Искушение (СИ) - Комарова Инна Даниловна. Страница 14

— Аксинья, неси сыночка, кормить пора.

— Сию минуту, барыня. — Служанка к колыбели, а там дитё бездыханное. Аксинья в слёзы. Наденька не поверила поначалу. Доктора вызвали. А тот подтвердил:

«Не дышит ваш мальчик, сделать ничего не могу, поздно». Уже тогда твоя матушка прозрела, почувствовала, что беда ворвалась в её жизнь.

Крёстная неожиданно зачитала:

— Тусклый вечер лёг на крыши,

Ветер вновь ворвался на порог,

Дым от лампы всколыхнулся,

Малышок наш занемог…

Я пробудилась в тревоге и холодном поту, глаза застыли в страхе, всё тело обмякло.

— Что с тобой, Нина? — крёстная оглянулась на меня.

— Наталья Серафимовна, пока я спала, вы что-то рассказывали?

— Нет, ты так сладко заснула. Не хотела мешать.

— Какой кошмар…

— Да что случилось во сне? — и я рассказала крёстной слово в слово свой сон.

— Что — то нелепое и непонятное происходит. Эти стихотворные строчки я никому не показывала. Каким образом они стали достоянием твоего сна? Записала их тогда под грузом переживаний. Сколько загадок, попробуй распознать, что Господь хочет тебе сказать? — озадачилась игуменья. Она не находила ответа, и это её изрядно расстраивало.

— Загрустили, дорогая крёстная. Мне тоже плакать хочется.

— Вот такая печальная история. И когда прояснится, когда ответы придут, что все эти странные загадки значат?

— Я всё думаю и за что им выпала такая судьба?

— Только Он знает. Так сталось, не их вина, страдальцы наши. — Наталья Серафимовна перевела задумчивый взгляд на меня. — Девочка моя, тебе нужно быть осторожной, держаться подальше от плохих людей. — Я подсела к ней ближе, она обняла меня. — Ничего, ты не одна, справишься. В обиду тебя не дам.

Я заплакала.

Судьбы послушниц монастыря

Вернулись в монастырь вечером, аккурат поспели к службе.

— Пойдём в трапезную, сегодня мы на голодном пайке. Выпили перед уходом чаю, весь день прожили без крошки хлеба, — сказала крёстная, когда служба завершилась. — Голова кружится от слабости.

— Вы правы. У нас постный день, — ответила ей, а у самой живот подвело от голода, и давно урчало.

— Поужинаем и отдыхать, устала. — Наталья Серафимовна положила мне в тарелку горячей пшённой каши, налила чашку молока. Прочитала перед трапезой молитву, перекрестилась и со спокойной совестью принялась за еду. — Приятного аппетита, дорогая племянница.

— Спасибо, дорогая крёстная. И вам, на доброе здоровье.

Из трапезной мы ушли к себе.

Наталья Серафимовна готовилась ко сну, за ширмой снимала вещи, оставила одну исподницу.

— Крёстная, расскажите, как девушки попадают к вам? Ведь не секрет, что — то заставляет их покинуть привычную обстановку, родительский дом, близких.

— Ну конечно, у каждой из послушниц своя история. Глафира, которая тебя встретила, помнишь?

— Да.

— Она похоронила мать, невероятно тяжело переживала потерю. Между прочим, до сих пор не отошла. Часто родимую вспоминает. А тут отец, как назло, зазнобу привёл — злющую-презлющую. Отцу нежные слова говорит, смотрит паинькой, ластится, словно кошечка. Он и растаял, как заливное на солнце. Стоило отцу выйти за порог, бегом к падчерице, руки в боки и давай придираться да точить: «Ты почему, паршивая девчонка, до сих пор в избе не прибралась? А бельё, что я вчера сняла, почему не выстирала? И суп твой в рот не лезет. Уморить голодом нас хочешь, негодница?» Выйдет за порог. «Траву не скосила? Воды не наносила. Это что же делается в моём доме, а?! Зачем отец тебя при себе держит, кормит да поит?» Не знала, как избавиться от ненавистной падчерицы. Подговорила отца, накрутила его, что бы выдали Глафиру за первого встречного, а тот — пьяница, за душой ни гроша, в долгах как в шелках, дружбу водил с воровскими и хулиганами. Вот скажи, зачем хорошей домашней девушке такой муж? Мачехе невдомёк, что испортит ей жизнь, над этим хлопотно задумываться, только бы с рук сбыть и поскорее. Отца настроила против дочери, да как? Глафира заявила ему, что не пойдёт за пьяницу. Что ты думаешь, он в сердцах из дома её выгнал — дочь родную. А ведь знал, что на улицу выбрасывает за ненадобностью. Вот так. Бедняжка помаялась — то у одних на чёрной работе, то у других в няньках. А там, как назло, мужик молодой приставать стал. Разразился скандал. Куда податься? Кто-то из деревенских подсказал, чтобы в монастырь шла. Так она к нам попала. Я сразу в ней разглядела душу светлую, скромную. Она моя помощница.

— Очень хорошая и такая добрая, отзывчивая.

— Видишь, а судьба не сложилась.

— Жаль, очень жаль. Могла бы замуж выйти и детишек растить.

— Могла бы, людей хороших рядом не оказалось. Хуже псов цепных. Отец, называется, — возмущалась крёстная.

— И как Бог на это смотрит?

— Он не смотрит, Ниночка, Он проверяет. Не всем уготовлена дорога в рай, пройдут в чистилище девять кругов ада, опомнятся, — расстроилась крёстная.

— А у других послушниц как сложилось? — отвлекала я игуменью от скорбных мыслей.

— У всех по-разному.

— Горислава сама к вам пришла?

— Запомнила её. Нет, эту привели. Видела, какая она нервная и беспощадная. Никак бес из неё не выйдет. Поначалу не хотела её в послушницы пускать. Пожалела. Страшная история, не испугаешься? — Крёстная нахмурила брови.

— Не знаю.

— Несчастная любовь у неё случилась. Один приезжий решил за ней приударить. Гуляка, сколько девок перепортил — вскрылось позже. Где ей, нетронутой, было понять, что у него на уме? Он так подойдёт и этак, в глаза заглянет, словами покупает — золотые горы наобещает. В дом стал захаживать. Горислава приняла его игру за ухаживания. Родные её дали маху, не заметили подоплёку, не признали, что обманывает он всех. В один день возвращаются они с базара, а дочери нет. Они кинулись искать по родственникам да по соседям, никто ничего не знает. Дед Трофим подсказал — на лавочке сидел и видел, как Горислава с котомкой в руках бежала за приезжим, скрылись за поворотом. Соблазнил поганец девушку. Как водится: забеременела, родила мальчишечку. А виновник в кусты: «Не мой малец, нечего навязывать. Нагуляла с кем — то. Ни за что не женюсь».

Она с покаянием вернулась домой, заперлась в своей комнате и в состоянии полного отчаяния задушила своего сыночка. Хотела на себя руки наложить. Вовремя родители взломали дверь, обезумевшую дочь связали. Отпаивали травами. А когда немного пришла в себя — рыдала, не просыхая, проклиная судьбу.

На семейном совете постановили: лучшим исцелением для неё станет монастырь. Родители и привезли ко мне. Поначалу Горислава говорить ни с кем не могла. Оттаивала очень медленно, но, как видишь, память упрямо напоминает ей о содеянном. Помнишь, о мертвецах кричала?

— Да. Я так испугалась, когда она со звериными глазами, со сковородой в руках на меня набросилась.

— Страх ходит по следу за ней. Не припомню, чтобы она улыбнулась кому-то. Ни разу. Ни с кем не дружит. Обязанности исполняет, ничего не могу сказать, но душа её больна и поныне. Даже молитвы не помогли.

— Несчастная.

— Да, пожалеть её нужно, что и делаю. — Крёстная тяжело вздохнула, переживая за послушницу свою. — Давай спать, завтра рано вставать. Чего это тебе на ночь глядя приходят на ум такие вопросы? Спи. Ни о чём плохом не задумывайся. У тебя всё будет иначе.

— Надеюсь, что Господь пощадит меня.

На следующий день я попрощалась с крёстной и уехала в Петербург.

Развратник — первое разочарование

Василий после учёбы долгое время привыкал к новому месту. Постепенно он обзавёлся знакомыми, но друзей не нашёл.

Дело было на аттестации. Ларский-младший ожидал, когда его вызовут в аудиторию — держать экзамен перед старейшинами академии. В коридоре к нему подошёл незнакомый человек, они разговорились — так случайно Василий познакомился и подружился с юнкером Бориславом Вельским. Молодой человек прикипел к открытому, сердечному, порядочному и немного наивному Василию. Со временем Петербург выкристаллизовал в характере Ларского-младшего лучшие качества офицера, но немного охладил пыл — от наивности не осталось и следа. Юноша взрослел, мужал, но и не забывал о том, что прививали ему родители.