Дорога в Ад (СИ) - Кравченко Ольга. Страница 11

Взгляд Анатолия зацепился за колоритную пару: высокий молодой человек и черноволосая женщина выдвинули из автобуса пандус и выкатили из автобуса ребенка в инвалидном кресле. Ребенок был в полной прострации, и Анатолий буквально против воли подошел ближе — так его зацепило отчаяние, которое сквозило во взгляде, который женщина бросила на храм.

— Юля, надень платок, — тихонько попросил молодой человек.

Проигнорировав его, женщина уверенно покатила коляску к храму. На самом пороге дорогу ей заступила активная прихожанка:

— Девушка, покройте волосы, побойтесь Бога! — громко зашептала она.

Юля резко остановилась и позвала:

— Па-а-аш! Бери кресло, я туда не пойду!

Молодой человек, с обреченным видом, покатил инвалида дальше.

— Можете ничего не одевать, в этом нет необходимости, — сказал Анатолий, подойдя к Юле. — Пойдемте в храм, посмотрите на икону. Я проведу.

Юля мельком окинула батюшку равнодушным взглядом, бросила:

— Спасибо, не надо, — и отвернулась.

Анатолия буквально обожгли эти глаза — серые, выразительные, и — тоскливые.

Когда пресвитер зашел в храм, у иконы, огороженной лентой для запрета доступа, стоял диакон Валентин и рассказывал о ее чудодейственных свойствах.

— Пустите нас, — тихо попросил Павел, подойдя к толпе, окружающей икону и Валентина. — Мужчина, подвиньтесь, пожалуйста…

— Да-да, проходите, — отпрянул дородный дедуля в сторону, увлекая за собой почтенную матрону.

— Игумен запрещает трогать икону, можно только смотреть и просить милости у Богоматери! — провозгласил тем временем диакон. — Надеюсь, вы меня понимаете? — и внимательно обвел взглядом окружающих, не обращая внимания на Павла, пытающегося пробиться в первый ряд.

— Диакон Валентин, можете помочь мне?! Буквально на пять минут! — от входа его позвал Игорь, и пресвитер ухмыльнулся. За столько лет более действенного способа обойти запрет так и не нашли. Да и нужен ли был он?

— Ни в коем случае не трогайте икону!!! — предупредил грозным голосом диакон и устремился к выходу. — Я очень скоро вернусь! Я буквально на пару минут!!!

И — стоило ему с Игорем выйти из храма, как самые отчаянные посетители ломанулись за ленточку, не обращая внимания на пресвитера, инвалида и друг друга. Павел был не промах — ловко управляясь с креслом, локтями и голосом, подвез инвалида к иконе, взял его руку и, прикоснувшись ею к краю, что-то зашептал.

Тем временем в храм вернулся Валентин и принялся выгонять прихожан из-за ленты. Павел вывез кресло из храма и Юля кинулась к нему:

— Ну? Получилось?

— Да. Я прикоснулся его рукой к иконе и прочитал молитву, как ты просила.

Юля присела у кресла, вглядываясь в сына, пытаясь уловить изменения в его поведении. Ожидание и надежда быстро покинуло ее лицо. Из глаз ее капнула слеза.

А вот за тем, что произошло дальше, смотреть было страшно: красивое, точеное лицо Юли исказила гримаса ярости, и она воскликнула:

— Не помогает! — и, уже тише. — Ничего не помогает…

Она присела у кресла на корточки, заглядывая в глаза сыну, и тяжело вздохнула:

— Как же я устала…

Анатолий, подошедший к ним, спросил:

— Вы верите в Бога, Юлия?

Она резко выпрямилась, поворачиваясь к нему, и их взгляды встретились — на этот раз не мимолетно, и святой отец чуть не отскочил от бешенства, плещущегося в ее глазах. Юля была очень красива. Святому отцу всегда нравились такие женщины — холодные, кажется, отрешенные, но яркие и следящие за собой. Но ярость? Чем он мог ее заслужить?

— Не лезь ко мне, святоша! — прошипела Юля, чуть не брызжа слюной. — Даже не пытайся разговаривать со мной о Боге, шарлатан!

Она схватила кресло и быстро покатила его к автобусу, не обращая внимания на мальчика, который дергался на кочках.

— Извините, ее, отче! — попросил Павел виноватым голосом. — Сын инвалид, почти все время вот в таком вегетативном состоянии! У нее сердце из-за этого не на месте.

— Понимаю, — кивнул Анатолий, но его мозг, вообще-то поставленный в тупик поведением молодой женщины, зацепился за оговорку. — Почти все время? Он что, приходит в себя?

— Не часто, но бывает.

— А что у него за болезнь? Доктора какой диагноз ставят ставят?

— Па-а-а-аш! — перебила, открывшего было рот, мужчину Юля. — Быстрее помоги! — И тот побежал к автобусу.

Анатолий решил не лезть к людям, хотя уже заранее мог сказать — икона не излечит мальчика. Юля слишком сильно хотела, чтобы он излечился, но Веры не было даже в ней, не говоря уже о самом пациенте. Была злость, и значительная часть этой злости была направлена и против Бога. О каком тогда Божественном чуде может идти речь?

— Анатолий?! — раздался чуть сбоку удивленный голос. — Отец Анатолий?!

Пресвитер повернулся и расплылся в улыбке. Фотографическая память на имена и лица прихожан и пациентов мгновенно напомнила одного из самых безнадежных:

— О-хо-хо, Иван!!! Да тебя просто не узнать! — воскликнул он.

Огромный мужчина, пусть и чуть ниже Дмитрия, но весом далеко за сто килограмм, раскинул медвежьи объятия:

— Дайте обниму вас, отче! — не особо церемонясь, он схватил Анатолия. — К жизни меня вернули, отче! Я ведь даже ножом не мог вены вскрыть, не слушались ни руки, ни ноги!!! Только о том, как подохнуть быстрее думал!!! А вы меня! Эх!!!

Отпустив смиренно улыбающегося пресвитера, Иван огляделся:

— Есть где поговорить, отче? А то на нас оборачиваются!

— Ты бы еще заплакал, отрок, — улыбнулся Анатолий. — Может быть, тогда и на телефон снимать начали.

— Ха! А вы ничуть не изменились, батюшка! Нашли отрока! Все так же жжете глаголом?

— С вами по-другому и нельзя! На шею сядете. Пойдем в мою келью, — священник сделал приглашающий жест рукой.

У дверей они притормозили:

— Что за… Дмитрий что, совсем… Хм… — Иван вовремя осекся. — Ладно, раз уж вы тут живете, и я как-нибудь помещусь.

Мужчина боком протиснулся вдоль стены и сел на табурет у стола. Анатолий закрыл дверь и присел на кровать.

Они говорили почти час — о жизни, о Вере, о здоровье и Боге. Иван кардинально изменился: беспросветный алкоголик, десять лет назад траванувшийся паленой водкой, после лечения Анатолия и его проповедей, взялся за ум. Бросил пить, хотя все равно два раза срывался в запои, но нормализовал свои отношения с вином. С женщинами — не получилось, но он особо и не жалел. Занялся бизнесом, разбогател. Помогал монастырю и словом и делом.

Оглядев напоследок келью Анатолия, Иван покачал головой:

— Зайду к игумену, отче, расскажу, как вы замечательно живете, — сказал он. — Может быть, Дмитрий немного подумает и вернет вам ваши прежние комнаты?

— Не стоит, Иван. Я же тут не по собственной воле оказался. Знаете, наверное?

— Столько лет прошло! Зачем ворошить былое? Вернулись ведь к нам не с Дмитрием воевать? Так зачем он начинает?

Анатолий горько мотнул головой:

— Если бы только он… Я тоже хорош…

— Ну-ну. Это как ягненок у волка: ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать! Но вы не волк, к сожалению. Отче, не волнуйтесь! Мы вас в обиду не дадим! Община у нас… Во! — он сжал кулак размером с два таких как у Анатолия и, попрощавшись, ушел.

Дни полетели один за другим: молитвы, встречи с прихожанами, беседы с насельниками, таинства, чтения — и Анатолий сам не заметил, как прошла неделя. И в понедельник его вызвал к себе Дмитрий.

Игумен явно был не в духе, но предложил кофе, и Анатолий, по традиции, попросил американо.

— Скучаешь по митрополиту? — спросил Дмитрий.

— Не сильно, — ответил пресвитер. — Больше по нормальному жилью и кабинету.

Игумен поджал губы и выпалил:

— Достали меня уже напоминаниями про то, что переселить тебя надо, Анатолий! Ей-богу, достали!

— А ты думал, что можно поселить священника в кладовку, и все это сожрут? Небось, миряне больше всего возмущались?