Свет Черной Звезды (СИ) - Звездная Елена. Страница 18

— Ваша ванна, пресветлая императрица, — произнесла одна из рабынь.

Я выставила их, сама разделась, наконец, избавляясь от мокрой ткани, забралась в воду, сполоснула волосы и устроившись в воде, покрытой пеной, взяла бокал и попросила:

— Продолжай, пожалуйста.

Сатарэн продолжил — на переговорах Элионей и Динар спорили уже о том, какое количество моих ног допустимо демонстрировать народу, бой за ширмочку, как я понимаю, бывший правитель Далларии проиграл. Выпила за это, и попросила показать Свободные острова.

На островах все было замечательно – гномы сурово руководили восстановлением городов, народ трудился, лорд Альрис всеми командовал, на моем столе в башне высились такие же башни из документов, отчетов, прошений и прочего, что требовало моей подписи как минимум, а как максимум внимания.

Я же погрузившись в воду с пеной, медленно потягивала вызывающее почему-то горечь и тошноту вино и чувствовала безумное желание сжать колени, только бы не ощущать, не вспоминать, не помнить… Катриона, ты ведь не ханжа. Никогда не была ею, и всегда отчетливо знала, что у жизни, деловой и чопорной существует совершенно иная сторона. Та, в которую с упоением погружался мой отец, совращая очередную старлетку королевского театра, та, в которой себе не отказывала никогда Лора — мне было всего пятнадцать, когда сестричка уже издевательски посвящала меня в тонкости интимной жизни и в детали переживания той высшей степени наслаждения, которая «почти как смерть, только ты летишь». О чем я думала тогда, выслушивая все это? О пирожных нашего повара, все мое наслаждение заключалось в этих пирожных. Тогда. Потом пришло иное — головокружительное ощущение победы в политических дебатах, вкус власти, пьянящий и дерзкий, еще бы мне не гордиться — под моим управлением Оитлон начал процветать. Под моим управлением Оитлон отбил принадлежащие нам ранее территории, и я, страшная, толстая, уродливая девчонка, совершенно менялась, стоило выйти с речью перед айсирами. Сначала было так страшно, до тошноты, меня рвало перед каждым заседанием Альянса Прайды, меня трясло, едва я входила в ложу Оитлона, но стоило спуститься вниз — все отступало. И я становилась собой — сильной, уверенной, получающей истинное удовольствие от каждой победы, неизменно добивающейся каждой победы. Тогда я гордилась собой… О как же я гордилась собой… только очень нервировал кесарь, он практически неизменно присутствовал при каждом моем выступлении, и неизменно становился свидетелем каждой из моих побед. Наслаждался тем, каких успехов добивается его личная игрушка?!

Теперь, когда мне все известно, можно со сто процентной уверенностью сказать, что да — наслаждался. И явно гордился, заставляя меня отчаянно полюбить политику, управление государством, и это вот ощущение победы, от которого за спиной словно вырастали крылья. И контролировал, каждый шаг в моей жизни. Каждое чувство. Он все контролировал, и я начинаю понимать почему — хотел воистину насладиться и тем, как во мне начнет просыпаться женщина.

Но вот с этим ему немного не повезло – женщина во мне начинала просыпаться в Готмире, едва я увидела Ашхана. А может и раньше, на шкуре перед камином, под жестким взглядом Динара? Сейчас, вспоминая ту ситуацию и те ощущения, я внезапно поняла – изнасилуй меня Динар, я бы пережила. Да было бы больно, обидно, горько и тошно, но я бы пережила. Встала, отомстила, перешагнула через этот неприятный опыт и пошла бы дальше по жизни — я все же выросла в семье, где наивность сохраняла только моя мать, а мне лично было прекрасно известно, и то, чем занимается отец, на «ночных экстренных совещаниях», и то, сколько любовников по утрам осторожно покидают спальню Лорианы.

Так вот, я бы пережила. И Динара, и вероятно Аршхана так же.

Но кесарь…

Встать, перешагнуть и идти дальше по жизни получится едва ли. Я понимала это слишком отчетливо. Я понимала это, когда сбегала на Свободные острова. Я понимала это сейчас, чувствуя остроту лезвий раздирающих меня противоречий. Все что во мне оставалось сейчас — лишь чувство гордости, изрядно, но не до конца, сломленное Араэденом. А впрочем нет — еще во мне тлел огонь желания, пока едва ощутимо, но уже вызывая нервозность и желание сжать колени до боли, отрезвляя саму себя.

Я медленно сделал еще глоток вина.

Терпкий глоток ничуть не пьянящего вина…

Что ж, вопрос получения кесарем доступа к моему телу был лишь вопросом времени — я отчетливо понимала это со дня нашего бракосочетания, он — вероятно гораздо раньше. Вот только исполни кесарь свой супружеский долг в Рассветном мире, я бы смирилась. Со всем. И с тем, что он взял по праву мужа, и с тем, сколько любовниц он, не скрываясь, содержит на своем личном этаже во дворце близ Праера. Я смирилась бы со многим тогда… если бы он повел себя как муж, а не… так.

От воспоминаний о его губах, ласкающих мои, об объятиях, которые могли бы сломать меня без труда и напряжения, но оставались до безумия нежными, от ладони и пальцев, прикосновения которых посрамили все рассказы Лорианы да так, что я уже отчетливо понимал — все ее любовники были лишь неопытными неучами… но мне все равно становилось тошно и горько.

Понимаю, все понимаю! Понимаю, что право имеет, понимаю, что ласкает, а мог бы взять силой, заставляя кричать от боли, а не стонать от удовольствия, понимаю, что лучше он, гораздо лучше он, чем его отец, который не согласен даже на «ширмочку» и готов поиметь меня на глазах у всех, а все равно не могу.

Не могу, не могу, не могу…

Я не игрушка, и никогда ею не буду, тем более постельной.

Отец как-то мог — спать с теми, кто каждый свой стон прямо в процессе мысленно оценивал в золотом эквиваленте, и отдавался со всей продажной страстью, на которую только был способен. Лора могла устраивать оргии на всю ночь, а утром вести себя как непорочная принцесса, чистотой и кротостью восхищая всех вокруг и глядя на ночных любовников так, словно между ними вообще ничего никогда не было.

А я не могу.

И не смогу никогда.

Стонать под ним ночью, а утром задыхаться от ненависти к самой себе? Проходить мимо его гарема? Ощущать на себе удовлетворенный взгляд того, кто получил от меня все, чего желал и понимать, что проиграла, окончательно бесповоротно, просто проиграла, предав саму себя?

Мрак появился неожиданно, просочился сквозь сумрак в углах комнаты, накрыл, окутал, согревая, защищая, поддерживая, словно почувствовал, как мне тяжело сейчас. Переплела пальцы с его сотканной из тьмы лапой, где каждый из пальцев был в пять раз длиннее моих и заканчивался жутким призрачным когтем. Мрак, все что у меня осталось от того недолгого периода, когда у меня был брат… самый настоящий брат. Забавно, самыми родными и близкими мне стали те, кто вообще не состоял со мной в кровном родстве. Мне так их не хватало — шенге и Адраса. Как же сильно мне их не хватало…

А вот внезапно открывшаяся дверь была явно лишней.

И появившийся Динар тоже был лишним. Как минимум потому, что это был не Динар.

Калька Далларийского правителя уверенно вошла в мою ванную, закрыла за собой дверь, прошла к самой ванне, уселась на ее бортик, тронула пену закрывавшую мое тело помимо, мгновенно напрягшегося Мрака, и…

Он не успел ничего сказать, первое слово произнесла я:

— Цвет.

Старательно копирующий Динара элементаль синего пламени усмехнулся вовсе не динаровской улыбкой, глаза его засияли синим, тело мгновенно преобразилось в отдаленно знакомое мне, и устроившись на бортике поудобнее, элементаль произнес:

— Привет, принцессочка. Я смотрю ничего не меняется — ты, я, ванна, все как в старые добрые времена.

— О да, разве что я теперь императрица, ты только что подставил Динара под удар гнева кесаря, и да — познакомься, это Мрак.

Мрак знакомиться отказался, он навис надо мной, увеличившись втрое, и покрыл всю ванну сумраком, скрывая даже части моего тела от взгляда элементаля.

— Да, — оглядев моего защитника с нехорошим прищуром, протянул Цвет,- собственно теперь я понял, что имел ввиду Джашг.