И восходит луна (СИ) - Беляева Дарья Андреевна. Страница 2

- Грайс Блейк, согласна ли ты взять в мужья бога этой земли? - спросил отец.

Он был в жреческой мантии, выражение его лица сохраняло торжественный вид, будто Грайс не была его дочерью, всего лишь одна из невест, которых ему случалось видеть. На Грайс было платье, такое же красивое и праздничное, как на любой другой невесте, однако оно было черным, а не белым. Мама рассказывала ей, что невесты и женихи богов всегда были в черном, потому как они символически переходили на другую сторону, исключались из человеческого общества. Для невесты черный цвет одежды имел и другое, менее романтическое и более зловещее значение. Вынашивать божественного ребенка было очень опасно, часто истощение, конфликт крови и другие последствия этого межвидового скрещивания приводили к смерти матери. Огромный шанс умереть маячил перед невестой, неудивительно, что ее одежда была венчальной и погребальной одновременно. С развитием современной медицины смертность сократилась более, чем в половину, однако шансы расстаться с жизнью, пытаясь подарить ее новому богу оставались чуть выше, нежели шансы умереть от воспаления легких. Вспомнив об этом, Грайс на секунду замешкалась, а потом громко сказала, так чтобы все ее слышали:

- Согласна.

- Кайстофер, согласен ли ты взять в жены эту женщину? - спросил отец. Голос у него не дрожал, но в нем чувствовался хорошо затаенный страх. Может быть, папа боялся, что Кайстофер, сенатор Нэй-Йарка, вдруг откусит ему голову, а может быть боялся, что он передумает и божественной женой станет одна из дочерей его сестры. Один раз тете Эйннифер уже повезло.

- Согласен, - ответил Кайстофер. Тон у него была как будто он участвовал в теледебатах.

У Кайстофера не было фамилии, потому как он не вел свой род от людей. Грайс свою тоже теряла, теперь она больше не Грайс Блейк, она не принадлежит собственной семье. Если подумать, не такая уж и трагедия.

И все же фамилии было жалко, как будто у нее отобрали что-то очень важное, на что она прежде не обращала внимания. Грайс не позволила недовольной складке залечь между бровями, не позволила губам скривиться в грустной улыбке. В конце концов, ее фотографировали. В конце концов, все клятвы уже были произнесены, Кайстофер поклялся хранить ее в мире, куда он приведет Грайс, Грайс поклялась дать ему ребенка. Слова, которыми боги и люди скрепляли свой договор тысячи лет. Теперь мир, куда Кайстофер ее приведет был всего лишь небоскребом в центре Нэй-Йарка, и все же Грайс его клятва успокоила, как, наверное, и всех девушек и парней ее семьи, которые венчались с богами до нее.

Кайстофер взял ее за руку, и она почувствовала прохладу кольца, такую приятную и нежную в душной церкви. Кольцо было платиновое, с лунным камнем. Лунный камень символизировал Дом Хаоса, которому она теперь принадлежала. Очень красивое кольцо, подумала Грайс. Все мысли текли каким-то странным образом, а взгляды, слова и вспышки фотоаппаратов проходили сквозь нее безо всякого влияния. Она будто была под стеклянным куполом, далеко-далеко от всего на свете, в том числе и от себя самой.

Ее психотерапевт называл это явление дереализацией. Такое с Грайс случалось часто и обычно очень пугало ее. Ощущение странности всего мира, того, что все происходит, будто во сне, обычно сопровождалось мучительным желание вырваться из него. Но сейчас хорошо знакомые симптомы Грайс принимала, как неожиданный подарок.

Кайстофер сжимал ее запястье, надевая кольцо, и Грайс судорожно пыталась понять, нравится ли ей его прикосновение. Но все ощущения были слишком приглушенными. Грайс раскрыла ладонь, на которой было его кольцо, такое же, только шире. Она осторожно надела его на безымянный палец Кайстофера. Рука у него была податливая, теплая, неотличимая от человеческой. Почему-то Грайс продолжала удивляться этому. Она часто видела богов по телевизору, читала о них в интернете, но вживую не встречала никогда, хотя ее родители руководили самым большим культом в Юэте.

- Можете поцеловать невесту, - объявил отец. Кайстофер наклонился к ней и коснулся губами ее губ. Второй в ее жизни поцелуй, надо же. Первый, впрочем, вспоминать не хотелось, Грайс не испытала ни капли ностальгии по своим семнадцати и выпускному в школе. Губы у Кайстофера тоже были теплые, но поцелуй вышел прохладным.

Грайс обернулась к залу с улыбкой, которую очень хотела увидеть мама. Мама сидела в первом ряду, утирая слезы кружевным платком. Ее обычно строгое лицо, казалось, порозовело от счастья. Еще бы, такая честь для их ветви большой жреческой семьи. Кроме того, теперь утрется тетя Эйннифер.

Гости аплодировали, Грайс видела своих родственников с лицами, перекошенными от зависти или светлыми от облегчения, видела любопытные глаза журналистов. Сестры делали селфи, лучезарно улыбаясь в камеру. Грайс видела известных политиков, звезд, которых прежде не могла мечтать увидеть даже издали. Грайс медленно, будто во сне, подняла руку и помахала ей людям, сидящим на скамьях, как от нее и ожидалось. Зрачки многочисленных айфонов уставились на нее. Ей было неуютно, и в то же время интересно: что же произойдет дальше?

Были и ее коллеги, хотя Грайс никого не приглашала. Из филиала компании, она перевелась в головной офис, однако новый босс, подтянутый мужчина с жестокими глазами, так отличающийся от ее полного и добродушного босса из Юэты, дал Грайс понять, что не хочет видеть ее на работе ранее, чем через месяц, когда вся шумиха вокруг ее свадьбы уляжется. Она все равно останется в центре внимания, как член божественной семьи, но, по крайней мере, поток журналистов, совершенно не нужный компании, схлынет.

Ее новый и старый боссы, оба были здесь. Грайс вообще, как ни старалась, не могла заметить ни единого свободного места на многочисленных скамьях.

Во время суматошных приготовлений к свадьбе мама с гордостью говорила Грайс о том, что она станет женой Кайстофера в храме, построенном ее собственным пра-пра-пра-пра-прадедушкой. Изобилие частиц "пра" сделало семейную гордость затруднительной, однако храм в действительности оказался очень красивым. Высокие колонны, будто державшие потолок, были увиты щупальцами, где каждая присосочка, каждая иголка зуба, была создана с любовью и дотошностью, огромные витражи, стекло в которых сохраняло первозданную яркость, изображали славные и чудовищные дела Дома Хаоса, рода Кайстофера. Вот, еще в Англии, предок Кайстофера, приходящийся ему менее дальним, нежели создатель этого храма, живший куда позже, приходился для Грайс, поднимает мертвых после лондонского пожара. Обгоревшие тела обрастают новой плотью, выжившие преклонили колени в восхищении, надежде и страхе. А вот уже в Эмерике, женщина в белом, красивом платье, уничтожает шахтерский городок Сэйнт-Эльмо, порывы ветра с корнем вырывают из земли деревья, рушатся своды домов, люди лежат на земле, кто-то погиб в буйстве стихии, а кто-то ползает на земле, надеясь вымолить прощение.

Витражи подчеркнуто красивые, нарочито яркие, изображали чудовищные трагедии, массовые казни, разрушения того, что построил человек, но так же и великое милосердие. Одна из самых длинных витражных картин, больше похожая на батальную панораму, показывала, как боги Гаэрмании сражаются с богами стран-союзников, на фоне кровопролитных битв, идущих между людьми, людьми, которые умирали миллионами. Все это события, которые, как считала Грайс, не может охватить искусство. Их значение в человеческой истории слишком велико.

И все же, витражи были очень красивыми. Они говорили о том, как боги влияли на человеческую историю, плохо ли, хорошо ли, но главное - очень явно.

Массовые психозы средневековья, великие войны, природные катаклизмы, уменьшение и увеличение популяций видов, все происходило по воле богов и их величие пугало.

А теперь Кайстофер вынужден был голосовать в сенате, как и другие сенаторы, для того, чтобы принять какое-то решение.

Но все без исключения знали, что если разозлить его, случиться может очень многое. Поэтому Грайс никогда не отказалась бы от замужества, никуда бы не сбежала.