Колониальная Пехота (СИ) - Зейналов Руслан. Страница 31

На полу валялся инженерный фонарь. Выключенный. А в углу притаился рюкзак, кажется, выпотрошенный кем-то.

Я направил ствол пистолета на рюкзак и бочком приблизился к нему. Обыкновенный холщовый вещмешок на простеньких лямках с парой липучек и застёжек. Взявшись за одну из лямок, я его как следует потряс, но изнутри ничего не показалось. Кажется, он пуст.

– Он пуст. Да ещё и дырявый. – бросил я в пустоту и отпустил лямку вещмешка. Мой взгляд перешёл на инженерный фонарь, который, как и вещмешок, был недееспособен – стекло было раскрошено, а рукоятка расколота пополам.

– Вандализм в масштабе двух предметов. Позитивно.

Решив перестать уделять мусору столько внимания, я пошёл дальше по коридору и натолкнулся на тело.

Что можно сказать точно, так это то, что принадлежность к какой-то группе или фракции я не определю. Но это был гуманоид.

Кожа была мертвецки бледной и зеленоватой; всю её покрывали многочисленные волдыри и наросты. Судя по позе, в которой было существо, над ним как следует надругались – ноги и руки были неестественно вывернуты, где-то вздулись, а где-то пугающе обтягивали кости. Голова оказалась оторвана от тела и немного погрузилась в грудную клетку. Один из глаз держался на ниточке нерва и смотрел на другой. Гримаса, похожая на истерический вопль, застыла в тот самый момент, когда вызывает не меньший ужас, чем у её обладателя. Кожа местами склеилась, и торчащие кости её оттягивали. Мелкие щупальца оплели рваную шею и касались сломанных плеч. Они не двигались, будто застыли в ожидании новой жертвы. Всё это было покрыто слоем паутины и пыли, что придавало ужасающему образу существа некой архаичности. Кто знает, сколько эта тварь пролежала в таком положении, и может ли она встать.

Я отмахнулся и продолжил двигаться вперёд. На моём пути стали появляться новые подробности – лампы, рабочие или нет, лежалые кости и останки, мелкие ящички, покрытые многими слоями паутины, отработавшие свой ресурс генераторы. Всё больше указывало на то, что здесь кто-то был и что-то делал, и это не привело ни к чему хорошему.

Я сделал шаг и услышал звон. Присмотревшись к полу, мой взгляд обнаружил катющуюся гильзу. Она покрутилась на месте и остановилась. Моя рука непроизвольно потянулась к гильзе и подобрала. Я посветил фонариком и подтвердил свои опасения.

Гильза не самая свежая, но калибр, вид, форма и прочее выдавали в ней отечественную разработку. Кто-то тут стрелял с табельного личного оружия колпеха.

Вопросов всё больше, а ответов нет.

Двигаясь дальше, я приближался к арке, резко отделяющей коридор, по которому я шёл. Напрягшись, я сделал шаг вперёд.

Это было шарообразное помещение, габаритами с футбольное поле в диаметре. Вдоль стен шли балконы, ограждённые стеклянными бортиками; многие стёкла были разбиты, а между ними в воздухе парили ступени лестницы, чуть покачивающие из-за сквозняка. Многочисленные оттенки синего и серого пересекались между собой, и освещалось это таинственными переливами фиолетового света, следовавшими по линии рисунков, которыми были испещрены стены. Каждая стенка состояла из десятков сегментов разных геометрических форм, сочетающихся между собой и разделённых углублениями. Световые линии сходились наверху, в каменистой арке. С краёв стекала вода, собиравшаяся в прозрачную колонну, конца которой не было, ведь он исчезал на глубине. Из многих мест торчали провода. Некоторые сегменты стен, самые мелкие, были выдраны из стен. За ними находилась пустота. Я даже посветил туда – ничего.

По линиям света ходили белёсые импульсы.

Чуть ниже потолка располагались балки, чем-то похожие на монорельс. Они оплетали воздух паутиной, и самые мелкие обматывали водяную колонну, будто катушка. По ним скакали электрические разряды, настолько чётко видные, что становилось боязно приближаться.

Если бы не мертвецки тусклое освещение, то я бы тут мало что увидел. Очень многое скрывала тьма, и я даже не представляю, что это может быть. Единственные чувства, которые я испытывал тут, это страх и благоговение. Кто мог это построить? Откуда оно здесь? Почему здесь никто не подаёт признаков жизни?

Удивительно.

Я как-то настороженно стал светить себе под ноги – как бы не провалиться чёрт знает куда.

Именно сейчас я почувствовал, насколько отвратительно быть в прохладной пещере, будучи одетым в мокрые тряпки.

Я продолжил двигаться вперёд, водя стволом пистолета по сторонам. Чёрт знает, кто здесь сидит и сидит ли вообще.

– Эхо! – крикнул я, и пустота ответила мне таким же «Эхо!».

Зачем я это сделал?

Оставим это без ответа, но за логику можно ставить «незачёт».

Я добрался до ступеней, ведущих вниз. Аккуратно опускаю ногу, готовясь отпрянуть в случае падения этой штуки. Ничего. Ступенька держится и падать не думает. Делаю ещё шаг.

– Фух. – выдыхаю я, начиная активнее спускаться на ярус ниже. Он практически ничем не отличался от того, на котором я был – кроме спуска ещё больше вниз и закрытой двери. Опустил пистолет, осмотрелся.

– Чёрт, да это место самое странное из мной посещённых. И самое главное, ни души. Впервые за долгое время я один. – пробормотал я в пустоту, скрещивая руки на груди и щёлкая предохранителем. – Позволяет подумать вслух. Я прошёл столько дерьма за сколько? За неделю? Н-да. Фортуна любит идиотов.

Я достал из подсумка промокшую вакуумную упаковку батончика, вскрыл её и откусил. Шоколад с орешками. Самое то.

И тут слева от меня, в середине балкончика, возникла голограмма. Ну, не то чтобы полноценная. Она формировала гуманоидный силуэт и пару деталей, но на большее уже не хватало мощностей эмиттера.

– Ghelaufos Halecide Portulaot! – рявкнула голограмма, заставив меня подскочить, как ужаленному, с батончиком в зубах и пистолетом наголо.

– Чего?.. – мои брови взмыли вверх, когда я понял, что из его тарабарщины ничего не разобрал. – Наверное, повреждена речевая матрица эмиттера. Как можно так исковеркать общегалактический?

– Ghelau... Cartorim Jakeilo! – всплеснув руками, сказала голограмма и покачала головой.

– Так, а теперь давай так, чтобы я понял.

– Пиотр, прекращай, он тебя не понимает. – из-за закрытой двери вышел старик в выцветшем комбинезоне и лохмотьях. Его голова была обмотана сетчатым шарфом, из-за чего его лицо я разглядеть не мог. Он повернулся ко мне и посмотрел белесыми глазами, – Юноша, прошу за мной. У меня есть, что вам показать.

Интерлюдия 2

ПРИБЫТИЕ

Эгида.

Я слышал это название мельком, из новостей, в которых воспевали очередной обученный призыв. Очередные сотни тысяч готовы воевать за Колониальный Союз и его великие цели. Юноши, собранные горстями с разных миров, из разных классов, и сброшенные в общий котёл, который кто-то наверху помешивает. Подсыпает техники, технологий, специальностей, бюджетов. Разбавляет сюжетами для телеэкранов, чтобы не так концентрировать внимание, не тратить столько много. Снимет пенку некоторых возможностей. Чуть-чуть выдержит, чтобы на выходе всё это залить водой внутренних конфликтов, и резко, не выключая огня, опрокинуть в себя всё получившееся варево. И так раз за разом, век за веком.

Колониальный Союз сам себя поглощает и воспроизводит. Этакий вечный двигатель жизни, работающий сам на себе.

Мы летели в ужасном, даже по сравнению со старым континентальником, транспорте. УРОД или УДОТ, я не запомнил, но, в принципе, отражали действительность они в равной степени. Летающий тарантас.

За нами, как за детьми малыми, следил мужик в ярко-красном берете. Он сидел на особенно выделяющемся сидении у аппарели – оно давало ему полный обзор на нас, молчунов. Обладатель берета обладал смуглой кожей, густыми бровями, шрамом на щеке и щетиной. Он крутил сигарету в зубах и обводил нас раздражённым взглядом. Почесав щетину, сержант скрестил руки на груди, откинул голову и закрыл глаза.

На бронежилете красовался именной шеврон «Х. Банчоза». Что это за фамилия дурацкая?