И восходит луна (СИ) - Беляева Дарья Андреевна. Страница 77

Джанна кивнула девушкам. Две из них метнулись к Грайс, завязали ей глаза, и все исчезло. Через секунду на голове у Грайс оказалось что-то твердое и довольно тяжелое. Грайс поняла - это был раскроенный череп какого-то зверя. Может, коровы, может, оленя. Острые края царапали Грайс, череп скользил по мокрым волосам. Сверху на нее полилась теплая, почти горячая жидкость, пахнущая лесными травами и еще, самую малостью, кровью. Грайс оставалась в полной темноте, нюхая отвар, которым ее облили - запах был почти приятным, а к нотам крови Грайс уже привыкла. Только бы не сейчас, только бы не сейчас, только бы тело подчинялось ей в такой ответственный момент.

Грайс ожидала, что Бримстоун будет чем-то вроде мейксиканского наркокартеля с кастомизированными пистолетами, тайными знаками и угрожающими, громкими людьми. Однако Бримстоун нес в себе нечто от Голдинга и его "Повелителя мух", нечто от антропологических концепций начала девятнадцатого века, нечто от фильма "Девственницы-самоубийцы" и абсолютно ничего от террористических группировок.

Впрочем, она все же немного поспешила. Ее обострившийся от темноты слух уловил щелканье сразу нескольких затворов.

- А теперь, наконец, самая ответственная часть, - сказала Джанна насмешливо. Во всяком случае настолько, насколько Грайс могла различить хоть какие-то интонации в ее измененном голосе. Ее толкнули в спину, и Грайс приняла это за команду идти вперед. Она была не против - ей хотелось оказаться где угодно, лишь бы там было сухо.

- В чем же она заключается? - спросила Грайс. К языку проник горько-соленый вкус отвара, когда ей в рот влили, схватив ее за подбородок, пару глотков мерзкого варева.

- Ты предстанешь перед главой Бримстоуна. И если ты ей не понравишься, ты умрешь.

- Что?!

- Ты ведь сказала, что готова умереть, - хмыкнула Джанна. Прибор, искажающий ее голос, разразился помехами - кажется, она смеялась.

- Но ведь не просто так!

- В мире нет ничего такого, что происходило бы просто так. Даже твоя смерть сегодня будет иметь смысл. Она будет означать, что Бримстоун избавился от недостойной, и тем самым защитил свои ряды. Разве не это приближает победу?

Грайс замолчала. Ее вели под руки, в спину упиралось дуло автомата. Где же Маделин? Она обещала быть здесь. Впрочем, и хорошо, что ее здесь не было - Бримстоун в массе своей не производил впечатления сообщества, с которым можно договориться.

Грайс шла по ночному лесу в темноте и, будто бы, в пустоте - шаг стал легким оттого, что Грайс больше не несла за него ответственность - кто-то другой тянул и толкал ее так, чтобы она не споткнулась, чьи-то холодные руки вели ее, и где-то далеко Грайс услышала, как ухает сова. Грайс нравились совы, жаль она не могла увидеть сейчас сову - это бы изрядно подняло ей настроение.

В это время они с Кайстофером обычно уже спали. Он тесно прижимался к ней, обнимал ее так крепко и надежно, и его губы касались ее затылка. Никогда прежде Грайс не чувствовала такой безопасности, как с ним. Ей захотелось оказаться в их комнате, с Кайстофером, в тепле, и чтобы он гладил ее, и они обсуждали прошедший день в их типичных, осторожных и вежливых фразах.

Вполне естественное желание для человека, замерзшего до костей и не понимающего, куда его ведут - оно мало связано с чувствами - больше с физиологией.

Для того, чтобы поднять собственный боевой дух, Грайс принялась думать о Лаисе. Лаис Валентино был в большой опасности, которую он не в силах предотвратить. А вот Грайс могла бы ему помочь - она могла бы оправдать свое существование. Стать героиней. Было бы так здорово стать кем-то, кто спас человеческую жизнь. Грайс хотелось видеть Лаиса рядом, чтобы он улыбался, смеялся, и был этим забавным, непонятным счастливым человеком. В детстве у Грайс было стойкое убеждение, что счастливые люди не должны умирать. Им все это, в конце концов, надо. Для них существует весь мир, для их счастья, для радости. Грайс считала, что счастливые люди доживают до старости, а несчастные умирают рано. Поэтому ее шокировала мысль о том, что ее тетя, милая, веселая и приветливая, умирает от сердечной недостаточности в больнице. Как так могло быть, чтобы человек, радовавшийся каждому дню - умирал, оставляя все это. Это была невербальная, непередаваемая обида на мир, которую Грайс до сих пор не могла высказать.

Интересно, сколько еще людей в Бримстоуне? Все ли они девушки? Как была создана эта организация? На базе клуба любителей бриджа? Какой на самом деле голос у Джанны?

В последний раз Грайс была так заинтересована в финале сериала "Светлячок". Надо же, подумала Грайс, даже сейчас, в этой чудовищной ситуации с ночным лесом, между ней и миром - стена. Она снова будто смотрела шоу, пусть и крайне занимательное. Под ногами хрустели листья и ветки, влажно стекал за шиворот отвар.

А потом Грайс поняла - она думает вовсе не о том, о чем стоило бы. О чем она вообще думает? Грайс захотелось отвесить себе пощечину, но рука будто онемела. Это не было похоже на паралич, который она ощущала из-за ребенка под сердцем. Скорее ощущение было, как от транквилизаторов, которые она принимала в самые тяжелые периоды депрессии, когда ее врач считала, что стоит Грайс провести еще ночь без сна, она выбросится из окна, потому что возненавидит даже воздух.

Грайс поняла, что ее шатает, и она все еще стоит на ногах только потому, что ее поддерживают девушки рядом.

- Что вы сделали? - прошептала она. Говорить в полный голос оказалось практически невозможно.

Грайс услышала голос Джанны:

- Обезопасили себя. Ты правда думаешь, что мы просто чокнутые викканки?

Грайс мотнула головой, ей не хотелось быть невежливой, но язык заплетался.

Она почувствовала, что оседает на землю. Кто-то рядом звонко засмеялся. Ее подняли, и понесли. Странное чувство, ее будто качали, как если бы она была рок-звездой и дала изумительный концерт, однако все происходило в полной тишине.

- Хотя, может, отчасти и это правда, - засмеялась Джанна, и помехи растворились в тишине, которая теперь казалась совсем глухой. Стихли даже звуки шагов. Засыпая Грайс чувствовала, как она высоко.

Глава 12

Грайс просыпалась медленно, сознание оставалось, как непроявленная пленка - голоса, запахи, ощущения - все было тусклым, темным. И Грайс не была уверена в том, что хочет приходить в себя. События предыдущей ночи всплыли в ее голове сразу, но некоторое время не вызывали у нее совершенно никаких чувств.

Она была где-то, не совсем понимала, где, она очнулась после лихорадочного, медикаментозного сна.

- Я же вижу, что ты проснулась, - раздался голос над ней. Искаженный голос Джанны. - Не делай из меня дурочку.

- Сейчас. Прошу прощения, - пробормотала Грайс. Она открыла глаза, ожидая увидеть ту же безликую маску. Но над ней стояла рыженькая Лайзбет. На ней были очки в аккуратной оправе, рыжие волосы собраны в высокий хвост. У ее губ был микрофон, и когда она говорила, то будто целовала его.

Грайс почувствовала, что руки и ноги ее прикованы к кушетке. Она дернулась, но кожаные ремни держали ее крепко.

- Джанна? - спросила Грайс.

- Лайзбет, - сказала она, убирая микрофон ото рта. Она нахмурилась. Ее светлые глаза смотрели с обидой, и Грайс никак не могла понять ее источник. Наконец, Лайзбет подняла руку. На ладони у нее был сломанный, раздавленный маячок - путь Грайс отсюда.

- Ты ведь не думала, что я - идиотка? - спросила она.

- Не думала, - честно сказала Грайс. - Я вообще не думала, что это ты.

Во рту было горько, хотелось пить.

Лайзбет бросила сломанный маячок на пол, раздавила его каблуком. У нее, в отличии от других диких девочек, на ногах были берцы.

- Я отследила, откуда шел твой звонок. И я отследила сигнал маячка.

- Так ты из тех гениальных хакеров, которые взломали сеть ФБР?