И восходит луна (СИ) - Беляева Дарья Андреевна. Страница 15

Мама отреагировала тут же, звякнули колонки, и соединение было установлено.

- Грайс, милая, включи камеру, я тебя не вижу.

- Сейчас, мама.

Грайс еще раз проверила, выглядит ли она достаточно аккуратно, и включила камеру.

Мама сидела в комнате, по плечам ее ползали их ручные мышки. По ним Грайс уже соскучилась. Она видела черненького Линкольна, беленького Рузвельта, и двух черно-белых, ее любимых, красавцев - Трумена и Эйзенхауэра.

Мама и папа были без ума от мышей, эти беззащитные создания вызывали у них нежность и любовь, в отличии, к примеру, от толстых, розовых свинок, которых они потрошили каждую неделю.

- Здравствуй, милая! Мы с папой только что вернулись домой. Папу вызвали на работу, он собирается, но непременно заглянет.

Папа работал психиатром в клинике «Хэртхилл». Конечно, культ являлся основным полем его деятельности, однако никто из культистов не занимался только мессами, у всех была официальная работа, обычно связанная с ценностями и предпочтениями Дома богов, которым служил культ. Дом Хаоса, к примеру, покровительствовал психически нездоровым людям, безумцам и идиотам. Символом Дома считалась Луна, которая играла важную роль в системе жертвоприношений культистов. Связь Луны с водой, приливами и отливами, опыт цикличных перемен и зрения за гранью, данного безумцам, были для культистов Дома Хаоса центральными. Считалось, что прежде боги могли брать с Луны камни, вырывать людям глаза и вставлять камушки вместо них. Тогда люди становились безумны, однако их связь с богами усиливалась. Такие люди были пророками. В древности, Грайс, слава всем богам, не застала таких диких порядков, люди ее семьи сводили себя с ума. Они проводили месяцы в темноте, бились головами о землю, пока не получали органические патологии, использовали психотропные вещества. Словом, обеспечивали ей самой, Грайс, неприглядную наследственность. Теперь эти дикие обряды, к счастью, практически ушли в прошлое. Хотя Грайс однажды провела два дня в полной темноте. Ей было десять с половиной, у нее начались месячные, и она должна была пройти инициацию, потому как считалось - Луна призвала ее к себе.

В лунарном культе Дома Хаоса, женщины всегда имели большее значение, чем мужчины. Именно женщины были подвластны циклам Луны, мужчины же могли достичь прояснения связи с богами лишь обезумев. Феминистический потенциал культа дошел до нынешних дней, поэтому папа, в основном, занимался организацией бранчей с сильными той части мира сего, которая звалась Юэтой, а вот мама приносила жертвы, читала проповеди и проводила сами мессы.

В свободное время она работала дефектологом. У нее было около десятка маленьких подопечных, с которыми Грайс часто проводила время.

Мама, большей частью, занималась культом, поэтому никогда не могла брать больше десяти детей для коррекции. Зато папа проводил в своей клинике дни и ночи, принося чудесные и воодушевляющие истории о разнообразных психозах.

Мама и папа были фанатами всего, что делали, и Грайс считала это великим даром. В «Книгах восходов и закатов» - главном писании Дома Хаоса, где содержались все основные мифы об эпохе, когда история еще не вынырнула из первобытной темноты, была легенда. Один из богов, чье имя не способен воспроизвести язык рассказчика, взял всех детей племени и дал им увидеть, что их ожидает, когда они вырастут. Изменчивый, несовершенный мир, где все подчинено упадку и уничтожению. Он дал им ответы на все вопросы, какие они сумели задать. И дети вышли оттуда такими несчастными. Они хотели облегчить свою ношу и рассказать кому-то о том, что знают. Но это было слишком жестоко по отношению к их родителям. И тогда дети вернулись к тому богу и попросили забрать их разумы, чтобы мир для них вновь стал солнечен, неизменен и вечен. Бог сделал это, восхитившись самоотверженностью детей. Он наказал племени заботиться об умственно отсталых и безумных, потому как они несут крохи великой мудрости, и они добры, потому как не делятся ими с другими.

Грайс было девять, когда она спросила:

- Зачем ты работаешь с ненормальными, если их такими сделал бог?

И мама ответила:

- Их нельзя вылечить, милая, но можно дать им место в мире, потому что они как никто заслуживают понимания и доброты, хотят быть нужными.

Тогда Грайс очень маму зауважала. Впрочем, к подростковому возрасту это прошло.

Сейчас мама поправляла свою идеальную укладку. Смотрела она явно на саму себя, вовсе не на Грайс. И зачем только просила ее включить камеру?

Мама обеспокоенно спрашивала:

- Наш господин остался доволен тобой, милая? Ты не отказывала ему? Не перечила? Ты стараешься быть хорошенькой? Хотя бы постарайся, уверена, у тебя получится. Тебе нужно поскорее забеременеть, не заставляй его ждать. Пей витамин Е.

- Мама!

Мама поймала Рузвельта и принялась гладить, ее красные наманикюренные ногти скользили по спинке зверька. Как кошка, поймавшая мышку, подумала Грайс. Долгое время Грайс думала, что нет ничего хуже, чем быть похожей на маму.

Мама подняла на нее взгляд, ее ровные стрелки казались идеальными даже в размытом окошке скайпа.

- Что, милая?

- Мне здесь очень одиноко.

- Ты привыкнешь. Твоя работа делать счастливым твоего господина, а не быть счастливой самой. Это ради всего человечества, Грайс.

- Ты говоришь так, будто принесла меня в жертву.

- Этимологически - это так.

Мама вздохнула, будто вся тяжесть мира разом легла на ее плечи.

- Хорошо, я понимаю, как ты там страдаешь, моя девочка. Я же тебя люблю, мне не хотелось бы, чтобы ты воспринимала свою нынешнюю жизнь как постыдную обязанность. Тебе повезло, милая. Так везет далеко не всем. Мне так в свое время не повезло, и я вынуждена была выйти замуж за твоего отца.

- Мама, даже когда ты хочешь, у тебя не получается.

- О чем ты, моя милая? - прощебетала мама. Этот ее легкомысленный имидж испарялся легким, клубничным облачком, когда она работала с детьми, становясь серьезной и внимательной, или когда ее жестокая рука вонзала нож в горло визжащей свинье.

Мама протянула руку в пустоту, туда, где Грайс ее не видела, и вытащила из пустоты длинный, изгибающийся, как змея, замершая в движении, ритуальный нож. Он так блестел, что Грайс на секунду засветило экран белое пятно.

- Смотри, что мы с папой купили в аэропорту!

- Здорово. Как сестры?

- Радуются за тебя! Все здесь за тебя так рады! Так горды! Ты не представляешь! Ждут не дождутся, когда ты объявишь о том, что ждешь малыша.

- Я пыталась перевести тему.

Мама совсем не спрашивала, что Грайс думала о Кайстофере. Может, потому что это не имело никакого значения. Какая разница, понравился ли он ей. Грайс, впрочем, и сама еще не могла ответить на этот вопрос. Мама вертела в руках ритуальный нож. Грайс поняла, что мама, кажется, хотела подбодрить ее. Ей стало неловко, мама старалась, она радовалась, а Грайс было только противно.

Она заметила впаянный в рукоятку ножа лунный камень. Как на ее обручальном кольце.

- Я люблю тебя, - сказала мама, и совсем другим голосом, которого Грайс никогда не слышала, добавила:

- Мне жаль. Я знаю, что ты никогда не хотела этого. В жизни мы часто получаем не то, чего хотим, а то, чего хотят другие.

Мама выставила нож, по которому полз Рузвельт, иногда его лапки соскальзывали со скользкого металла. Грайс волновалась за него, как за канатоходца в цирке.

- Спасибо, мама, - сказала Грайс. В этот момент Грайс услышала шаркающие, искаженные звуки шагов.

- О, - сказал папа. - Мои девочки разговаривают.

- Каэл, поздоровайся с Грайс. Посмотри, у нее за спиной такая потрясающая, просторная комната. Господин явно ее не обделил.

- О, и правда, Грайс, чудесное место! Такие очаровательные занавески.

- Спасибо, папа.

Папа - бесхарактерный, нечуткий, беззащитный. Грайс его презирала, и это было неправильно, но она ничего не могла с этим сделать. Нежность к нему мешалась с чувством раздражения, презрения. Грайс думала о том, что ей, наконец, не придется подавлять в себе все эти чувства. Это заставило ее улыбнуться.