработки. Разница между двумя вариантами атомной бомбы видна невооруженным глазом: «Ныне в музее ядерного оружия в Арзамасе-16 макеты двух изделий – с использованием американской схемы и схемы, испытанной в 1951 году, – стоят рядом и являют собой разительный контраст. Бомба на основе нашей собственной схемы, будучи почти в два раза легче копии американской бомбы, получилась одновременно в два раза мощнее ее. Кроме того, существенно меньшим оказался и диаметр новой бомбы благодаря оригинальному инженерному решению по обеспечению имплозии, предложенному В. М. Некруткиным» [28].

29 августа 1949 года состоялось испытание РДС-1 на полигоне под Семипалатинском. Берия вместе с Курчатовым и Харитоном на нем присутствовали. Заряд был установлен на специальную испытательную башню на высоте 30 метров над землей, всего в 10 километрах от которой, а это значит практически рядом с эпицентром будущего ядерного взрыва, находился бункер с членами Специального комитета. После прохождения взрывной волны дверь бункера открыли и все руководство атомного проекта вышло наружу, лично наблюдая «ядерный гриб».