Лемминг Белого Склона (СИ) - Альварсон Хаген. Страница 17

— А то как же! Вот вернусь по осени и заплачу, чтоб мне уголь грызть!

— А не вернёшься, тогда как?

— Ну тогда придётся тебе плакать, — лукаво улыбнулся Фарин. — Будешь плакать?

— И не подумаю. Разве что по своим деньгам.

— Вот так с ними, с крутогрудыми ладьями очага, — вздохнул скипер, провожая взглядом хозяйку, — берегись женщин, юноша! На круге гончарном деланы женщин сердца, и подлость у каждой в душе.

— Скверный запас сделаешь в путь, коль пива напьёшься, — заметил Хёгни.

— Какой ты умный, — буркнул Фарин. — Мозги из носа не лезут? Или это козявки?..

— Короче, дела такие, Альвар лейдсогеман, — говорил Фарин, пока остальные хлебали рыбный суп, — что я теперь хожу на корабле купеческого дома Фундина. Нам нет ходу в Сторборг. В Боргасфьорде вообще не очень обожают двергов и могут наскочить — а каков там народ, не мне тебе рассказывать. Потому ходим на острова и в Хлордвик. В Хлордвике самая торговля!

— Мне жаль, — только и сказал Альвар.

— Э, подбери сопли, стол заляпаешь! — засмеялся Фарин. — Оно к лучшему: хоть и дольше путь, но ходим налегке и навара больше.

— Что возите?

— Что придётся, — подмигнул скипер, — а приходится всякое. Вот повезём ваши цветные стёкла. Для витражей. Теперь все стали строить эти храмы Белого бога, «церкви», всем нужно цветное стекло — золотое дело!.. Чёрная сталь работы сварфов. Не такая крепкая, как они делают для себя, но для северных деревенских кузнецов — в самый раз. Чугун, свинец, всякие штуки…

— Какие штуки? — спросил Хёгни.

— Наливай да пей, — приказал Фарин.

Юнга пожал плечами и выпил. Не то чтобы он очень любил пиво, но раз уж такое дело…

Пару дней торчали в Гламмвикене. Фарин ждал южный ветер: не хотел идти на вёслах. Хёгни облазил всю пристань, перезнакомился со всеми стражниками, корчмарями и музыкантами. Даже чуть не подрался, но всё обошлось: молодых дуралеев разняли. А на рассвете третьего дня Хеннинг Вихман доложил скиперу, что — да, наконец-то, сурд-сурд-вест.

— По местам, ублюдки! — ревел Гьяллахорном сын Фритьофа, мигом преобразившийся из милого портового пьянчуги в хёвдинга ватаги мореходов, купцов и бойцов, истинных викингов, у которых морская соль — в крови. — Подтяни ванты! Ставь парус! Крепи «старуху»! Поднять якорь! Эй, лейдсогеман, дуй сюда, потом доблюёшь, — отчаливаем! Карту хоть не просрал? Эх ты, пить не умеешь — Сигмару больше не наливать! Так. Все в сборе? Хёгни юнгман на месте?..

— Ты уж проследи… — попросил Альвар.

— Ага, ещё слезу пусти! — захохотал Фарин. Альвар хотел врезать ему по морде, но вместо этого махнул сыну рукой:

— Удачливо странствуй, счастливо вернись, удачи тебе на пути!

Вихман что-то шепнул на ухо юнге. Тот удивлённо поднял брови. Вихман уверенно кивнул.

— Троллю в зад! — крикнул Хёгни в ответ.

Альвар пару мгновений хлопал глазами. Потом расхохотался.

Хёгни провёл в море два лета подряд. На север возили металлы — болванки, слитки, заготовки, в алмарских портах оставляли для особых покупателей «всякие штуки»: детали для хитрых механизмов, которыми во фьордах не пользовались, но чуть южнее платили по-королевски. Обратно везли сельдь, зерно, соль, прочую снедь, а также пеньку, сукно, меха, китовый ус, моржовый клык и крепкие кожи морских зверей. Всякое изведали в пути: и попутный ветер, и шторм, и штиль, и даже настоящий бой: «придурки из Аскефьорда», как обозвал их Вихман, думали легко поживится за счёт коротышек, но в итоге сами бежали на своей снеке, недосчитавшись пятерых. Отличился и Хёгни: стукнул одного веслом по лысой башке, отвлёк от кормчего, а потом подоспел Сигмар лейдсогеман с топором… В награду Хёгни получил хороший боевой нож, скрамасакс, который потерял кто-то из удиравших горе-викингов. Но больше поразился Хёгни, когда увидел, как сражается Хеннинг Вихман, одноногий клабатер с крабовой клешнёй. Даже будучи калекой, стернман оставался проворным и могучим бойцом.

Хёгни восхищался и завидовал.

Кормчий же наставлял юнгу в морском деле. Свой когг, свою «Скеглу» он знал и любил, как мало какой муж — свою супругу. Хёгни по слову Хеннинга подтягивал и отпускал ванты, вязал узлы, проверял канаты, конопатил борта и трюм, даже пару раз стоял за кормилом. Учил его Хеннинг и как предсказывать погоду по виду облаков, как измерять глубину лагастафом, как узнать направление по звёздам и полёту птиц. Втроём с Сигмаром они сидели за картами да приборами: разными мерилами, солярстейном, новомодной смотровой трубой, которую, правда, Хеннинг презрительно называл «курьим оком». Пришлось, конечно, и драить палубу, и сидеть до окоченения в краканесте.

— Гляди, малый, сам не закаркай, — шутил Фарин.

— Или яйца не снеси, — вторил Вихман, — они тебе ещё пригодятся!

И все ржали. А громче всех — сам Хёгни.

В алмарских портах юноше не особо понравилось: дымно, сыро и хмуро даже в погожие дни. Теснота и беднота, кругом грязь и вонь, копоть и свиное дерьмо. Хмурый народ: надвинутые шляпы, серые и тёмные одежды, взгляды исподлобья, даже дети какие-то угрюмые. Вместо улыбок — презрительно скривлённые губы. Вместо слов — разрубленные черви.

А надо всем — тени крестов и чугунный гул колоколен Белого бога.

И бритоголовые жрецы в одеждах старух. И страшное Слово Божие.

— Неуютно, пожалуй, тут живётся, — заметил Хёгни, когда «Скегла» отчалила.

— Мы просто неудачно зашли, — возразил Фарин. — Зимой здесь веселее.

— Некогда было иначе. Думалось мне, что хоть в этих морях избегну Распятого бога, — задумчиво молвил клабатер, прозревая сквозь трубочный дым иные, далёкие берега.

— Откуда ты, Хеннинг Вихман, из каких краёв? — спросил его Хёгни чуть позже.

Кормчий смерил его холодным, усталым взглядом:

— Я ничего не скажу тебе, Хаген Альварсон. Не теперь. Но когда-нибудь мы встретимся с тобою снова, в тех далёких землях, через сотни зим, и тогда ты получишь прядь из моей саги. А нынче забудь мои слова и просто считай меня старым безумцем, как это свойственно юнцам.

Юнец ничего не понял, но и ничего не забыл.

А на островах Северного моря и в Хлордвике, самом крупном городе Митфольда, ему понравилось. Там тоже было довольно грязно и смрадно, не то что в подземных чертогах двергов, но во всяком случае — просторно. Морской солёный ветер вольно разгуливал, где хотел: смешивал запахи, разрывал туманы, вздымал дымы, нёс прохладу и свежесть. Люди не ютились в каменных коробах, в домах-курганах, а селились дворами, большими и малыми, широко разбросанными по берегу. Даже в Хлордвике было именно что людно, а не тесно, хотя и там город застраивался плотно, улицы были узкими, вымощены криво, а то и вовсе — никак, ходить приходилось по щиколотку в грязи. К тому же поселение было разбито крепостной стеной, которая, правда, больше напоминала покосившийся забор.

Но всё равно там казалось веселее, чем в Алмаре. Северяне, вопреки тому, что прослыли суровым народом, улыбались искренне и широко, смеялись и шутили много и часто, как правило — громогласно, хотя временами и весьма неизысканно. Ну да Хёгни было не привыкать: сам той же породы. Всё восхищало его в этих людях: гордая поступь, крепкая стать, открытые лица, блестящий лёд улыбок, острый, хищный взор. «Ха! — подумал Хёгни. — Похоже, в этой стране даже у рабов спина не гнётся! Каждый ходит, словно конунг! Нелегко, пожалуй, здешнему владыке сладить со своими людьми». Девушки бросали любопытные взгляды на медноволосого паренька, странного юнгу, что на голову перерос прочих моряков со «Скеглы».

— Ты глянулся местным ивам пива, — толкнул его локтём в бок Бели Белый, почти одних с Хёгни лет, — вперёд, в наступление, славный герой!

— …и пусть обагрится твоё копьё кровью сотни девственниц! — мрачно пошутил Ингви Большая Снасть. — Ты, вроде бы, их рода?

Хёгни неловко улыбался, смущался и прятал глаза. Девчонки хихикали.