На Чужом Несчастье (СИ) - Булатова Клавдия. Страница 30

— Лиза, ну что там мать, она дома, я сейчас пойду туда, поругаю ее.

— Не ходи, сегодня она уже не встанет, пьяная в стельку, спит на кровати и даже не шевелится. Я собрала вещи и пришла, теперь она до утра не проснется.

— Завтра рано утром пойду, нужно что-то с ней делать, иначе это добром не кончится. А Колька с ней, ни на шаг не отходит от нее, вот забулдыга, привязался и не прогонишь его, и она ничего вокруг себя не видит.

— Завтра и пойдешь, я прилягу, что-то голова у меня заболела, прости, что не смогу помочь тебе убирать скотину.

— Без тебя справимся. Аленка, Егорка, Катя, вот какие у меня помощники. Правда, через несколько дней Егорку с Катей заберут, скоро им в школу идти. Наташа говорила, что все уже им приготовила. А у вас чего нет, скажи, и я съезжу в райцентр, куплю, что нужно.

— Бабуля, у нас с того года тетради остались и портфели еще хорошие, ручки, карандаши, альбомы есть, так, что не хлопочи.

— Что-то ты побледнела, может тебе таблетку дать, — и она полезла в шкаф.

— Нет, пока без нее обойдусь, полежу немного, и все пройдет.

— Лиза, ты чего лежишь, мы за тобой, пошли на улицу, там так хорошо, — закричали ей ребятишки.

— Вы идите, я позже к вам присоединюсь, — и она отвернулась к стенке.

Тоня проснулась поздно вечером, Колька лежал на соседней койке, со спущенными штанами.

— А ну убирайся отсюда, ишь, что удумал, я никогда не буду твоей, никогда слышишь! Ты можешь насильно взять мое тело, но не душу, она принадлежит только Степану! Последний раз я вижу тебя здесь, ты больше мне не нужен, пить я больше не буду, и вообще больше ничего делать не буду!

Она выпроводила Кольку, затопила голландку, хотя в доме и так было тепло, и вышла из дома. Колька направился за ней, может быть она за бутылкой пошла и ему достанется. Но она пошла на кладбище, пробралась к могиле мужа и упала на свежий холмик, обхватив его руками.

— Вот я и пришла к тебе Степа, прости, что опоздала, я знала, что сегодня помины, но напилась. Это я все с горя, не могу без тебя, не могу, слышишь, забери меня к себе! Молчишь, но я сама все сделаю, сама к тебе приду, без тебя мне белый свет не мил, я же никого не вижу и никого не слышу, даже детей своих! Прости, что редко сюда хожу, некогда, ударилась в пьянку, но так мне лучше, я забываюсь! Степа, милый, я люблю тебя, люблю! — Она еще долго лежала так, но потом, как будто бы что-то вспомнив, заторопилась домой. Дрова в голландке прогорели, но угли еще не распались на мелкие, лежали целыми красными поленьями. Тоня подошла к голландке, закрыла задвижку, достала из-под кровати бутылку самогона и налила в стакан.

— Степа, я иду к тебе, любимый, прости, что пьяная, иначе я не сделаю это. Детки, простите меня, и не поминайте лихом, она трижды перекрестилась и свалилась на койку.

Колька видел все это в окно, подождал немного, зашел, прикрыв за собой дверь. На столе стояло полбутылки самогона, он прямо из горлышка выпил больше половины. Закуски как всегда нет, только рукавом закусывали, он подошел к Тоне, погладил ее. — Тонечка ты будешь моей. Обязательно будешь, Степки-то нет, а я вот он, рядом. Подвинься, я лягу с тобой, хоть обниму тебя, трезвая ты не даешь этого сделать. — Но Тоня лежала неподвижно, — да тебя не сдвинешь, ну ладно, я на соседней койке посплю. Утром рано встану, а то опять воду на меня будешь лить, — он лег и не помнил, как уснул, и вообще никогда ничего не вспомнит, смерть стояла у порога и звала их за собой.

Вера проснулась среди ночи, от какого-то толчка в сердце и оно заколотилось, как бешенное. Посмотрела на часы полчетвертого, да и утро уже скоро. Она еще немного полежала и встала, пробралась на кухню и села у стола. Что это с ней, может быть сон, какой плохой увидела, не помнит ничего. Нужно идти к Тоне, нет еще рано, а то отругает ее, скотины во дворе у Тони нет, они с ребятами перевели ее в свой двор. Что теперь с ней делать, она ума не приложит. Бройлерных кур и уток, она через месяц полтора зарежет, а может и раньше. Поросят додержит до декабря и заколет. А вот, что с коровой делать, она много дает молока. Посмотрит, может Тоня еще и сама возьмется за ум, бросит пить, она не совсем еще конченный человек, только немного попробовала. Это пьяницу со стажем уже не исправишь, таких, как Колька. Она посидела еще немного, и пошла к дому дочери. В окнах горел свет, может быть сегодня на работу пойдет. Она встала у окна и заглянула в дом, ей была видна только одна часть комнаты, где на кровати лежала Тоня, спит, сейчас она ее разбудит. Зайдя в дом, она увидела на второй кровати Кольку, как нехорошо. А еще говорила, что любит Степана. Разве же это любовь, когда в первый же день после похорон схлестнулась с Колькой. У нее вдруг закружилась голова, воздух какой-то спертый, она открыла настежь дверь и окно. Подошла к дочери и стала будить, но она не реагировала, лицо ее было синим, взяла руку, но она была холодной. Угорели, она посмотрела, печная задвижка была закрыта наглухо, не разобрались по пьянке, закрыли.

— Дочка, Тонечка, вставай, что же ты наделала, я люблю тебя дочка, о-о-о, как же теперь жить, нет, не верю! Сначала Степан, потом ты, — она подошла к Кольке, но он тоже был мертв. В задней избе, на столе, она увидела записку. Тоня писала, чтобы не держали на нее зла, она без Степана жить не смогла. А с Колькой ее ничего не связывало, выгонит его, а он опять придет. Но она на него не обижается, это не он ее споил, а она так захотела. Ей так было легче принять решение. Дочек она любит, и желает им счастья, она уходит к своему любимому, скоро их души встретятся, и она рада этому. Просит Веру, чтобы она ее простила, она была для нее самой лучшей в мире мамой. Пусть она позаботится о ее дочерях, она сильная и справится с этим. А ее пусть положат в одну могилу с мужем.

Вера побежала к управляющему, вдвоем они вынесли Кольку из дома и подложили к дому его родителей. Вера сделала так, чтобы не скомпрометировать дочь, даже пусть и после смерти. Приехала скорая, сделали заключение, что Тоня угорела, а Колька умер от перепоя. После ходил слушок, будто бы они вместе угорели, но точно никто ничего не знал. Вера быстро прикусила им языки, нечего болтать, о том, чего не знают. Тоню похоронили в одной могиле со Степаном, так, как она хотела. Аленка сильно плакала, а Лиза, как бы закаменела, она все еще не могла простить мать, за то, что с ней случилось. Но радовало одно, что ее обидчика больше нет на этом свете, и она его никогда не увидит. После похорон, Наташа забрала детей домой, и они остались втроем. Лиза, придя домой ни к кем не разговаривала, а Вера с Аленкой пошли в их дом собрать все вещи родителей и кому-нибудь отдать, пусть поминают. На другой день пришли мужики, заколотили окна и двери дома, некому пока жить там. Веру подкосила смерть детей, но она взяла себя в руки. Права Тоня, она просто обязана быть сильной и определить девочек по жизни. Но что-то ее беспокоила Лиза, что с ней происходит, она еще до смерти матери замкнулась и не разговаривала, ни с кем.

Все было хорошо в жизни Наташи и Саши, они любили друг друга, получили трехкомнатную квартиру. С детьми у Саши отношения были прекрасные, они приняли его. Если мама любит, то и они не будут против этого. Да и он относился к ним по-отцовски, вот только со своими детьми он не смог найти общий язык, они не могли простить его предательства. В стране уже несколько лет шла перестройка, постепенно закрывались промышленные предприятия, рабочие места сокращали и люди оставались не у дел. Постепенно сворачивалось и строительство в поселке, но Саша и Наташа пока работали, достаивали последний пятиэтажный дом. А сегодня его вызвал к себе начальник и сообщил неприятную новость, со следующей недели их всех сокращают. Он должен довести это до рабочих. Саша хотел возразить, что дом еще не достроен, пять этажей выложили, а крышу не возвели. Начальник не принимал никаких возражений. Приказ, есть приказ и его не обсуждают. Как сказать людям о потере работы, на что они будут жить сами, их семьи. Других вакансий здесь нет, на эти вопросы не было ответов. Он после обеда собрал строителей своего участка и зачитал им приказ. На их лицах он видел растерянность и недоумение. Наташа подбежала к нему со слезами на глазах.