Чёрные сердца (ЛП) - Андрижески Дж. С.. Страница 30

Он скрестил руки на груди.

— Мне не приходится брать их против воли, Ник, — холодно добавил он. — Мне даже не приходится им платить.

Ник фыркнул.

— Не все же такие хорошенькие, как ты, брат Джем.

Даледжем закатил глаза.

— Конечно. Потому что дело определённо в твоей внешности, Ник… а не в том факте, что ты долбаный трус. Тот, кто сделает практически всё, что угодно, лишь бы избежать настоящей близости, по крайней мере, с тем, кто может по-настоящему на это ответить.

Наоко вздрогнул.

Затем сердито посмотрел на видящего.

Он подумывал сказать Даледжему валить… валить отсюда нахер и оставить его в покое.

Он подумывал сказать ему уйти.

Не сказал.

Он знал, что видящий так и сделает, если он ему скажет.

Раздражение бегало мурашками, как насекомые под его кожей. Он ощущал это столь интенсивно, что с трудом оставался неподвижным, и более того, с трудом хранил молчание. Ему хотелось закричать на другого мужчину. Ему хотелось сделать больше, не просто закричать.

Даже будучи человеком, он с трудом сохранял неподвижность на протяжении какого-то времени.

Он ненавидел это. Он ненавидел бездействие. Он ненавидел ничего не делать.

Когда он стал вампиром, это превратилось в бл*дскую пытку, но даже при человеческой жизни его неугомонность сводила его друзей с ума. Мири была одной из немногих, кто это выносил — может, потому что она тоже была трудоголиком, хоть и в более тихой манере.

Эта мысль заставила вздрогнуть, затем поморщиться.

Боль вспыхнула в его груди, сдавила лёгкие, что вызвало ещё больше боли.

Нах*й этого засранца. Нах*й его.

В его сознании всплыло лицо Мири, и боль усилилась.

Он закрыл глаза, но лучше не стало — стало хуже.

Он увидел вспышку синего неба, проблески тёмных накатывающих волн, освещённые солнцем бриллианты, запрокинутую назад голову, улыбающиеся губы и вкус соли, когда он покачивался на океанских волнах, балансируя на доске. Он слышал её смех, этот её музыкальный смех, который прозвучал как мини-взрыв, когда он сказал что-то смешное, что её удивило.

Он зажмурился ещё крепче, морщась, пока образы не ушли.

— Ты не можешь держать меня вот так вечно, — прорычал он всё ещё с закрытыми глазами. — Ты не можешь. В конце концов, тебе придётся меня отпустить, — он сглотнул. — Или убить меня.

Видящий фыркнул.

— А тебе бы это понравилось, да? — пробормотал он, раздражённо прищёлкнув языком.

Наоко не ответил.

Он наблюдал, как видящий ходит туда-сюда по всей площади хижины.

Даледжем сначала пересёк пространство, чтобы достать миску из шкафчика в небольшой кухонной зоне, возле деревянного стола с двумя стульями и окна. Через две секунды видящий прошёл обратно, принеся миску к котелку над огнём. Наоко наблюдал, как видящий накладывает рагу с кроликом в деревянную миску, и изо всех сил старался не наорать на него.

Он очень хотел наорать на него.

Он хотел указать на то, насколько всё это нелепо.

Он хотел сказать видящему, что весь этот бл*дский сценарий походил на банальную, дерьмово написанную псевдо-сессию у терапевта из дешёвого фильма с цитатами в духе печенья с предсказаниями и хреновой мистической эзотерикой. Он хотел спросить Даледжема, когда же он начнёт передавать свои клише-жемчужины мистической ерунды видящих, его десять лучших афоризмов с «Другой Земли» в духе древних вуду-шаманов-монахов-редукционистов… несомненно, полагая, что всё это будет чем-то новым для Наоко, что это не будет той же воняющей кучей собачьего дерьма, что он слышал тысячу раз до этого.

Наоко мог очаровать лучших из них.

Он вырос в Сан-Франциско, мировой столице очарования.

По правде говоря, он порадовался бы отвлечению.

По крайней мере, это хоть что-то.

Что-то, помимо этого долбаного молчания. Что-то помимо сидения здесь и неимения ничего, кроме своих мыслей, ничего, кроме случайных раундов…

Он содрогнулся.

Поморщившись, он рефлекторно отвернулся, хотя не смог бы сказать, от чего именно.

Он закрыл глаза, но это тоже не помогло.

Там мелькали образы, пытавшиеся пробиться вперёд.

Они застревали в свете пламени сквозь закрытые веки.

Эта боль поднялась выше в его груди и сделалась сильнее, пока он сидел там, пытаясь вернуться к тому, о чём думал, к той злости, что пылала там… но на мгновение он не мог её найти. Он, бл*дь, не мог её найти.

Это всё долбаное молчание.

Как Дориан и его клетка только хуже.

Хуже, потому что большую часть времени он даже не был голодным.

Он не был… никаким.

Даледжем даже не утруждался драться с ним. Даледжем никогда не опустился бы до драки с ним.

— Чего ты от меня хочешь? — прорычал он. — Чего, бл*дь, ты от меня хочешь? Признания? Раскаяния? Ты хочешь, чтобы я расклеился и изобразил сокрушение, притворился достаточно человеком, чтобы доставить тебе удовольствие?

Сказав это, он тут же пожалел.

Он вспомнил, что другой говорил про уход.

Как бы ни сводило Наоко с ума наблюдение за тем, как видящий делает обыденные дела, он не хотел, чтобы тот уходил. Как бы ненавистно ни было ему признаваться в этом, но лучше было наблюдать, как Даледжем делает все эти до отупения скучные вещи — кормит себя, читает, стирает одежду, мастерит силки, смазывает и чинит оружие, работает со своим планшетом, даже пишет от руки, и почти всё это в абсолютной тишине.

Всё лучше, чем находиться тут в одиночестве, с Солоником.

Всё лучше этого.

— Ты снова что-то вспоминаешь? — спокойно спросил голос.

Глаза Наоко распахнулись.

Только тогда он сообразил, что закрыл их.

Он уставился на высокого видящего, который опять стоял возле него, но в этот раз ближе.

Грудь Наоко приподнималась от коротких вдохов, хоть он и не нуждался в воздухе. Он постарался сдержаться, не заставлять другого видящего уходить…

— Ты можешь говорить, — сказал видящий. — Ты можешь наорать на меня, если это тебе действительно нужно. Я не уйду. Не в данный момент. Скажи мне, что происходит, Ник.

— Иди нах*й… — начал Наоко, затем быстро прикусил язык.

Осознав, что когда другой дал ему малейшее разрешение, он выболтал то, что первым пришло в голову, он закрыл глаза, чувствуя, как усиливается тошнотворное ощущение.

— Ты способен на лучшее, — сказал видящий.

Когда Наоко открыл глаза, снова тяжело дыша и ощущая спазмы в груди, сопровождавшиеся бездыханными, содрогающимися вдохами, видящий не пошевелился, продолжал стоять рядом и наблюдать за ним. Взгляд Наоко вернулся к маленькому деревянному столику. Он увидел стоявшую там миску, только что наполненную рагу, от которого ещё шёл пар.

— Твоя еда, — пробормотал он. — Твоя еда остынет.

Даледжем проследил за взглядом Наоко до стола.

Он посмотрел на миску, от которой слегка шёл пар, затем плавно повернулся и взглянул обратно на Наоко. Сосредоточившись на его лице, он деликатно, с едва уловимым выражением нахмурился.

Видящему не нужно было ничего говорить.

В этот раз Наоко прекрасно знал, о чём думал Даледжем.

Он невольно содрогнулся, осознав, насколько неуклюжей была его попытка отвлечь внимание. Может, Даледжем прав. Может, он реально заврался.

Может, он действительно врал… обо всём.

Может, он действительно напал на Мири, чтобы покончить со всем этим.

Может, он хотел, чтобы Блэк его убил.

Может, он сделал это, чтобы дать Мири причину ненавидеть его — чтобы она по нему не скучала.

Энджел теперь тоже возненавидела его.

Все его ненавидели.

Только его мама…

Боль резко усилилась, ослепив его.

На него накатил сильный страх, напомнивший о Дориане, о клетке. Напомнивший о тех первых проблесках эмоций, которые он испытал, сидя там и дожидаясь его — о целой жизни, полной подавляемой боли, одиночества, сожаления, убийств, чувства вины, наблюдения, как друзья умирают за границей, ужасов человечества во время работы копом в отделе убийств. И о том, как он подводил свою семью и друзей. Бездетный в тридцать. Бездетный в сорок. Никогда так и не жил по-настоящему. Никогда так и не привязывался ни к чему.