Повесть о Тобольском воеводстве - Мартынов Леонид Николаевич. Страница 22

Поэма о предках. Старинным торжественным слогом писал он ее. И отдав сию дань старине, вернулся к действительности. Вовсе не таким языком, как писал, объяснялся он с каменщиками на Троицкой горе. Не таким словом писал он и объяснение к чертежу Сибири. Царь Петр, сам выражавшийся по-новомодному, стремительно и ясно, едва ли похвалил бы Ремезова за славянизм, торжественность, витиеватость. Тут надо было писать по-другому. Некогда было выдумывать красивости. Тем более, что из Москвы весьма торопили. Ждали большой чертеж.

Быстро закончив свою летопись, Ремезов вернулся к этим делам. Утро на постройке, вечер за чертежом. Чертеж — это, пожалуй, теперь самое главное. И действительно Семену Ульяновичу еле-еле удалось справиться вовремя. Он с помощью сыновей своих Ивана, Семена, Петра и Леонида завершил этот труд к 1 января 1701 года.

Сказать, что это был чертеж с описанием, — значило бы сказать слишком мало. Это были не только карты и объяснения к ним. Это была отнюдь не одна география. Богатейшие экономо-статистические данные о стране, количество населения, дворов, характер угодий, масса указаний исторического и археологического свойства — где какие гробницы, памятники, руины, указанья на то, куда выводят дороги из Сибири, — чего только не было здесь в этом труде! Говорилось здесь не только о прошлом и настоящем, но и о будущем; так, например, наметил Семен Ремезов города, которые еще не существовали в его время, но не могли не возникнуть в будущем.

Не зря путешествовал Семен Ульянович Ремезов по Сибири. Не зря, вернувшись из Москвы, беседовал он так много и подробно со старожилами-сибиряками, со всякими памятными бывальщиками в непроходимых местах, в степях и морях и в каменьях безводных, с русскими и азиатцами новокрещеными, с гостями — бухарцами, татарами и калмыками. Опрашивая, он проверял показания этих добрых людей. Диковинными заморскими инструментами — компасом и циркулем. Не зря привез эти инструменты из Москвы. И в Москве побывал не зря. Поездка в Москву, общение с лучшими людьми своего времени, работа в книгохранилищах, в архивах сибирского приказа — все, все пригодилось, все сказалось в той замечательной работе, которую проделал Семен Ульянович Ремезов.

Сибирь — хозяйка Северной Азии, Сибирь, гигантски выросшая за сто лет русского владычества, Сибирь, глядящая в Ледовитый и Великий океаны, глядящая на Китай, Индию, Персию — вот какая Сибирь ожила под пером тоболянина, сына боярского Семена Ульяновича Ремезова.

Уж подлинно золотым ключом в некую сокровищницу востока был этот чертеж земли Сибирской.

Труд Ремезова высоко оценили не только в Тобольске, но и в Москве. Этот труд стал основой многих европейских карт Азии. Надо сказать, что и все прежние, так называемые «западно-европейские» карты русского севера и северо-востока были составлены не иноземцами, а русскими людьми. Известная карта голландца Исаака Мааса, обнародованная им в 1612 году, — карта с изображением северного берега России от Архангельска до устья Енисея, — была составлена русским, помором. Карта того же Мааса, изданная им в 1633 году, была попросту переизданием карты, составленной царевичем Федором, сыном Годунова. Голландец Витзен, хвастаясь перед Европой своей мнимой осведомленностью в восточных делах, преподнес наивным амстердамцам ту самую карту старого тобольского воеводы Годунова, которой в детстве любовался Семен Ремезов. И теперь, когда Семен Ремезов составил свой замечательный труд, когда чертежи тобольского исследователя оказались в сибирском приказе в Москве, иностранцы сумели извлечь из этого свою пользу. Витзен был тут как тут. И вскоре изумленная Европа увидела новую «витзеновскую» карту. Кто там в Голландии знал про тобольского географуса Семена Ремезова, изготовившего сей ключ золотой Востока?

Однако ключ золотой оказался тяжеловат для голландцев. Не им, голландцам, все же предстояло открыть дверь в сокровищницу Северной Азии.

Ключи. Ключ железный, ключ золотой. Сибирская история, сибирская явь. Старое и новое.

Новое! Оно давало о себе знать, что ни день. На рубеже XVIII века, когда кончал Семен Ремезов свои чертежи, много новостей произошло здесь, в Сибири. Беспокойно вздыхали старые воеводы, уютно сидевшие в глухих городках и острогах: «Ну, времена! Не стало покоя. То и дело появлялись из Москвы какие-то сыщики, ревизоры. Почему на вас жалоба?» «От кого жалоба?» «От инородцев жалоба, что грабите их, отбираете то, что должны бы они сдавать в казну. Царь давно приказал вам не казнить инородцев без спроса, а вы казните. От рудознатцев тоже жалобы, что им дорог к железу не показываете».

Беспокойные пришли времена. Железо вдруг стало дороже злата. В 1700 году возник в Тобольском уезде на верховьях Исети первый большой железный завод. Тобольский сын боярский Иван Астраханцев лил там пушки, мортиры, ядра. В том же году мастера, прибывшие в Тобольск из Тулы, оборудовали здесь оружейный завод. Царь Петр Алексеевич весьма торопил со всем этим. Снаряды и орудия оказались теперь нужны, как никогда прежде. Началась Северная война!

Началась Северная война и устанавливались мирные добрососедские отношения с сопредельными странами Востока. Проследовало через Тобольск в Россию посольство от самого Цевана-Роптана, сильного и влиятельного царя Джюнгории. Это было в 1701 году, в том году, когда Семен Ульянович кончил свой атлас.

Что делал он, кончив атлас? Дело нашлось. Отдыхать было некогда в это горячее время. Недаром вслед за мелкими сыщиками послал царь в Тобольск тогда, в 1702 году, важных людей из Сибирского приказа и с ними думного дьяка, главу всех пушкарей Андрея Андреевича Виниуса. Как процветают новые железные заводы? Заводы на Каменке, на Ухтусе, в Алапаихе. Пушек! Больше пушек! Так твердил Виниус. А приказные пытали: почему мало белок, соболей, горностаев поступает в казну? Каково со сбором налогов? Каково с торговлей? Ведь торговля, как говорит царь Петр, верховная обладательница судьбы человеческой. А деньги, — говорил он, — деньги являются главною артериею войны!

Шла война, война за Прибалтику. Она началась не блестяще, Петр потерпел поражение под Нарвой. Но вслед за этой неудачей пришли и победы, которые дались, само собой разумеется, не легко. И в год закладки Санкт-Петербурга, в 1703 году, явился в Тобольск некий грозный наборщик рекрутов Андреян Романов и набирал он великое множество духовных и деловых людей по всей Сибири.

Что делал в это время Ремезов? Он продолжал наблюдать за постройкой каменного города. Но не только. Помогал он Андреяну Романову вербовать рекрутов. Путешествовал, ревизуя оружейные заводы. Разъяснял, что деньги «суть главною артериею войны». Вероятно, как известный грамотей и художник, помогал Ремезов новому митрополиту тобольскому Фалолею Лещинскому оборудовать первую в Сибири школу, школу для детей церковно-служителей. Может, именно Ремезов рисовал декорации для первого сибирского театра, ибо не позже как через два года, в 1705 году, школьники тобольские дали первое в Сибири драматическое представление.

Не исключена возможность и того, что сын боярский Семен Ремезов, одетый уже в европейское платье, нес караул по охране ссыльных типографщиков — единомышленников Григория Талицкого, печатавшего воровские письма, будто Петр — антихрист. А может быть Семен Ремезов нес караул при ссыльных стрельцах астраханских или при ссыльных булавинцах, — те и другие оказались здесь, в Сибири.

Наконец, мог Семен Ремезов участвовать в экспедиции против беглых людей. Много таких развелось опять на Руси. Бежали от рекрутчины, от налогов, от вербовки на работу по постройке Петербурга, каналов, соединявших Балтику с Каспием, Волгу с Доном. Бежали, громя по пути усадьбы помещиков, бежали на юг, бежали и за Камень.

Беспокойное было время. И наверняка можно сказать — не отдыхал Семен Ремезов, сын боярский. Тобольск кипел. Прибывали все новые и новые люди. Одни оставались в городе, другие ехали дальше — кто на Алтай, кто к границам Китая, кто на далекую Камчатку. Тут были и чиновники, и ратные люди, и сыщики, и ревизоры, и ученые, и купцы. Духом небывалого оживления веяло по всей Сибири.